Улица снова опустела, призрак исчез, но девушка снова дала ему знак, и теперь он должен был пойти по единственному пути, открывшемуся перед ним, чтобы попытаться поговорить с этими людьми вне стен их тюрем.

После сильного дождя, лившего весь день, стемнело рано. Уэксфорд сидел у электрокамина в небольшой забегаловке для водителей-дальнобойщиков; от мокрого плаща валил пар. Он смотрел на фонари с лампами дневного света, стоящие вдоль Артуа-роуд. Влажная мостовая отражала ярко-красные, синие и оранжевые огни неоновых реклам, затмившие звезды, которые, вероятно, были на красном и туманном небе. «Когда же начнется это молитвенное собрание? Наверное, не раньше семи…» — размышлял он. Несмотря на съеденный пончик с чаем, хотелось есть, и Уэксфорд совершил «преступление»: заказал запретную для него пищу рабочих — сосиски с жареной картошкой и яичницу.

По мнению Крокера, Доры и их мрачных последователей, он должен был тут же умереть, поскольку нарушил все правила: работал, когда должен был отдыхать, ел насыщенную пищу вместо диетической, бродил по ночам, нервничал, а сегодня и вовсе забыл выпить свои таблетки. Так почему же не нарушить еще одно правило, все равно двум смертям не бывать, а одной не миновать.

Оставалось вкусить последний запретный плод: вернуться в тот паб, куда он заходил пообедать, и выпить чего-нибудь покрепче. Он так и сделал и заказал двойной скотч. Виски не свалило его с ног, а просто наполнило ощущением здоровья, и он здесь и сейчас принял решение бороться. Только сумасшедший соблюдает режим, ослабляющий его здоровье, тогда как небольшие поблажки способствуют хорошему самочувствию.

Пока Уэксфорд выпивал, дождь прекратился, и теперь он вдыхал запах Лондона после дождя — этот дымный загазованный воздух, в котором смешались запах обычной жареной пищи и незнакомых восточных блюд с ароматом французских сигарет. Но все они постепенно исчезали по мере того, как он углублялся в жилой квартал Артуа-роуд с его бело-голубыми лампами фонарей, слишком изящными для такого района. Вдруг впереди Уэксфорд увидел другой свет: круглый красный фонарь, как глаз циклопа, и понял, что он здорово опоздал, молитвенное собрание уже началось. Он стоял рядом с церковью и слышал голоса «Детей Апокалипсиса», произносивших что-то нараспев; затем неожиданно поднимался один голос, воздававший хвалу или, может быть, покаяние. Через сколько же часов они выйдут оттуда? Станут ли говорить с ним?

Дом, в котором жил пастырь, а раньше его — Морган, теперь казался совершенно пустынным: по кромкам штор не было видно полос света. Зацементированный дворик покрыл слой воды, казавшийся черным, потому что не было света, который мог бы отражаться в нем. В Вилман-парке стояло, наверное, десятков пять таких, как этот, домов-склепов, в которых жили люди. Рэчел, Мэри и Сара ушли отсюда… Он надеялся, что теперь эти девушки пользуются духами, красят ресницы, носят нарядные платья, сидят на ступеньках со своими парнями и едят хрустящий картофель из бумажных пакетиков.

Вероятно, Морган встречался со своими «невестами» не в этом суровом доме, а где-то в другом месте. Гулял ли он с ними открыто или крался на тайные любовные свидания в церковь? Уэксфорд брезгливо сморщил нос. Если кто-то жил по соседству, то, безусловно, должен был видеть его прогуливавшимся со своей избранницей на тот момент.

Зато соседний дом был полон света, а шторы даже не были задернуты. Уэксфорд позвонил, но, когда увидел женщину, подошедшую открыть дверь, сердце его оборвалось. Она вопросительно улыбалась; взгляд ее голубых глаз был пустым: женщина опиралась на белую трость.

Это была очень старая женщина — лет под восемьдесят; Уэксфорду показалось, что она, вероятно, довольно давно потеряла зрение и не могла распознать гостя, стоявшего на пороге. Рэдж не хотел пугать ее, поэтому, прежде чем уйти, решил объяснить, кто он такой и зачем пришел сюда. Вообще-то она ничем не могла ему помочь, но Уэксфорд не мог сказать ей об этом прямо. Ее слепота делала это невозможным.

— Я как раз собиралась выпить чашечку чаю, — сказала женщина. — Не хотите присоединиться? Мой муж служил в полиции. Вы, наверное, слышали о нем: Уолли Лайл.

Уэксфорд покачал головой, но потом сообразил, что она не могла этого видеть.

— Я здесь человек посторонний, — ответил он. — Не хочу утруждать вас, миссис Лайл. Не могли бы вы назвать мне фамилию ваших соседей?

— Викерсы, — произнесла она и фыркнула от смеха. — Вы не сможете попасть к ним в дом. Единственный человек, которого они впускают, — это электрик, снимающий показания счетчика, — у них нет газа.

Эта одинокая, слепая, очень старая женщина еще умела шутить и еще не потеряла вкус к жизни. Когда она проговорила: «Вы тоже можете выпить со мной чаю. Уж я — то знаю, каково это — быть целый день на дежурстве», Уэксфорд тут же согласился. Она не могла видеть, что на нем нет униформы; ей хотелось поговорить о своем муже и старых временах. Почему бы и нет? Все равно надо было где-то скоротать время, пока толпа не выйдет из церкви.

И в коридоре, и в маленьких комнатах — повсюду были включены все светильники. «Видимо, свет помогает ей передвигаться по дому», — решил Уэксфорд, видя, как она, словно моль, направилась в сторону более яркой лампы на кухне. И все же ему пришлось в конце концов готовить чай и принести две чашки в комнату напротив входа. Все это время миссис Лайл находилась рядом с ним, а когда он сел у окна, чтобы видеть, когда откроется дверь церкви и через нее прольется свет на мостовую, старушка подошла к нему и села рядом, повесив свою палку на подлокотник кресла.

Маленькая тесная гостиная была набита мебелью с многочисленными безделушками. Он поражался, как ей удавалось передвигаться среди всех этих старинных вещиц, не задевая и не опрокидывая их (он тут же вспомнил, чем обернулась его собственная неуклюжесть в доме Говарда). Пока миссис Лайл рассказывала некоторые эпизоды из жизни и деятельности ее мужа, Уэксфорд наблюдал, с какой ловкостью она обращалась со своей чашкой, и восхищался ею.

— Давно вы здесь живете, миссис Лайл? — вежливо спросил он.

— Сорок лет, но Викерсы жили здесь еще до того, как мы приехали.

— Значит, они довольно пожилая пара?

— Не эти, их отец и мать. Я называю этих младшими Викерсами. — Она пристально посмотрела на Уэксфорда. — Мне кажется, он постарше вас — ему лет пятьдесят, но он весь в отца.

— А вы никогда не были у них дома?

Ей больше нравилось говорить об Уолли Лайле, поэтому она вернулась к нему:

— Однажды мой муж попытался войти туда — это было очень давно, младший Викерс и его сестра тогда были еще школьниками, и школа направила к ним врача, потому что Ребекка, его сестра, заболела скарлатиной. И, знаете, они не захотели, чтобы ее осмотрел врач. «Дети Апокалипсиса» не верят докторам; они скорее оставят своих детей умирать, чем обратятся за медицинской помощью.

— И вашего мужа направили туда в качестве полицейского? — Несмотря на бесполезность этой информации, она заинтересовала Уэксфорда. — Он заставил их принять доктора?

Миссис Лайл пронзительно засмеялась:

— Ничего подобного! Он долго стучал в их дверь, пока не вышел старший Викерс и не разразился проклятиями. Если бы вы слышали, что он говорил, у вас кровь в жилах застыла бы! Мой муж сказал, что больше ни за что не будет иметь с ними дела, и, действительно, никогда не связывался с ними.

— И это был единственный раз, когда вы с ними общались?

Миссис Лайл немного смутилась.

— Единственный раз, когда он общался с ними. Я никогда не рассказывала ему, как помогла Ребекке убежать из дома и выйти замуж. Он бы мне это строго-настрого запретил — ведь он служил в полиции.

Ребекка, девушка, которая отсюда убежала… Уэксфорд заговорил более заинтересованно: