— Ну, мы старались, как могли, вернуть тебя ко двору.

— А дядя при дворе? — Я поискала дядюшку взглядом. — Я его еще не видела.

— Нет, в Лондоне с Уолси. Но он знает, что происходит, не беспокойся. Велел передать, ему все про тебя будет известно, и он надеется, ты знаешь, как себя вести.

Джейн Паркер через стол обратилась к Георгу:

— Собираетесь стать придворной дамой? Сидите за дамским столом, занимаете дамский стул.

— Прошу прощения, дорогие дамы, не буду вам мешать. — Георг неторопливо поднялся.

Десяток голосов разом, перебивая друг друга, заверил, он вовсе не мешает. Мой брат — красавчик, частый посетитель покоев королевы. Никто, кроме его кисло-сладкой невесты, не возразит — пусть сколько хочет сидит за дамским столом.

Он склонился над ее рукой:

— Госпожа Паркер, благодарю за напоминание, мне и впрямь пришло время вас оставить — За куртуазными словами и сладким тоном плохо скрытое раздражение. Он наклонился и крепко поцеловал меня в губы. — Дай Бог тебе поторопиться, маленькая Марианна, — шепнул прямо в ухо, — на тебя надежды всей семьи.

— Подожди, Георг, — поймала я его руку, когда он повернулся, чтобы уйти. — Мне кое-что надо спросить.

— В чем дело?

Я потянула его за рукав, заставляя склониться ко мне. Прошептала в ухо:

— Думаешь, он меня любит?

— А, любовь, — выпрямился он.

— Отвечай.

— Что это вообще такое? — Брат пожал плечами. — Мы пишем о ней стихи все дни напролет, поем песни все ночи напролет, но мне весьма сомнительно, что она существует в реальной жизни.

— Георг!

— Он тебя хочет, в этом сомневаться не приходится. Готов даже пойти на некоторый риск ради обладания тобой. Если это называется любовью, он тебя любит.

— Мне большего и не нужно, — с тихой радостью проговорила я. — Хочет меня. Готов пойти ради меня на риск. По мне, если это не любовь, то что же?

Мой брат-красавчик склонился надо мной.

— Как тебе будет угодно, Мария. Если тебя такое устраивает, — выпрямился и сразу же отступил. — Ваше величество.

Перед нами стоял король собственной персоной.

— Георг, не могу позволить тебе провести весь вечер в разговорах с сестрой, ты и так предмет зависти всего двора.

— Без сомнения, — со всей возможной придворной куртуазностью произнес брат. — Две сестры-красавицы и ни одной заботы.

— Сдается мне, пора начинать танцы, — объявил король. — Ты пойдешь в паре с госпожой Болейн, а я с госпожой Кэри.

— Почту за счастье. — Георгу даже оглядываться не надо было, только щелкнул пальцами — Анна, всегда наготове, тут как тут.

— Мы танцуем, — скомандовал брат.

Король взмахнул рукой, музыканты заиграли контрданс, составился круг из восьми танцоров, танец начался, сначала в одну сторону, потом в другую. Прямо передо мной знакомое, красивое лицо Георга, рядом гладкое личико Анны. Выражение на лице — будто изучает новую книгу. Сестра внимательно, словно читала псалтырь, всматривалась в настроение короля. Поглядывала то на меня, то на него, наверно, пыталась определить, насколько сильно и неодолимо его желание. И даже не повернув головы, проверила — а в каком настроении королева, что видит, что чувствует.

Я усмехнулась про себя. Анна и королева — нашла коса на камень, никто не в силах пробраться сквозь внешний лоск этой дочери Испании. Анна — придворная дама до мозга костей, второй такой не сыскать, но она рождена быть подданной. Королева Екатерина рождена принцессой. С той минуты, как она научилась говорить, научилась и держать язык за зубами. С той минуты, как сделала первые шаги, научилась поступать осмотрительно и говорить милостиво и с богатым, и с бедным, ибо никогда не знаешь, кто тебе понадобится — бедный или богатый. Королева Екатерина владела интригой и играла в придворные игры богатейшего двора еще прежде, чем Анна родилась на свет.

Сколько Анна ни пытайся разгадать, каково королеве видеть меня так близко к королю, видеть наши взгляды, утопающие друг в друге, желание, подымающееся в обоих горячей волной, королева никогда не выдаст своих чувств, на лице ее написан лишь вежливый интерес. В конце каждой фигуры танца она одобрительно хлопает в ладоши, хвалит танцоров. Вдруг танец кончился, Генрих и я застыли, ни музыкантов, ни танцоров вокруг, чтобы укрыть нас, заслонить. Мы одни, выставлены напоказ, все еще держимся за руки, в молчании не сводим глаза друг с друга, мы вместе. Вот так бы и стоять целую вечность.

— Браво, — раздался уверенный, твердый голос королевы. — На редкость красиво.

— Он пошлет за тобой, — сказала Анна в тот вечер, когда мы раздевались у себя в комнате. Она уже сняла платье и тщательно его расправила на комоде в изножье кровати, положила чепец рядом. Туфельки заботливо поставлены одна подле другой под кровать. Сестра вытащила ночную сорочку и села перед зеркалом расчесать волосы.

Протянула щетку мне и закрыла глаза, пока я нежно расчесывала ее длинные, до пояса, волосы.

— Или сегодня, или в крайнем случае завтра днем. Пойдешь?

— Пойду, конечно.

— Только помни, кто ты, — предупредила сестра. — Не давайся сразу же, с порога. Никаких тайных углов второпях. Приличная комната и приличная кровать.

— Посмотрим.

— Это важно, — нахмурилась она. — Если он подумает, тебя можно взять как маленькую потаскушку, он тебя возьмет и тут же забудет. Неплохо было бы продержаться чуть подольше. Если отдашься слишком легко, его хватит на раз или два, и все.

Я взяла прядь ее мягких волос и принялась заплетать косу.

— Ой, — вскрикнула она. — Не тяни так сильно.

— А ты перестань поучать. Оставь меня в покое, дай мне самой с этим справиться. Пока что все неплохо получается.

— Это еще полдела. — Она пожала плечами, белыми и гладкими, улыбнулась своему отражению в зеркале. — Любая дурочка сумеет понравиться мужчине. А вот попробуй его удержать.

Стук в дверь. Мы обе замерли. Темные глаза Анны взглянули в глаза моего отражения в зеркале. Я уставилась на нее.

— Вдруг король?

Но я уже открывала дверь.

Там стоял Георг — бордовый замшевый камзол, тот, что был на нем во время ужина, сорочка сверкает сквозь прорези белизной полотна, на темноволосой голове — бордовая же шапочка, расшитая жемчугом.

— Vivat! Vivat Marianne![14] — Он шагнул в комнату и закрыл за собой дверь. — Он приказал пригласить тебя на бокал белого вина. Мне велено извиниться за поздний час, но венецианский посол только что отбыл. Весь вечер говорили только о войне с Францией, и теперь он полон страсти к Англии, Генриху и святому Георгу. Уверяю тебя, ты вольна поступать, как сочтешь нужным. Можешь выпить бокал вина и вернуться в свою постель. Ты сама себе хозяйка.

— Он уже что-нибудь предложил? — встряла в разговор Анна.

Георг закатил глаза к потолку и выговорил сестре:

— Немного сдержанности не повредит. Он же не покупает ее, ну, не в открытую. Ее приглашают на бокальчик вина. Ценой мы сочтемся попозже.

Я вдруг вспомнила.

— Мой чепец! Анна, скорее, заплети мне волосы. Она покачала головой:

— Прямо как ты есть, с волосами, рассыпавшимися по плечам. Смотришься, как девственница в день венчания, правда, Георг? Именно то, что ему надо.

Брат кивнул:

— Весьма хороша. Расшнуруй ей чуток корсаж.

— Ей полагается быть дамой.

— Чуть-чуть. Мужчины любят бросить взгляд на то, что покупают.

Анна слегка распустила шнуровку, расшитый перед корсажа немного ослаб. Она потянула его вниз, к талии, так куда более соблазнительно.

— Превосходно, — кивнул брат.

Она отступила назад и оглядела меня с тем же выражением, с каким наш отец осмотрел бы кобылу прежде, чем отправить ее к жеребцу.

— Неплохо бы помыться, — внезапно решила сестра. — По крайней мере подмышки, и передок не забудь.

Я жалобно поглядела на Георга, но он решительно кивнул:

— Да, помойся. Он от дурных запахов приходит в ужас.