Брат ступил в комнату и только брови поднял, заметив всю эту мешанину — вода на полу, повсюду мокрые простыни, мы обе, полуодетые, густая грива Анны в беспорядке рассыпалась по плечам.

— Что такое — маскарад? Нарядились русалками?

— Анна решила, надо помыться. Опять!

Сестра протянула брату расческу.

— Расчеши мне волосы, — улыбнулась хитрой улыбкой. — А то Мария всегда их так дерет.

Брат покорно принялся расчесывать густые черные кудри, прядку за прядкой. Он орудовал бережно, будто расчесывая гриву любимой кобыле. Анна от удовольствия даже глаза зажмурила.

— Вши? — внезапно насторожилась она.

— Пока нет, — доверительным шепотом, достойным венецианского парикмахера, ответил брат.

— Что сделано? — повторила я, возвращаясь к рассказу Анны.

— Он у меня в кармане, — без обиняков заявила сестра. — Генрих Перси. Сказал, что меня любит, сделал предложение. Ты и Георг должны быть свидетелями на обручении. Пусть даст мне кольцо, тогда и впрямь дело сделано, не разобьешь, ничуть не слабее, чем венчание в церкви со священником. И я буду герцогиней.

— Господи Боже мой. — Георг застыл с расческой в руках. — Анна! Ты уверена?

— Что мне — упускать такое? — резко бросила она.

— Нет, — согласился брат, — но все-таки. Герцогиня Нортумберленд! Боже, Анна, тебе будет принадлежать почти весь север Англии.

Она кивнула, улыбнулась своему отражению в зеркале.

— Господи, мы станем одной из самых влиятельных семей в стране! А может, и во всей Европе! Мария в постели короля, ты — жена одного из самых могущественных его подданных. Мы навсегда вознесем Говардов на небывалую высоту. — Он прервал взволнованную речь, будто уже обдумывал следующий шаг.

— А если Мария забеременеет от короля и родится мальчик, то при поддержке Нортумберлендов он может и на трон претендовать. И я буду дядей короля Англии!

— То-то и оно, — вкрадчиво сказала Анна. — Об этом я и думаю.

Я промолчала, наблюдая за сестриным лицом.

— Семья Говардов на троне, — бормотал Георг себе под нос. — Союз Нортумберлендов и Говардов. И дело уже сделано, да? Как две такие семьи могут сойтись вместе? Только через брак и общего наследника. Мария может родить наследника, а Анна — привязать к нему Перси и его родных.

— Ты думала — я ничего не добьюсь. — Анна показала на меня пальцем.

Я кивнула:

— Считала — ты метишь слишком высоко.

— В следующий раз не возражай, — предупредила сестра. — Я, куда целюсь, туда и попадаю.

— В следующий раз буду знать, — покорно кивнула я.

— А он? — забеспокоился Георг. — Вдруг они его наследства лишат? Хорошенькое тогда будет дело — выйти замуж за мальчишку, которому светила герцогская корона, а достался позор и больше ничего.

Она покачала головой:

— Ничего такого не случится, они им слишком дорожат. Но вам придется меня поддержать, тебе, Георг, и отцу с дядей. Его отец должен убедиться, что мы достаточно для них хороши. Тогда они разрешат помолвку.

— Сделаю все, что смогу, — пообещал брат, — но не забывай, такая гордая семейка. Его собирались женить на Марии Тальбот, пока Уолси не стал возражать против этого брака. Они не захотят тебя вместо нее.

— Ты за его богатством гонишься, да? — задала я свой вопрос.

— Конечно, и за титулом тоже, — грубо бросила сестра.

— Понятно, понятно, но он тебе хоть немножко нравится?

Сначала я подумала — она снова отмахнется от вопроса, отпустит какую-нибудь шуточку, будто его мальчишеское обожание и впрямь ничего для нее не значит. Но она наклонила голову, и свежевымытые волосы полились Георгу в руки тяжелой темной струей.

— О, я сама знаю, это глупо. Я знаю, он просто мальчишка, и притом глупый мальчишка, но когда он со мной, я тоже становлюсь молоденькой девчонкой. Мне тогда кажется — мы два подростка, влюблены и ничего не страшимся. При нем я такая беспечная, будто он меня заворожил! Словно я и впрямь его люблю.

Казалось, говардовское заклятье холодности вдруг исчезло, разбилось, как зеркало, и все вдруг заиграло настоящими, живыми, яркими красками. Я рассмеялась, схватила сестру за руки, заглянула ей в лицо.

— Правда, чудесно быть влюбленной? — требовала я ответа. — Лучше ничего на свете нет.

Она отняла руки:

— Отвяжись, что ты, право, как маленькая, Мария? Да, да, совершенно чудесно, но перестань надо мной сюсюкать, я этого не переношу.

Георг взял густые пряди ее волос, обернул короной вокруг головы, залюбовался сестриным отражением в зеркале.

— Анна Болейн — и влюблена! Кто бы мог представить!

— Такого бы в жизни не произошло, не будь он вторым человеком в королевстве после самого короля, — напомнила ему сестра. — Я своего долга перед семьей не забываю.

Брат кивнул:

— Я знаю, Аннамария. Мы все знаем, ты целишься высоко. Но семейство Перси! Это куда выше, чем я воображал.

Она двинулась ближе к зеркалу, пристально вглядываясь в свое отражение. Потом спрятала лицо в ладонях:

— Моя первая любовь. Первая и навеки.

— Проси у Бога, чтобы это и впрямь была такая удача — последняя любовь и она же первая, — внезапно трезвым, рассудительным голосом произнес Георг.

Ее темные глаза встретились в зеркале с глазами брата.

— Пожалуйста, Господи, ничего в жизни не хочу больше, чем Генриха Перси. Этим я буду довольна. Знаешь, Георг, не могу даже сказать, как я буду довольна, если получу его.

Как Анна приказала, на следующий день пополудни Генрих Перси пришел в покои королевы. Время выбрано искусно, все фрейлины отправились на мессу, и мы были в комнате одни. Генрих Перси вошел и огляделся, удивляясь непривычным молчанию и пустоте. Анна подошла к нему, взяла обе руки в свои. Я заметила — он выглядит не столько влюбленным, сколько загнанным.

— Любовь моя, — произнесла Анна, и от звука ее голоса лицо юноши просветлено, к нему вернулась былая отвага.

— Анна, — шепнул он.

Пальцы нащупали что-то в кармане, он вытащил кольцо. С моего места у окна я разглядела отблеск алого рубина — символа добродетельных женщин.

— Тебе, — тихо сказал он.

Анна снова взяла его за руку:

— Хочешь, чтобы мы прямо сейчас поклялись друг другу в верности?

Он сглотнул.

— Да.

Она просияла:

— Тогда начнем.

Он взглянул на нас с Георгом, будто надеясь, что мы его остановим.

Мы ободрительно улыбнулись, по-болейновски, этакая пара симпатичных змей.

— Я, Генрих Перси, беру тебя, Анну Болейн, в свои законные супруги, — произнес он, держа Анну за руку.

— Я, Анна Болейн, беру тебя, Генриха Перси, в свои законные супруги. — Ее голос дрожал куда меньше.

Он нашел средний палец.

— Этим кольцом я обещаю себя тебе. — И надел кольцо на палец. Оно было чуть великовато. Сестре пришлось сжать руку в кулак, чтобы кольцо не упало.

— Этим кольцом я беру тебя, — ответила она.

Он наклонился, поцеловал ее. Когда она повернулась ко мне, глаза ее затуманились желанием.

— Оставьте нас одних, — хрипло приказала она.

Брат и я дали им два часа, а потом услышали, как по каменным плитам коридора зазвучали шаги королевы и ее дам, возвращающихся с мессы. Мы громко забарабанили в дверь, особым ритмом, означающим «Болейн!», зная, Анна услышит, даже если крепко спит, насытившись любовью. Но, открыв дверь и войдя в комнату, обнаружили их с Генрихом Перси за сочинением мадригала. Она играла на лютне, а он напевал слова, которые они только что сочинили. Головы обоих почти соприкасались в попытке разглядеть на пюпитре написанные нотные знаки, но если не считать этой близости, все было как в любой другой день в течение последних трех месяцев.

Анна улыбнулась мне, когда мы с Георгом, а за нами фрейлины королевы вошли в дверь.

— А мы тут премиленькую мелодию сочинили, все утро трудились, — сладко пропела Анна.

— И как она называется? — спросил Георг.

— «Веселее, веселее», — ответила сестра. — «Веселее, веселее мы идем вперед».

В эту ночь настала очередь Анны тайком выбираться из нашей спальни. Когда башенные часы пробили полночь, она набросила поверх платья темную накидку и направилась к двери.