Я хотел бы продолжить изложение своей концепции, но здесь возникает опасение, которое заставляет меня немного уклониться в сторону. Очень вероятно, что иного читателя-позитивиста моя концепция приведет в большое недоумение, что он скажет: какая метафизика! — и даже, быть может, с негодованием захлопнет книгу. А читатель-метафизик? Он, конечно, вовсе не будет читать мою работу, и, говоря откровенно, это не слишком огорчит меня. Но у читателя-позитивиста я попрошу еще несколько минут внимания. Мне не хотелось бы, чтобы у меня с ним вышло недоразумение, которое, как я глубоко убежден, послужит не только не к моей, но и не к его пользе.

Метафизика возникает там, где мышление пытается выйти за пределы возможного опыта. Так как всякое действительное мышление есть гармонизация опыта и, следовательно, имеет опыт своим содержанием, то метафизика есть мнимое мышление. Она возможна потому, что область употребления слов шире области мышления; она представляет собой словесные комбинации без познавательного содержания. Она подчиняется не законам логики, но законам грамматики, хотя иногда, впрочем, и их в увлечении нарушает.

Выход за пределы возможного опыта совершается в двух направлениях:

1. Принимаются элементы принципиально иного рода, чем те, какие имеются в опыте. Такова подкладка непознаваемой «вещи в себе», не имеющей по содержанию (т. е. по элементам) ничего общего с «явлением».

2. Принимаются отношения принципиально иные, чем те, в каких соединяются элементы опыта. Таково все «абсолютное», «безусловное», «вневременное» и т. д.

Этими двумя чертами характеризуется метафизика.

Выход за пределы действительного опыта в область опыта возможного есть не метафизика, а гипотеза. Гипотеза — необходимый элемент всякого познания; она даже является душой познания. Всякое познание стремится на основе действительного опыта конструировать опыт возможный — стремится к верной гипотезе, дающей прочный базис для практики.

Гипотеза, которая имеет дело с действительными элементами опыта и его действительными отношениями, которая только создает из них новые комбинации, такая гипотеза, конечно, может быть не верна, но она не метафизична. Ей не хватает «предпосылок» метафизичности.

Такова наша гипотеза. Ее «непосредственные комплексы» — это комплексы тех же элементов, какие находит анализ опыта. И внутренние, и внешние отношения этих комплексов — принципиально те же, какими связываются элементы и комплексы в опыте.

Но, может быть, здесь есть третья, хотя и производная, но зато самая важная черта метафизики — словесная пустота абстракций? Этого было бы достаточно. Ведь «непосредственных комплексов», которые для нас «отражаются» в растительных и неорганических телах, мы не можем себе представить; значит, они — только слово?

Слово не пусто, когда оно выражает определенную тенденцию в группировке фактов опыта, хотя бы эту тенденцию мышлению и не удавалось в данное время реализовать. «Жителей Марса» мы не можем себе представить; но это — не пустое слово для того, кто обсуждает вопрос о происхождении каналов на Марсе. Для такого человека данный термин выражает определенную познавательную тенденцию: представить известные особенности планеты Марса по типу культурных изменений земной поверхности. «Житель Марса» — это четвертое пропорциональное к трем данным: «земные каналы» — «человек» — «каналы Марса». Решается задача: определить неизвестное, которое так же относится (не в алгебраическом, разумеется, смысле) к каналам Марса, как человек — к каналам Земли. Очень вероятно, что задача составлена никуда не годно; но не в этом тут дело, а в том, что ее X — не пустое слово, а функция данных величин, хотя даже форма этой функции не вполне определена.

Наша задача составлена так: определить неизвестное, которое стоит в таком же отношении к неорганическим процессам и любой низшей форме жизни, в каком психические переживания стоят к физиологическим процессам нервной системы. К трем данным опыта подыскивается четвертое, чтобы связать эти три в гармонической формуле. Форма связи ближе еще не установлена; большинство позитивистов полагает: неизвестное равно нулю. Я прихожу к иному решению и намечаю направления, в которых следовало бы искать неизвестное, исходя из данного (элементы — те же, что в опыте; отношения — принципиально не отличающиеся от тех, какие нам знакомы в опыте, но только несравненно менее сложные, несравненно менее определенные, несравненно менее устойчивые и т. д.). Решение можно критиковать, можно находить, что гипотеза неверна, бесполезна, но нельзя утверждать, что она пуста, метафизична.

Итак, наша гипотеза рассматривает «физическую» среду жизни как «отражение» (в социально-организованном опыте живых существ) среды «непосредственной», которая разлагается на ряды неорганизованных (точнее — минимально организованных) комплексов. «Мир» же, т. е. сумма жизненных процессов и их среды, является в этой концепции как бесконечно развертывающийся ряд группировок, в которых связь элементов представляет самые различные степени организованности, от самых низших, свойственных комплексам среды, до высших, свойственных психике человека. Наконец, «физическая природа», включая в себя и «тела» живых существ, выступает как «отражение» этого мира в одной его части — в высших «психических» группировках, организующихся в человеческой психике под влиянием ее «общения» с другими.

С этой точки зрения теряют всякую таинственность многие основные загадки человеческого опыта.

Во-первых, делается понятным тот факт, что материал для самых высших, «сознательных» форм жизни непрерывно берется из «мертвой природы» и что в эту же «мертвую природу» беспрерывно переходит «живая жизнь». Дело идет здесь о группировке менее организованных комплексов в более организованные, ассоциативные комбинации, а также о дезорганизации этих последних опять на менее организованные комплексы.

Во-вторых, понятно и то, что «жизнь» подчиняется всем общим законам «неорганического мира», не создавая исключений. Это только означает, что высшие степени организованности, возникая путем усложнения и развития низших, естественно включают в себя эти последние, как большее включает в себя меньшее.

В-третьих, ничего загадочного не оказывается не только в общении «психических» существ при посредстве «физической» среды, но и в ограниченности этого общения, в том, что оно возможно лишь при целом ряде условий, что оно легко прерывается, и когда существует, то остается в высшей степени неполным. Достаточно представить себе, насколько косвенным путем совершается это общение, как много может быть посредствующих звеньев, из которых каждое влияет только на смежные, насколько должно ослабляться влияние начальных звеньев при возрастании общего их числа и как часто на пути передачи должны возникать интерферирующие комбинации, безусловно ее прерывающие, — и станет ясно, насколько больше в каждом данном случае шансы изолированности, чем шансы общения жизненных комплексов[63]. Но изолированность ничего не создает, а общение порождает организующий процесс, результаты которого прогрессивно накопляются и возрастают.

Наше представление о роли неорганизованных комплексов среды естественно приводит к такому вопросу: а не возможен ли случай, когда во всей связующей два живых существа цепи этих комплексов не найдется пункта полной интерференции, так что «переживания» обоих существ окажутся прямо в одном поле, две ассоциативные цепи прямо объединятся? Это было бы настоящим слиянием душ… На этот вопрос можно ответить, что в нашем опыте таких случаев, по-видимому, не встречается; но с другими живыми существами это, по-видимому, бывает. Я подразумеваю конъюгацию одноклеточных организмов и половых клеток. Слияние двух клеток в одну едва ли может выражать что либо иное, как объединение двух раньше независимых рядов переживаний в один ряд. Для людей такой метод слияния душ, очевидно, не годится, хотя греческая мифология и нашла один такой случай (история Гермафродита и нимфы).