Сказала:

— Прикольно пишет. Надо будет почитать.

— Потом почитаешь. У нас ещё какой-то «Херувимов» на странице 88, и там явно не номер телефона.

Фандорин хотел отобрать у помощницы роман, но та попросила:

— Сейчас, до абзаца только дочитаю… Ой, смотрите, шеф. А тут вот ещё подчёркнуто. Тоже в письме раскольниковской мамаши. То есть было подчёркнуто, кто-то ластиком стёр. Вот: «господин Свидригайлов».

Взяв том, Ника посмотрел страницу на свет.

— Действительно. След остался. И на полях, кажется, что-то было написано. Саша, посмотри-ка.

Посмотрела и Саша.

— Нет, это что-то старое. Наверное, папа когда-нибудь раньше кого-то Свидригайловым обозвал. Иначе он мне сказал бы и велел закладку приклеить.

Ну хорошо, — стал подводить предварительные итоги Фандорин. — Закладка на странице 31 обозначает коллекционера. Закладка на странице 188 обозначает литературного агента. Остаётся загадочный «Херувимов» на странице 88. Во всяком случае, радует, что это уравнение с единственным неизвестным. Похоже, осталось найти только одну часть, последнюю. Вряд ли задача окажется очень сложной. Как мы уже знаем, загадки Филиппа Борисовича всегда довольно просты, а уж в данном случае он не собирался нарочно морочить голову. Какая-нибудь вполне очевидная ассоциация. Хм, «книгопродавец Херувимов» плюс «11/3». Что бы это значило? Будем думать, барышни. Саша поднялась.

— Николай Александрович, вы извините. От меня вам все равно никакой пользы. А мне к папе надо. Костюм отвезти, в котором его хоронить будут. Антонина Васильевна не приедет, ей нельзя Илюшу одного оставить. Вы не беспокойтесь, я справлюсь. Аркадий Сергеевич обещал помочь…

— Да-да. Конечно, поезжай.

И стало Николасу стыдно. Увлёкся разгадкой новых ребусов, забыл, что у девочки горе. Разве ей сейчас до Федора Михайловича. И потом, она права: в дедукции пользы от неё немного.

От Вали, впрочем, тоже, перевёл он взгляд на секретаршу. Лучше всего, чтобы сейчас никто не мешал сосредоточиться. Анализировать и дедуктировать следует в одиночестве.

Попрощался с Сашей, Валентину отпустил домой, читать «Преступление и наказание». И остался наедине с загадкой — последней, на десерт.

Как истинный гурман, спешить не стал. Нужно было войти в правильное настроение, эмоционально релаксироваться.

Главное — чтобы не отвлекали никакие посторонние мысли и дела. Хуже нет, если сосредоточишься на интеллектуальной задаче, и вдруг вспомнишь, что обещал забрать ребёнка из школы, или сходить в магазин, или ещё что-нибудь в этом роде.

Дела же у Фандорина имелись. Обычные, житейские, требующие не мозгов, а некоторого количества времени.

Алтын, у которой утром планёрка, а в два урок музыки, очень просила купить продуктов, чтобы после занятия она успела быстренько приготовить ужин и снова уехать в редакцию. Вернётся она сегодня поздно, Ника должен в половине седьмого забрать дочку из театрального кружка и проследить, чтобы девочка как следует поела, а то она в последнее время что-то похудела.

Если уж жена, главный редактор журнала, не нанимает кухарку, а считает своим долгом готовить для родных сама, то ему, лицу свободной профессии, сам Бог велел не отлынивать от домашних обязанностей.

В магазине Николас всегда застревал надолго, поскольку страдал острой формой психологического дефекта, именуемого «проблемой выбора». Казалось бы, что может быть проще? Значится в списке «пачка масла» — хватай с полки и иди. Но там этих пачек столько, и поди знай, какая лучше.

И так у каждой витрины, у каждого прилавка.

Домой он попал лишь в начале четвёртого, когда урок уже должен был закончиться. Думал, жена заждалась, сердится, но, выйдя из лифта, услышал звуки фортепиано. Наверное гений позже приехал.

Теперь только отдать сумки и можно возвращаться в офис. Ох, как не терпелось попальпировать загадочного господина Херувимова. За Гелей надо ехать в шесть, так что времени достаточно.

Он тихонько открыл ключом дверь, чтобы не мешать. Ещё и мобильник отключил, вспомнив о консерватории.

На цыпочках прошёл в кухню. Дверь в гостиную, где шёл урок, была открыта.

По пути обратно Ника заглянул туда.

И тут его жизнь закончилась.

Нет, он не увидел в гостиной ничего ужасного, никаких пошлых объятий-лобзаний или чего-то в этом роде. Да и какие могут быть объятья, если исполняется шубертовская «Фантазия фа-минор» в четыре руки?

Сценка была отнюдь не пошлой, а, наоборот, чрезвычайно возвышенной. Яркий луч солнца, в котором кружились поблёскивающие пылинки, освещал её сбоку.

Чёрный профиль рояля, перед ним двое: Алтын и великий музыкант. Лёгкие руки скользят по клавишам, извлекая из них волшебную музыку, полную спокойной и благородной печали. Эти двое — одно тело и одна душа. Они понимают и чувствуют друг друга без слов, их связь величественна и прекрасна. Лицо мужчины невыразимо, божественно красиво, это лицо не человека, а ангела. Что же до лица женщины…

Это выражение было Нике знакомо. Глаза полузакрыты, губа прикушена, на щеках яркий румянец. А когда Алтын искоса взглянула на партнёра, в этом взгляде было столько счастья, столько благодарности, что бедное сердце магистра истории сжалось и почернело. Он знал этот взгляд, слишком хорошо знал. И не думал, что жена будет когда-нибудь так же смотреть на другого мужчину.

Фандорин отшатнулся в полутёмный коридор и зажмурился. Но музыка-то осталась!

Он стоял и слушал её, не в силах пошевелиться.

Ах, что это была за музыка! Под такую не терзаются ревностью, не мучаются уязвлённым самолюбием, не строят планов мести. «Фантазия фа-минор» не пускала в душу ничего низменного или мелочного. Какой из этой мелодии получился бы аккомпанемент для мудрой, достойной старости, которая оглядывается на прожитую жизнь без горечи, со светлой грустью и пониманием.

Николас не был старым и не был мудрым, но в эту ужасную минуту Шуберт спас его от самого страшного, что может стрястись с человеком — он не превратился в собственный негатив. Николас просто постоял, собрался с силами и тихо вышел за дверь.

— Значит, вот оно как, — сказал он вслух, спускаясь по лестнице. — По крайней мере, без пошлости. Даже красиво. Этюд в четыре руки, а не в четыре ноги.

Мелодия фа-минор была уже не слышна, иначе такой грубый каламбур не пришёл бы ему в голову.

Ему казалось, что он ходит взад-вперёд по рабочему кабинету целую вечность, а посмотрел на часы — десяти минут не прошло.

Когда жизнь разлетается вдребезги, что-то происходит со временем. Он читал про это в книгах. У тех, кто несчастен, время будто сбивается с ритма, и это самое мучительное. Оно то несётся галопом, и тогда год кажется минутой, то застывает на месте, и тогда минута превращается в год.

Случай Николаса А. Фандорина явно подпадал под вторую категорию, а значит, с 15.20 до 15.30 он постарел на десять лет.

За этот срок Ника успел выдержать тяжкий разговор с женой, остаться без дома и семьи, сменить профессию и страну обитания, забыть нынешнюю жизнь и не найти новой.

— Э-э, стоп, — заговорил он сам с собой (следовало привыкать к этой форме общения, отныне она станет для него основной). — Так и свихнуться недолго.

Лучшее средство от сумасшествия — напряжение интеллекта. Можно поумножать в уме двухзначные числа. Или припомнить хронологию исторических событий. Отличное средство — порешать кроссворд или шараду.

Кстати о шарадах.

Он без интереса посмотрел на листок бумаги, где было крупно написано «книгопродавец Херувимов + 11/3».

Судьба П.П.П. и рукописи Ф.М. Достоевского Нику больше не занимала, нисколько. Даже странно, что ещё совсем недавно он так волновался из-за подобной ерунды. Хотя как «недавно». Десять лет прошло.

Что ж, эта интеллектуальная гимнастика не хуже любой другой.

Книгопродавец так книгопродавец.

Временно забываем про фа-минор, концентрируем внимание…