Аттила знает леса; он долго жил там, как и на некоторых других самых крайних рубежах. Поэтому я с особым вниманием слежу за его речью, и еще больше — за его молчанием.
В катакомбах тоже происходит большее, нежели просто накопление и систематизирование знаний. Их обитатели «трясут», исследуют не только человеческое сознание, но и сам человеческий род. В лесу же, по слухам, новая Исида пророчествовала о том, что мы будем освобождены Подземным Прометеем с Кавказа.
В нашем эпигонском мире чахнущих великих империй и пришедших в упадок городов-государств все устремления направлены на удовлетворение самых примитивных потребностей. История мертва; это облегчает задачу ретроспективного исторического обзора и помогает уберечься от предвзятых мнений — по крайней мере, тем, кто уже претерпел эту боль, преодолел ее.
С другой стороны, не может быть мертвым то, что когда-то наполняло историю содержанием и приводило ее в движение. Оно, должно быть, переместилось из мира видимых явлений в резерв — на ночную сторону. Мы возводим свои дома на ископаемом грунте, который способен внезапно извергнуть огонь. Не исключено, что все является горючим материалом — вплоть до самого средоточия.
Что кое-где уже становится горячо, ощущают не только выдумщики и фантазеры. Хотя это лишь «по краям» затрагивает политические и экономические проблемы, Домо «по долгу службы» занимается и такими вещами. Известия, которые он получает от лиц, блуждающих в приграничных районах, как и результаты разведывательных рейдов, проводящихся по его инициативе, Домо держит в тайне — — — как потому, что усматривает в них угрозу, так и потому, что хотел бы вытеснить их из своего сознания: они не вписываются в его систему. Он предпочел бы обращаться с ними как с молвой о выныривающем озерном чудище. В ночном баре я иногда перехватываю на лету какое-нибудь замечание, проливающее свет на то, как он оценивает сложившуюся ситуацию. Оценка эта — в соответствии с его натурой — реалистична и может быть сформулирована примерно так:
«Слухи, хоть они и преувеличены, несомненно указывают на определенные невралгические точки. Наука сосредоточилась в немногих центрах и стала автаркической, независимой даже от великих империй. Эта независимость (с одной стороны, технократов, с другой — биологов) основывается на накоплении знания и на его засекречивании. Это находит выражение в луминарах, которые передают сообщения и необходимые данные. Вавилонские башни теперь загоняются в глубь земли и превращаются в цистерны, непроницаемые для политической власти.
Такие феномены вообще-то повторялись снова и снова — — — например, в истории тайных орденов или Старца горы из Аламута, который влиял на политику ближневосточных империй.
Если не ошибаюсь, сейчас действуют две школы: одна стремится увеличить объем большого мозга, другая, лесная, школа — погрузить его в мозговой ствол[427]. Одним не обойтись без огня, другим — без сближения человека с животными.
Мы, жители Эвмесвиля, люди маленькие, и нам лучше держаться подальше от этих споров. Для нас важнее, чтобы каждый день на столе был хлеб. С другой стороны, слухи о том, что приближаются жуткие перемены, нам не вредят. Они способствуют сплочению людей, ощущающих себя стоящими на краю бездны».
Так приблизительно мыслит Домо. Аттила же, похоже, считает, что Кондор должен связаться с представителями лесной школы. Однажды я услышал, как он сказал: «Кондор и Агнец».
Как историк, я наблюдаю некое еще ненаправленное брожение, которое можно было бы назвать предварительным движением — — — некое духовное беспокойство, которое разрастается, но пока не поддается определению. Партии еще не образовались, но они намечаются. Что-то произойдет. Первым опытам по расщеплению атома тоже предшествовали слухи.
На острове, где нет ни собак, ни кошек, все же можно судить о том, кто выбрал бы собаку, а кто кошку, если бы этих животных завезли, а кто бы остался на нейтральной позиции. Бывают же люди, которые боятся змей, хотя никогда в жизни их не видели. То же можно сказать о выборе между Монтесумой и Белыми богами.
Возвращаясь к Эвмесвилю: мне кажется, Виго предназначен для леса, а Бруно — для катакомб. Они, между прочим, единственные, с кем можно поговорить об этом. Как я уже упоминал, должность в ночном баре я принял прежде всего по совету Виго. Ему я благодарен и за помощь в истолковании тех отрывочных сведений, которые приношу оттуда. По поводу рассуждений Домо, о которых я ему сообщил, он высказался так:
«Этот человек хорош на своем месте. У него уверенный шаг, поскольку он не видит и не желает знать, что происходит у него под ногами и над головой. Иначе он воспринимал бы науку не так серьезно. Мысль, что наука — прежде всего в технической сфере — есть не более чем театр марионеток, показалась бы ему абсурдной. Однако наука не располагает собственным светом. Похищение огня: сперва Прометей похитил огонь для домашнего очага, потом Ураниды[428] — для Левиафана. Очевидно, нам предстоит какой-то третий этап: превращение огня в дух. Земле не обойтись без богов».
Такие высказывания для Виго типичны; они-то и дискредитировали его в официальных кругах. Геродот остается для него величайшим авторитетом; он не мыслит себе обоснованной исторической работы без пристального внимания к мифу. Несмотря на все мое уважение к Виго, я не могу вполне разделить такую позицию. Что бы человек ни выдумывал: это указывает лишь на него самого.
Я колеблюсь между Виго и Бруно, который придерживается другой точки зрения. Он ближе к катакомбам, и он уже побывал там — по крайней мере, в преддвериях. Среди прочего его интересует присущее человеческому интеллекту свойство сверхпроводимости, которое сделает дух независимым от технических средств коммуникации. Но такой перемене должны предшествовать большие редукции. Титаны ограничивают свободу, боги же предоставляют ее.
Я все еще пребываю в ночи, размышляю, как из нее выбраться. Вероятно, когда я окажусь наверху, в бункере, в одиночестве, мне будет легче отыскать выход. Я приготовил там и зеркало из чистого хрусталя[429]. От катастрофы я ожидаю не того, что политические гири распределятся по-новому, но что потребность в них вообще отпадет. Молнии очищают воздух.
Следует упомянуть еще и другие зовы кроме тех, что происходят из катакомб, — — — они внезапно наносят удар по твоей человеческой субстанции, как de profundis[430], раздавшееся в ночи.
Сильвана тоже пугали похожие голоса, и он полагал, что к нему взывают умершие[431]. Он тогда вставал и молился за них. Я же скорее думаю о своих соприкосновениях с неперсонализированным страданием и объясняю их проводимыми мною исследованиями.
Случается, при работе с луминаром или в процессе чтения я наталкиваюсь на такие невообразимые ужасы, что, кажется, предпочел бы, чтобы их очевидцы оставили свои свидетельства при себе. Я имею в виду даже не те злодеяния, которые составляют наше общее, доставшееся от Каина наследство. Убийство обладает качеством неделимости. Кто раз решился ступить на этот путь, может убить одного человека, а может — и много тысяч людей, если у него найдутся помощники и он будет располагать необходимыми средствами. Но какими бы техническими средствами ни располагали убийцы, до Каина им всем далеко. Тот собственным кулаком совершил более значимое деяние, чем самые великие ханы со всеми своими ордами.
