«Жаль, что они заодно не поработали над полицейским участком Кенберн-Вейл», — подумал Уэксфорд. Уже назрела острая необходимость обновить его выцветший фасад, перекрасить унылого цвета стены, деревянные панели и темные коридоры. Один из них вел в кабинет Говарда — просторную комнату с ковром цвета спелой, красноватого оттенка сливы, металлическими картотечными шкафами и видом на пивоваренный завод. Единственным ярким пятном в комнате была девушка с золотистыми волосами с медным отливом и, безусловно, самыми длинными в Лондоне ногами.

Когда Говард с дядей вошли в кабинет, она подняла глаза от документа, который только что изучала, и произнесла:

— Миссис Форчун спрашивала вас по телефону. Она просила срочно перезвонить ей.

— Срочно, Памела? Что там случилось? — Говард направился к телефонному аппарату.

— Кажется, ваш… — Девушка заколебалась. — Ваш дядя, который гостит у вас, куда-то пропал. Он ушел из дому пять часов назад и до сих пор не вернулся. Миссис Форчун была очень расстроена.

— О господи! — воскликнул Уэксфорд — Я же собирался на вокзал Виктория. Ну и устроят мне головомойку!…

— И мне тоже, — поддержал его Говард, и оба они расхохотались.

— Тетя Дора прилегла, — ледяным тоном произнесла Дениз, — у нее разболелась голова. Когда ей станет лучше, мы собираемся сходить к моему брату поиграть в бридж.

Уэксфорд сделал еще одну попытку умиротворить ее:

— Дорогая, мне очень жаль, что все так произошло. Я не хотел расстраивать вас, но у меня все совершенно вылетело из головы.

— Обо мне не беспокойся, пожалуйста, а вот тетя Дора очень расстроилась.

— Мужчины должны работать, а женщины — тосковать по ним, — довольно сурово заметил Говард. — Итак, где мой обед и закуска Рэджа?

— Мне очень жаль, но я ничего не приготовила специально для дяди Рэджа. Понимаете, мы подумали, что раз уж он решил не следовать всем предписаниям своего врача…

— То вы накажете его и дадите ему обычную еду? Бедный старина Рэдж! Похоже, мы с тобой поступим так же, как Мор поступал с детьми в «Утопии», когда разрешал им есть с тарелки учителя.

Когда Дора спустилась к ним, у нее был обиженный и несколько рассеянный вид, но старший инспектор, женатый уже тридцать лет, редко допускал в своем доме бабье царство.

Заметив знакомый решительный блеск в его глазах, Дора ограничилась жалостливым «Ну как же ты мог так поступить, дорогой!» и тут же перешла к игре в бридж.

— Пойдем в мой кабинет, — предложил Говард, когда они с Уэксфордом закончили есть плов. — Я хотел бы поговорить с тобой о телефонном звонке.

Кабинет Говарда был гораздо приятнее, чем его офис в Кенберн-Вейл, и обставлен не такими хрупкими вещами, как та часть дома, где господствовал женский стиль. Уэксфорд сел у окна, из которого через узкий просвет между домами виднелись нескончаемые вспышки света с Кингс-роуд. Он еще не привык жить в таком месте, где никогда не бывает темно и всю ночь небо озаряется красными сполохами.

— Ты выглядишь намного лучше, Рэдж, — заметил Говард, улыбаясь. — Можно сказать, что за один вечер ты помолодел лет на десять.

— Надеюсь. Никому не нравится сидеть на заднем ряду и жить чужой жизнью. — Уэксфорд вздохнул. — Трагедия старения заключается не в том, что человек стар, а в том, что он молод.

— Я всегда считал «Портрет Дориана Грея» довольно глупой книгой, но это, пожалуй, одна из немногих стоящих сентенций, да и та написана чуть ли не на последней странице.

— Опять литературная болтовня, Говард?

Племянник рассмеялся.

— Больше ни слова о литературе, — согласился он. — Теперь давай о телефонном звонке Лавди с Гармиш-Террас.

— Это был звонок в «Ситансаунд», не так ли? Ты говорил, что она звонила в «Ситансаунд», чтобы предупредить, что заболела.

— Да, это так, но в «Ситансаунд» она звонила в два часа, а звонок с Гармиш-Террас был в четверть второго. Кому же она звонила?

— Матери? Старой тетушке? Подружке? А может быть, по какому-нибудь объявлению? — После того как на все эти предположения Говард отрицательно покачал головой, Уэксфорд поинтересовался: — Ты уверен, что в «Ситансаунд» она звонила не раньше двух?

— С ней разговаривал менеджер по фамилии Голд. Он утверждает, что Лавди звонила не раньше двух. Она должна была вернуться в два часа, и он уже начал думать, куда это продавщица подевалась.

— Получается, что в первый раз девушка звонила из дома, а второй — из автомата на улице. Почему?

— Ясно почему: у нее не было мелочи. Помнишь, Пегги Поуп говорила, что Лавди просила ее разменять десять пенсов, а у нее нашлась только одна двухпенсовая монета. Наверное, Лавди разменяла деньги где-нибудь на улице — например, купила сигарет или зашла в бар, где продают шоколад, а потом отправилась звонить из телефонной будки.

— Верно. Первый звонок был решающим и очень важным. От него зависело, вернется она на работу или нет. Она звонила своему убийце. — Уэксфорд стал тереть глаз, но тут же остановился и расслабился. Ему легко было расслабиться, потому что теперь он был допущен в святая святых — кабинет Говарда, и не только туда, но и в его мысли. — Расскажи мне о людях, которые работают в «Ситансаунде», — попросил он.

Говарду показалось, что мигающий свет мог раздражать дядю, поэтому он задернул штору и начал говорить:

— Голду лет шестьдесят. Он живет в квартире над магазином и в пятницу находился в магазине всю вторую половину дня. В половине шестого вечера переключил телефон на автоответчик и поднялся к себе домой, где и провел весь вечер — он может это подтвердить. Кроме него, в магазине работают два техника и два инженера. Оба техника и один инженер женаты и живут за пределами Кенберна. Второму инженеру двадцать один год. Все их перемещения проверяются, но если предположить, что тот, кому звонила Лавди, был ее убийцей, то ни о ком из работников старшего возраста не может идти речь. Все они с часу до без десяти два были в «Ламмас армз», и никто из них не выходил из-за стола, чтобы поговорить по телефону. Парень, которому двадцать один год, ремонтировал телевизор в доме на Копленд-роуд. Стоило бы проверить, не звонил ли кто-нибудь в этот дом, когда он находился там, хотя это, кажется, маловероятно. Насколько нам известно, Лавди почти никогда не, общалась с инженерами и техниками, работавшими в магазине. Послушай, что говорил в своих показаниях Голд. — Говард открыл портфель, достал из небольшой пачки лист бумаги и начал читать: — «Она была спокойной и вежливой девушкой. Покупатели ее любили, потому что она всегда была внимательна и терпелива. Она была не из тех девушек, которые умеют постоять за себя. Выглядела какой-то старомодной. Когда впервые пришла в наш магазин, на ней не было никакого макияжа, поэтому я был вынужден попросить ее подкрашиваться». По-видимому, он еще попросил ее укоротить юбку и не ходить каждый день в одной и той же одежде.

— Сколько ей платили за работу?

— Двенадцать фунтов в неделю. Немного, если вспомнить, что семь из них она отдавала за комнату. Лавди выполняла неквалифицированную работу. Все, что она должна была делать, — это, показать две-три марки телевизоров да записать фамилию и адрес покупателя, техники же занимаются оформлением проката телевизоров и получают деньги.

Уэксфорд прикусил губу. Его огорчала мысль, что эта тихая вежливая девушка, по его понятиям — ребенок, жила в мире Пегги Поуп, да еще больше половины своей зарплаты отдавала за комнату на Гармиш-Террас. Ему хотелось знать, как она проводила вечера после того, как возвращалась домой через мрачное кладбище и оказывалась в своей десятиметровой келье — склепе, в котором жила, не имея ни друзей, ни денег на расходы, ни возлюбленного, ни красивой одежды…