Вторая причина, по раву Вагшалу, заключается в стремлении… предотвратить смешанные браки и ассимиляцию еврейского народа, считающуюся сегодня главной угрозой для его будущего существования.

И, по крайней мере, для еврея суть этой его мысли ясна: ведь если еда, сваренная неевреем, запрещена для еврея, и еврей следует этому запрету, то он вряд ли станет часто ходить в гости к своим соседям-неевреям – и значит, вероятность того, что они подружатся семьями и захотят поженить своих детей, снижается. Да и если бы, пишет со вздохом рав Вагшал, еврейская молодежь соблюдала запрет на «бишуль нохри», она бы поневоле держалась подальше от нееврейских вечеринок и клубов и количество смешанных браков между евреями и неевреями стало бы меньше, а значит, приостановились бы темпы ассимиляции.

Но, как заметил один великий нееврей, суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет…

Далеко не всегда евреям удавалось найти домработницу-еврейку, а порой обстоятельства складывались и так, что обед готовился на всех – евреев и неевреев – поваром-неевреем, который и рад был бы сделать что-то кошерное, да ведь самого себя он устранить не может! Такая ситуация особенно часто возникала и возникает сегодня в тех подразделениях армии США, заметную часть которых составляют солдаты и офицеры-евреи.

И для разрешения этой ситуации и пригождается характерное для евреев вчитывание в каждую букву своих законов. А закон гласит, что «бишуль нохри», «чужое варево», запрещено только тогда, когда нееврей производит процесс варки пищи целиком – от зажжения огня до установления на нем посуды с пищей. Но если нееврей участвует в процессе варки пищи лишь частично, вместе с евреем, то и проблемы «чужого варева» не возникает. То есть еврею достаточно зажечь огонь или поставить кастрюлю на огонь – и то, что сварится в этой кастрюле, будет совершенно кошерным (если, разумеется, были соблюдены все остальные правила кашрута).

Именно этим законом и руководствуются как еврейские хозяйки, нанимающие домработницу-нееврейку, так и еврейские солдаты в американской армии. Например, перед приготовлением пищи для всей роты какой-нибудь еврей зажигает огонь на плите – и вот уже компот, кашу и прочую еду, приготовленную на армейской кухне, можно считать кошерной, если тот же еврей играл роль наблюдателя за соблюдением кашрута на всех остальных стадиях приготовления обеда.

И даже если нееврей сам зажег огонь и лично поставил кастрюлю на плиту, еще не все потеряно: пока пища не стала горячей, то есть не начался сам процесс варки, можно снять кастрюлю с огня, чтобы затем именно еврей снова поставил ее на огонь, – и пища будет кошерной.

Но вот если нееврей или нееврейка варили в еврейском доме пищу исключительно для себя, и сама эта пища, и посуда, в которой она сварена, объявляются некошерными. Поэтому посуда, в которой готовит нееврейская прислуга, в еврейском доме обычно хранится отдельно от остальной посуды – ведь эти люди находятся в своем праве и вполне могут позволить себе приготовить то, что запрещено евреям.

Именно на незнании или непонимании неевреями всей важности законов кашрута для евреев и основаны все законы, связанные с кошерной пищей, кажущиеся неевреям оскорбительными.

Так, например, еврейские хозяева, отправляясь в длительную поездку, либо вообще запрещают своей нееврейской прислуге заходить в дом, либо запирают в нем буфет, холодильник, а порой и отключают подачу газа к плите. И делается это отнюдь не из скупости, а из опасения, что домработница-нееврейка может вольно или невольно нарушить законы кашрута, превратив кошерные продукты и посуду в «трефные», а хозяева дома об этом и не узнают.

По этой же причине кошерную еду, которую оставляют под присмотром нееврея, принято «опечатывать» – например, прикреплять к обертке листок бумаги с надписью на иврите таким образом, чтобы этот листок разрывался, если пищу вынимают из обертки. И это опять понятно: если нееврей отрежет кошерным ножом сначала кусок некошерной, а затем и кусок кошерной колбасы, то нож нужно будет откошеровать, а от колбасы как минимум отрезать и выбросить один кусок. Но ведь для этого нужно еще и знать, что нееврей прикасался к ножу и кошерной колбасе!

И, наконец, этими же соображениями обусловлен закон, запрещающий посылать нееврея покупать какие-либо незапечатанные кошерные продукты, даже если этому человеку заранее были даны самые подробные инструкции, – как, впрочем, запрещено посылать с неевреем еврею любые сырые или вареные продукты.

Но на этом, разумеется, странности еврейского поведения не заканчиваются. Наоборот – они только начинаются.

В магазине религиозный еврей выглядит крайне привередливым покупателем.

Если в супермаркете нет отдела по продаже кошерного мяса, еврей, разумеется, к мясному прилавку просто не подойдет. Но и в магазине, где продается кошерное мясо, и даже в тех израильских магазинах, где продается ТОЛЬКО кошерное мясо, он тщательно осмотрит готовые упаковки мясной вырезки, курицы и индейки или будет о чем-то долго расспрашивать мясника, прежде чем сделает покупку.

Ибо не такая это простая вещь – покупка кошерного мяса, так как существуют разные степени устрожения законов кашрута и разные организации, следящие за соблюдением этих законов. Одного еврея вполне устраивает на упаковке печать местного раввината, удостоверяющего кошерность данного изделия; другой убежден, что раввинат манкирует своими обязанностями по наблюдению за кашрутом и ищет печать осуществляющей такое наблюдение частной фирмы под руководством рава Ландау; третьего устраивает только кашрут, подтвержденный БаДаЦем – «Бейт-Дин Цедеком», «Справедливым судом», во главе которого стоит другой выдающийся раввин наших дней – к примеру, рав Овадья-Йосеф; четвертый ест продукты исключительно с пометкой «кошер ле-меадрин», то есть «абсолютно кошерно», что соответствует самым-самым строгим требованиям соблюдения кашрута, и т. д.

При этом его не смущает, что курица с печатью БаДаЦа стоит в полтора, а то и в два раза дороже, чем та же курица с печатью городского раввината, – за педантичное следование законам Торы многие евреи готовы выкладывать огромные деньги.

Впрочем, подробнее о различных системах наблюдения кашрута будет рассказано в другой главе, а пока предположим, что наш еврей, выбрав мясо и птицу, соответствующие тем требованиям соблюдения кашрута, которые он сам считает приемлемыми, выяснив у мясника, высолено уже мясо или нет – и если высолено, то сколько именно времени оно замачивалось и высаливалось, направляется в рыбный отдел.

Обратите внимание, как, подойдя к отделу мороженой рыбы, он начинает осматривать различные ее сорта, вертя в руках упакованную тушку рыбы. Ну, конечно, этому покупателю нужна неочищенная рыба или рыба, на которой остался хотя бы кусочек кожи, что позволило бы ему удостовериться, что при жизни у нее была чешуя и потому данная рыба является кошерной. Рыбное филе и очищенную рыбу, если на упаковке нет печати, удостоверяющей ее кошерность, он брать не станет, так как нельзя исключать, что речь идет о каком-то некошерном виде рыб…

Нет, что-то нашему еврею в отделе мороженых рыб не понравилось, и теперь он направляется к отделу, торгующему свежей рыбой. Стоя у прилавка, долго выбирает лежащую на витрине рыбу и, наконец, указывает продавцу на понравившийся ему экземпляр. Продавец берет рыбу в руки и почему-то прежде, чем положить ее на весы, показывает покупателю. Ага, чешуя и плавники есть – значит, все в порядке, можно взвешивать.

– Почистить? – интересуется продавец.

– Да, – кивает головой еврей, и добавляет: – Только, прощу вас, ополосните перед этим нож и оставьте на рыбе кусочек шкурки – я хочу отослать все покупки домой с посыльным.

Последняя просьба не случайна: по дороге посыльный может, как это часто бывает, перепутать заказы и принести в еврейский дом тот или иной вид некошерной рыбы – скажем, сома или белугу вместо похожей на последнюю «принцессу Нила». И отсутствие на рыбе кусочка кожицы с чешуей и станет сигналом об ее некошерности. Ну, а зачем он попросил помыть нож, тоже понятно: опасается, что перед его окунем продавец чистил какую-нибудь некошерную рыбину.