Ах да, я же умер...

Все нормально! Это теперь мой персональный Ад, который я вынужден переживать раз за разом! Сначала море, потом корабль, теперь вот это...

А что это? Собственно где это я? И почему я ребенок?

Соберись, нужно вспомнить, как я тут оказался! Я же плыл на корабле! Видел паруса!

Стоп! Какие паруса? Какой корабль? Я же умер! И плыл в море! Там была моя стая и мне нужно вернуться к ним! Эти огоньки так похожи на мою стаю, нужно подобраться к ним поближе! И почему вокруг какие-то развалины? Где туман, по которому так легко плыть?

Стоп! Война! Шиза! Реальность! Смерть!

— Война! Точно! Война! — мысли путались и скакали с одной темы на другую, но главное я вспомнил. В Европе сейчас война таких масштабов, что воюют все и против всех. Началась она всего чуть больше двух лет назад, но уже большая часть континента в нее втянута. Однако, и до этого тут было неспокойно, пограничные конфликты стали в последнее время частым явлением, разросшимся до этой войны. Так же бои идут и на территории Африки, где колониальные корпуса борются за власть над колониями. Но все это лишь общий фон для меня, на который я не сильно обращал внимания, скитаясь по Европе в поисках мира и сытой жизни.

А вот что было действительно важно для меня — рост цен на продукты и общий экономический кризис, вызванный переориентацией производства на войну. Жизнь в столице Франции и до этого не было слишком богатой, но с началом войны стало еще хуже. Жаль, что я не особо интересовался, кто с кем и почему затеял войну, меня больше заботил вопрос о том, чем набить брюхо на сон грядущий. Но я точно знал, что воюют все и против всех, и нигде нет сейчас тихой гавани. Бои идут по всему континенту, как таковых общих фронтов нет, а лишь локальные, порой расположенные на старых границах между странами.

— Стоп! — закричал я. — Откуда я это могу знать? И кто этот я?

Люди, спешащие найти убежище, даже не обратили внимания на меня, очередного городского сумасшедшего, который начал говорит сам с собой. Таких в последнее время становилось все больше и больше — боль от потери близких и имущества многих лишила рассудка. А тут еще и все эти ночные налеты...

Наверное, мой крик сработал — я понял самое главное.

Я тот, кем быть точно не мог. А все, что вокруг меня, это точно не сон, скорее это воспоминания о тех моментах, которые я пережил. Но почему я в теле мальчишки? И кто этот мальчишка? Как там тебя? Богдан? Знакомое имя, где-то я его уже слышал...

Стоило вспомнить имя Богдан и сразу же стало понятно, что это точно не я. Меня зовут Никола.

— Слышишь, небо? Я Никола! Не Богдан! — еще один крик, потонувший в вое сирен и в звоне колоколов.

И это сработало!

Стоило вспомнить свое реальное имя и вспомнить кто я, и главное — откуда, как все вокруг стало блеклым и нереальным. Ну и на этот мир я больше не смотрел глазами Богдана, а висел у него над левым плечом, наслаждаясь видом от третьего лица. А еще я ощущал его чувства, но спутать их со своими уже никак не мог — слишком чуждыми они были для меня.

Наваждение схлынуло и осталось только решить вопрос с тем, как вообще убраться отсюда, ведь все это нереально! В реальности я плыву на корабле! На парусном судне, с которого меня хотели выкинуть за борт, посчитав за труп!

Ах! Я же и был трупом! Я же умер!

Стоило опять предаться самокопанию и потерять нить реальности, как я вновь смотрю на мир глазами мальчишки, которого завораживал вид того, как смерть неслась к нему с небес, а он даже не мог пошевелиться! Смерть, что совсем недавно забрала у него мать, сейчас летела прямо в него. А он только этого и ждал.

Секунда, две и его не станет — но нет!

Флашетты стальным дождем сыпались на землю, пробивая черепицу крыш и сбивая с ног не успевших спрятаться людей, а он все стоял и стоял, боясь пошевелиться. Да и стоит так испытывать судьбу? Дирижабль уже пролетел, стоит всего лишь подождать пару секунд и дождь закончится.

Мне было страшно слышать свист последних и уже порядком припозднившихся стальных стрелок, а вот Богдан уже не боялся — его даже вдохновляли эти бомбежки. Да и сейчас лучшее время для того, чтобы раздобыть немного еды. Все жители близлежащих домов спешат в подвалы и коллективные бомбоубежища, так что даже есть шанс перехватить чего-нибудь горячего. Вдруг воздушная тревога вырвала кого-то прямо из-за стола с ужином? Такое уже встречалось и не раз, и ни два Богдан ужинал как белый человек под звуки трещащего от огня дерева и взрывы авиационных бомб. Нужно лишь подождать, пока все разбегутся по убежищам и тогда можно будет начать обходить квартиру за квартирой, проверяя, не оставил ли кто недоеденную тарелку горячего супа на столе.

— Нужно лишь немного подождать, — шептал я себе. — Тем более, огненный дождь из зажигательных бомб все ближе и ближе, а это значит, что осталось совсем немного и улицы скоро опустеют. А точнее — вымрут.

Богдан уже практически ничего не боялся — жизнь отучила. Ни близкие взрывы авиационных бомб, ни длинные пулеметные очереди, проливавшиеся на землю свинцовым дождем, не могли его испугать. Единственно, что его настораживало — применение зажигательных снарядов, от которых тут и там вспыхивали яркие пожары. Умереть от близкого взрыва бомбы ему было не страшно, а вот участь сгореть в пожаре его немного пугала. Слишком уж глубоко засел в его памяти тот пожар в Берлине. Подробностей произошедшего он не помнил, но вот настороженное отношение к огню останется у него навсегда. В особенности те капли белого фосфора, что разлетаются на десятки метров от места падения и прожигают все на своем пути...

Улицы опустели, и лишь Богдан все так же неподвижно стоит и смотрит в уже пустое небо. Но сигнала отмены воздушной тревоги все еще нет и долго не будет — значит, пришло время пройтись по ближайшим домам. Тут он еще не был, слишком богатый квартал и если бы не суматоха с немцами у самого Парижа, то он бы сюда и не попал — жандармы всегда сторожат богатые районы города, охраняя их от бродяжек. Но сейчас такого количества жандармов просто нет — большая часть полицейских охраняют уже сам Париж от немцев, так что нет и никаких проблем с тем, чтобы бродить где хочешь. И в первом же доме по правую руку не закрыта входная дверь, а на столе остатки трапезы, уже успевшие остыть.

— Ну, луковый суп, так луковый суп... — шепчет себе под нос Богдан, рассматривая содержимое керамической супницы. — Бывало и хуже.

Именно такими были бомбардировки Парижа, пропущенные через призму восприятия тринадцатилетнего пацана. Вдохновляющими и богатыми на добычу. Лишь огонь пугал пацана, бегущего от войны.

Суп был вкусным, а вот реальность в очередной раз разочаровала.

Индикатором того, что видения закончились, стала боль. Тупая, ноющая и в то же время пульсирующая боль. И болело все тело, начиная от пятки и заканчивая макушкой. А еще непроглядная темнота и мерное качание корабля на волнах. Ну и что, кроме реальности, это могло быть? Даже капли от зажигательных бомб жалили не так сильно, как морская качка, каждое колебание которой словно кувалдой било мне по голове.

Я лежал на чем-то очень мягком и на столько же вонючем. Пахло тухлой рыбой, морской солью и нечистотами. Последнее вполне возможно и от меня, вряд ли тут найдется сестра-сиделка, что будет ухаживать за больным. За борт не выбросили — и на том спасибо!

Воспоминания нахлынули неудержимым потоком, ломая все на своем пути и вновь стирая грань между реальностью и вымыслом. Но я смог удержаться и не свалиться в водоворот видений и галлюцинаций. Я выдержал и остался здесь, в реальности, или же в очередном видении, казавшимся мне реальностью. После собственной смерти я уже не был ни в чем уверен... Мне нужен маяк, который будет служить индикатором того, где именно нахожусь, так почему бы кораблю не стать той самой путеводной звездой?

Это реальность, это точно реальность!

После белых вспышек фосфора глаза очень долго привыкали к темноте. Казалось, что серебристые росчерки намертво отпечатались у меня на сетчатке и теперь со мной до самой смерти, но нет. Чем больше я был в сознании и надеюсь что в реальности, тем четче становилось мое зрение. Белые полосы исчезали одна за одной, давая возможность подробнее осмотреть свое окружение. И это определенно был трюм корабля, что в очередной раз намекало на реальность всего происходящего.