На снимке из газеты девушки не было. Уэксфорд был уверен, что Морган предложил позировать девушке — своей дочери? одной из своих «невест»? — перед церковью и фотографировал ее сам. Он вернул фотографию Памеле и, погруженный в размышления, вышел из библиотеки.

Что теперь? «Пойти за Памелой и оставить Говарду сообщение», — говорило ему разумное и рассудительное «я». Или встретиться с Бейкером (инспектор должен был скоро вернуться из суда)? Уэксфорд испытывал отвращение от одной только мысли довериться Бейкеру, представил себе его скривившийся, четко очерченный рот с выражением «я не буду учить этого старого отсталого консерватора».

В последнее время он много ошибался, но на этот раз ошибки не будет. Никто не узнает о его безумной идее, если не поднимать тревоги, не получив доказательств. Не важно, даже если придется потерять это время, никто, кроме него самого, об этом не узнает. Они будут думать, что он отправился смотреть достопримечательности — Смитфилд или Биллингсгейт, как советовал ему Бейкер.

Уэксфорд мог быть тем, кем иногда становятся полицейские на пенсии: частным детективом. От этой мысли ощущался привкус горечи, Поэтому он отбросил ее прочь. Не старый и не на пенсии, а свободный, проводящий собственное расследование и не связанный никакими обязательствами. Никакого водителя, чтобы возить его, никакого сержанта для сопровождения и никакого начальника, перед которым нужно отчитываться. Он не собирался долго утаивать эту важную информацию, так что, если до вечера у него ничего не получится, передаст ее Говарду и уедет.

Было ровно половина двенадцатого; дождь продолжал лить — видимо, сегодня он не собирался прекращаться, а Уэксфорд забыл зонт на Тереза-стрит. С совершенно не свойственной ему экстравагантностью он купил новый зонт и бодро, словно юноша, зашагал к станции метро «Элм Грин».

Этот район был похож на Кенберн-Вейл. Он не имел ничего общего ни с Кембервеллом, ни с Кеннингтоном; это мрачное место находилось между ними и называлось Вилман-парк. Мысли о сходстве с Кенберном навевали скорее серые трущобы и отсутствие деревьев, чем дома, которые в Вилман-парке были маленькими и стояли плотно друг к другу под прямым углом. Уэксфорд полагал, что и третья церковь «Детей Апокалипсиса», скорее всего, расположена в каком-нибудь подобном районе какого-нибудь промышленного города на севере Англии. Такие странные секты непопулярны у богатых, у которых свои боги. Они не надеются на будущее блаженство.

Уэксфорд отыскал Артуа-роуд, которая делила пополам Вилман-парк, и энергично отправился по ней, обходя лужи. Навстречу ему шли женщины, возвращающиеся из магазинов, пока те не закрылись. Это были главным образом матери с дочерьми и их детьми, спрятанными от дождя в колясках с поднятым верхом. Он понял это, поскольку в рабочей среде образцовые матери и дочери повсюду ходят вместе (в том числе и за покупками) даже после того, как девушка выходит замуж. Иногда, правда, можно встретить одну только мать, поскольку дочь, видимо, живет отдельно. Или, может быть, «Дети Апокалипсиса» не принимали в расчет эти образцы, так же как они не принимали ничего другого из окружавшего их мира, создавая новые обычаи и бросая вызов обществу?

Церковь была настолько мала, а дождь — таким проливным, что ее почти не было видно. Уэксфорд вспомнил свой прежний маршрут и пошел по нему, довольный, что у него есть зонт. Церковь оказалась родной сестрой, если не сказать близнецом, той самой церкви на Гармиш-Террас. Круг из красного стекла выглядел поменьше, фронтон — более плоским; дверь в сад, расположенная под навесом, выкрашена унылой зеленой краской; на кирпичной стене висела такая же плита, указывающая на назначение этого места, только на этот раз стена была тускло-красного цвета. Кусты, около которых позировала Лавди, теперь стояли без листьев, их ветки густо переплелись, и по ним на мостовую стекала вода.

Как и на Гармиш-Террас, церковь смотрелась связующим звеном между двумя рядами домов — приземистых бедных жилищ из желтого кирпича с каменными нишами. В одном из них, расположенных по соседству с церковью, жил Морган. Но в каком? В газетах указывались только названия улиц, на которых проживали подсудимые и свидетели, но не номера домов. И все же нетрудно было догадаться. В одном из строений в ящике для растений уже появились бутоны нарциссов; на крыше возвышалась телевизионная антенна, а на окнах висели красные с желтым шторы. Другой же был низким, с окнами, занавешенными темно-зелеными шторами, и крошечным участком перед ним, причем земля была покрыта слоем бетона.

Когда Уэксфорд постучал в дверь (на ней не было ни звонка, ни дверного молотка — только почтовый ящик), одна из штор отодвинулась на сантиметр и тут же опустилась. Возможности частного детектива ограниченны: он не может требовать, чтобы его впустили в дом, или предъявить доказательства своих полномочий. Он снова постучал, но на этот раз в окне не появилось никакого движения. Из дома не слышалось ни звука, но ощущалась такая враждебность, словно люди, находившиеся внутри, желали ему зла. Странно… Даже если им было что скрывать, они не могли знать, кто он: Уэксфорд мог быть газовщиком или продавцом какого-либо товара.

Голос, раздавшийся позади, заставил его обернуться: это почтальон с пакетами в руках вышел из красного фургона.

— Они не впустят тебя к себе, приятель. Они никогда никого не впускают.

— Ради бога, почему?

— Вот именно, ради Бога, — ухмыльнувшись, пояснил почтальон. — Видишь ли, эти люди слишком религиозны, чтобы разговаривать с такими, как ты или я. Они называют себя «Детьми Апокалипсиса». Здесь их много живет, и никто из них никого не впускает в свой дом.

— Что? И даже не открывают дверь?

— Некоторые открывают, но в дом не впустят.

— Не могли бы вы сказать, где живут другие?

— Участок номер 56 и номер 92. На 56-м с вами поговорят, я тоже отдам им кое-что.

Таким образом, отказ части людей, занимавших дома поблизости от церкви, принять его не имел особого значения. Он направился к участку номер 56, где стоял маленький мрачный дом; садик перед ним не был залит бетоном, а порос сорной травой. Дверь довольно неохотно открыл пожилой человек в потертом черном костюме.

— Мне очень жаль. Я вижу, что идет дождь, но я не могу впустить вас в дом. Чего вы хотите? — Он говорил ровным, холодным, почти механическим тоном.

Уэксфорд заметил, что слова, которые старик употребил, годились для дела, но не для радостей жизни; этот человек не подбирал их для того, чтобы наладить общение, выразить чувства, сделать приятное собеседнику. Он вспомнил то, о чем говорил Тил.

— Я пишу книгу о христианских сектах, — беззастенчиво солгал Уэксфорд. — Не могли бы вы дать мне…

Все тем же невыразительным монотонным голосом старик одним духом выпалил целый ряд дат, назвал три церкви и сообщил, что на Земле вообще существуют только пятьсот избранников.

— А ваш пастырь? — прервал его Уэксфорд.

— Его квартира — в доме рядом с церковью, но они не откроют вам дверь, — ответил он со вздохом, будто безуспешно боролся с искушением окружающего мира. — Они живут чище и правильнее меня. Я женат на чужой.

— А как насчет хозяев номера 92? — начал Уэксфорд, но ответа не последовало, и дверь плотно закрылась прямо перед его носом. Не оставалось ничего другого, как идти на Айви-стрит, а если и там ничего не удастся, то начинать прочесывать дом за домом в поисках «невест».

Перекусив сандвичем в одном из пабов и почувствовав себя почти настолько же виноватым, как «Дитя Апокалипсиса», открывшее дверь отверженному Богом, Уэксфорд запил это ощущение пинтой горького пива. Потом позвонил Доре и, чтобы успокоить ее, сказал, что едет на экскурсию с Дербоном и не знает точно, когда вернется домой. Дождь понемногу утихал. Он спросил у бармена дорогу к Айви-стрит и отправился к дому на Артуа-роуд.