Очевидно, что здесь дело идет об интерферированном переживании (физиологически — об интерферированной жизнеразности). «Внушающий» не может прямо дать недостающее ассоциативное звено, как учитель прямо подсказывает забытую фразу; «внушающий» дает его косвенно, вызывая ближайшие к нему из наличных звеньев таким образом, что они выступают с исключительной, необычайной энергией. Он говорит решительным тоном: «встань и ходи»; несомненно, что представления и желания, связанные с этими словами у паралитика, суть именно те, которые ближайшим и теснейшим образом связаны с недостающим, интерферированным комплексом (вероятно, иннервационным); выступая с резко повышенной энергией, они нарушают динамическое равновесие этого комплекса — он становится «непосредственным переживанием» и смыкает концы разорванной ассоциативной цепи.

«Внушение», как известно, не единственный стимул таких исцелений. Всякие сильные потрясения психической системы до известной степени обладают этим свойством. Нередко (сравнительно, разумеется) простой испуг помогает истеричному субъекту «вспомнить» употребление парализованных частей тела. Путь здесь оказывается еще более косвенный, чем при внушении, но сущность дела та же. Ряд переживаний, с большой энергией вступающих в цепь «сознания», вызывает резкие колебания в интенсивности и силе других комплексов этой цепи; в числе прочих испытывают такое колебание и те комплексы, которые ближе всего примыкают к интерферированным звеньям; эти звенья вовлекаются в общее потрясение психической системы и вводят в него целые новые координации.

Внушенные параличи и анестезии дают нам и другой момент этих явлений — образование перерыва координаций путем жизненной интерференции. Тут механизм явлений выступает еще нагляднее. Внушающий прямо стремится вызвать и фиксировать в психике пациента переживания, прямо противоположные тем, которые соответствуют нормальной функции данного органа («твоя рука ничего не чувствует… она бессильна… она неподвижна… она отнялась»… и т. п.). Если внушающему удастся достигнуть таким образом надлежащей интерференции только на одном минимальном пункте ряда переживаний, связывающего данную частную координацию с остальными, то дело сделано, перерыв между группами переживаний осуществлен. Очень понятно, что совершенно аналогичным путем его возможно и устранить, как это и делается.

Внушением при тех особенно благоприятных для него условиях, которые даются некоторыми гипнотическими состояниями, экспериментаторы достигают результатов, заключающих в себе, на первый взгляд, не только психологическое, но и логическое противоречие. Внушается, например, по пробуждении «не видеть» такого-то; и пациент точно исполняет это, без малейшей симуляции, в чем убеждают различные контрольные приемы. Пациент искренне изумляется, когда «невидимое» для него лицо берет и поднимает какой-нибудь предмет, потому что ему кажется, что предмет висит в воздухе. Чтобы таким образом «не видеть» данное лицо, его, очевидно, надо хорошо различать среди всей обстановки, отчетливо выделять из нее, словом — ясно видеть. Единственное возможное разрешение этого формального противоречия, наглядно опровергающего абсолютный априоризм логики, таково: данное «невидимое» лицо все время продолжает существовать для пациента как такой комплекс элементов, который либо интерферируется целиком, либо отделяется от главной цепи переживаний интерферированными ассоциативными звеньями[57].

Вполне аналогичный смысл имеют, очевидно, различные опыты с внушенным забыванием и т. п. Но мы полагаем, что пока достаточно иллюстраций. В сущности, все это ничуть не более загадочные факты, чем то постоянное явление, что все комплексы сознания существуют в нашем психическом опыте с перерывами, а все наши двигательные реакции также с перерывами возникают в сфере физического опыта. Познание не может мириться с нарушениями непрерывности; оно творчески их заполняет на основе того же опыта, создавая схемы, превращающие перерывы в частные случаи непрерывности. Для перерывов сознания такая схема — интерференция переживаний, для двигательных реакций — интерференция жизнеразностей.

Одна часть нашей задачи может считаться выполненной: мы показали, каким образом жизненная связь тех комплексов, которые образуют одно «живое существо», допускает разделение тех «полей», в которых являются эти комплексы. С достигнутой нами точки зрения может, на первый взгляд, показаться совсем уж легкой другая часть задачи — вопрос о том, как возможно разъединение психических полей у различных живых существ. Но очень большая легкость иногда оказывается при ближайшем анализе еще большей трудностью. Дело идет не только о том, как разобщаются комплексы опыта различных живых существ, но и о том, как они сообщаются, в каком общем поле находятся их отдельные психические поля. Интерференция может только разъединить то, что уже связано.

Мы приняли на основании многих соображений, что всякому физиологическому комплексу соответствует комплекс непосредственных переживаний, отражением которого он является. Вот физиологический комплекс — сетчатка глаза; так как он представляет собой сложную, в основе нервную ткань, то мы можем думать, что соответственный комплекс непосредственных переживаний очень высокодифференцирован и вообще отличается высоким развитием. Он находится в непрерывной жизненной связи с остальной системой переживаний, и связь эта выражается в наличности зрительного нерва, объединяющего жизнеразности сетчатки с жизнеразностями мозга. Перережем один из зрительных нервов: связь одной из сетчаток с мозгом нарушена, все «непосредственные комплексы», соответствующие ее жизнеразностям, отделены от главной ассоциативной цепи, не вызывают в ней больше тех комбинаций, которые называются «зрительными впечатлениями». Это — зрительная анестезия, но она не похожа ни на какую истерическую или внушенную слепоту: она не поддается действию никакого внушения. Тут не интерференция ассоциативных звеньев, а что-то другое.

И однако, связь не абсолютно утеряна. Другой глаз видит, и при помощи довольно простой комбинации оптических зеркал и стекол можно сделать так, что он будет видеть сетчатку, зрительный нерв которой перерезан. Но «видеть», «воспринимать» сетчатку — это, как мы знаем, означает получать отражение тех «непосредственных комплексов», которым она, как физиологическое явление, соответствует. Другими словами, изолированные от главной цепи переживаний путем разрушения, дезорганизации посредствующих звеньев, эти комплексы остались в иной, «непрямой» связи с этой цепью: они косвенно «отражаются» в ней, но не вступают в нее непосредственно; и понятно, что это «отражение» неизмеримо беднее их собственного содержания: видеть сетчатку глаза с ее изменениями — это бесконечно меньше, чем «видеть при посредстве» этой сетчатки[58].

Перерезка зрительного нерва есть его разрушение, дезорганизация; дезорганизованная часть его приобретает и по отношению к мозгу, и по отношению к живой еще сетчатке такое же значение, как любая часть «неорганизованной среды». Перерыв и тут не абсолютный: есть все основания думать, что те физико-химические изменения, которые свет продолжает еще вызывать в сетчатке, не пропадают и теперь бесследно для мозга, что они и теперь «передаются» через перерыв нерва, но совершенно не в том виде и не в той степени, как прежде; они вызывают не те «зрительные» изменения в мозгу, как прежде, а иные, несравненно менее значительные и несравненно менее сложные и, главное, — иного типа. Словом, через перерыв получается только слабое «отражение» процессов, происходящих в сетчатке, подобно тому как другая сетчатка при посредстве световых волн, зеркал, стекол и вообще неорганизованной среды получает лишь незначительное «отражение» физиологической жизни той же первой сетчатки. Из этих двух случаев «отражения» нам хорошо знаком, изучен по вполне понятным причинам — только последний, но сущности дела это не меняет — не меняет того, что с точки зрения современной науки всюду, где организованная жизненная связь не существует или разрушается, неорганизованные комплексы — внешней или внутренней среды — могут служить посредствующей связью для косвенного отражения одних жизненных процессов в других.