— Потрясающе! — ненатурально воскликнул я. — Вы превзошли самого себя! Если это, конечно, вообще возможно… Но — скажите на милость. Кто были те джентльмены, которые загнали нас в это приятное местечко?

Холмс замялся.

— Понимаете, Ватсон, — доверительно начал он. — Я попытался избавиться хотя бы от части этих самых брошюр. И предложил одному очень достойному пожилому господину приобрести некоторые из них. Прочитав название первой — а это, по какой-то роковой случайности, оказалась книжка «Развратная старость — дорога в ад», — он страшно оскорбился и стал звать на помощь. Рядом как раз шел митинг ветеранов колониальных войск… Ну, а потом… Да вы сами видели, что было потом, — раздраженно закончил Холмс, глядя на водоворот.

Несколько минут он молчал. Потом я услышал, как Холмс забормотал что?то про себя, отбивая ритм каблуком по скобам. Мою душу наполнили самые нехорошие предчувствия, и я с опаской взглянул на великого сыщика.

— Вы знаете, Ватсон, — проговорил он. — Только что мне в голову пришел великолепный верлибр. Вы только послушайте!..

На душе у меня сразу стало безнадежно?тоскливо. Я даже подумал, что в грязном потоке было не так уж плохо, поскольку там в голову Холмса не приходило ничего великолепного.

— Верлибр номер двести шесть! — провозгласил он, обращаясь, по?видимому, к обитателям лондонской канализации. — Итак…

“Не надо”, — с тоской подумал я, а Холмс, тем временем, продолжал с завыванием:

«Мент, мент, мент…» — заглушая рев воды, разнеслось в темноте эхо. Мне подумалось, что канализация — самое подходящее место для верлибров. Холмс перевел дыхание и осведомился:

— Ну как, Ватсон? Как вам мои новые стихи? Вы не думайте, я могу еще. Вот, например, верлибр номер…

Неожиданно где-то в вышине раздался металлический звук, и на меня упал луч света, за которым последовал довольно увесистый гаечный ключ. Мы дружно подняли головы.

— Вроде, больше не воет, — донеслось из открытого отверстия канализационного люка. — Может, это и не задвижка…

Чуть подождав, не последует ли сверху новых сюрпризов, я начал было осторожно подниматься по скобам, но Холмс придержал меня:

— Подождите, Ватсон. Может, нам не сюда. Я сейчас посмотрю.

С этими словами он ловко, как обезьяна, вскарабкался мне на плечи, встал на цыпочки и попытался выглянуть наружу. И именно в этот момент из-за края люка показались чьи-то ноги в грязных стоптанных ботинках.

— Осторожнее, сэр! — только и успел вымолвить великий сыщик, но было уже поздно…

Если бы не помощь крепко державших меня за ноги рабочих, если бы не моя изумительная прирожденная гибкость и, конечно же, если бы не всепобеждающая воля к жизни моего друга, — он навсегда исчез бы в мрачных глубинах лондонской канализации. Несколько раз мне казалось, что все наши усилия тщетны, но Холмс снова и снова появлялся на поверхности, выкрикивал очередную строку очередного верлибра и вновь исчезал в пенном водовороте. В конце концов, мне каким-то чудом все-таки удалось ухватить его за край плаща, а затем, скрипя зубами от натуги, подтащить его ближе.

Когда, донельзя измотанные и обессиленные, мы, наконец, вылезли наверх, нашему взору предстало райское видение. Розовые лучи заходящего солнца весело отражались в окнах нашего дома на Бейкер?стрит. У подъезда стояла миссис Хадсон и приветливо нам улыбалась.

Размахивая в воздухе вечерним выпуском «Дейли телеграф», мимо пробежал мальчишка-газетчик.

— Свежие новости! — кричал он. — Последние новости! Сэр Хьюго Блэквуд скончался! Сегодня утром! Кому достанется миллионное состояние? Последние новости!..

Холмс ошарашено посмотрел на меня, рухнул на мостовую и глубоко задумался.

На следующее утро мой друг поднял меня раньше обычного.

— Собирайтесь быстрее, Ватсон. Мы едем к Блэквудам. Вчера, по моей информации, помер старик Хьюго. Впрочем, вы, кажется, и сами это слышали.

Моя служба в Афганистане, а также многолетняя дружба с Холмсом приучили меня не задавать лишних вопросов, действовать быстро и решительно. Поэтому еще даже не вполне проснувшись, я вскочил с кровати и, прыгая на одной ноге, начал торопливо натягивать теплые кальсоны. Холмс, с удовлетворением наблюдая за моими действиями, продолжал развивать свою мысль:

— Его похоронят. И на похороны, можете мне поверить, съедется весь цвет Лондона. И леди Гудгейт, эта коварная преступница, эта криминальная акула, эта, эта… Короче, она несомненно будет там. Нам с вами представляется единственная в своем роде возможность разоблачить ее в присутствии представителей высшего света. Обнажить перед всеми ее преступную изнанку… Скорее, Ватсон, долго вы там будете завязывать галстук?..

Когда мы подъехали к Блэквуд-холлу, я понял, что обещанный Холмсом высший свет уже в сборе. Около узорных чугунных ворот с непонятным, но на редкость неприятным гербом теснились многочисленные экипажи. Кругом сновали слуги, репортеры, нищие.

С трудом протиснувшись через толпу зевак, мы миновали ворота и зашагали по аллее к замку.

Теперь, при свете дня, я, наконец, смог воочию разглядеть его. Судя по всему, это мрачноватое четырехэтажное здание с двумя массивными старинными башнями по бокам некогда являлось частью неприступной крепостной стены. К башням примыкали два крыла более поздней постройки. Над центральным строением возвышалась еще одна башня с узким готическим шпилем, теряющимся в низких, тяжелых тучах. На больших башенных часах не было минутной стрелки и доброй половины цифр. Рядом, над крутой черепичной крышей торчала на редкость уродливая труба дымохода.

Фасад здания, густо увитый пожелтевшим плющом, похоже, не раз подвергался основательным переделкам. Лепные карнизы, амуры, атланты, нависающие над краем крыши химеры («У-у, какие гнусные морды», — пробормотал Холмс, едва завидев их) — все это разнообразие складывалось в уникальный и неповторимый ансамбль. Парадный подъезд был увенчан навесом, поддерживаемым двумя мужеподобными кариатидами. Рядом с восстановленными дверями стоял дворецкий Квентин и мрачно взирал на царящую кругом суматоху. Ветер развевал фалды его заштопанного фрака.

— Добрый день, джентльмены, — сказал он, заметив нас. — Если вы к сэру Хьюго, то он умер.

— Вы слышите? — обратился ко мне Холмс. — Он и вправду умер. Это хорошо. Значит, соболезнующих будет много.

— Да, сэр, — подтвердил Квентин. — Их там уже хоть пруд пруди.