- И теперь, значит, мне следует ожидать, что Брежнев скоро в приказном порядке переведет меня на обслуживание себя и тех лиц, улучшение здоровья которых ему может понадобиться, - предположил я. - Мое мнение, оно что, в расчет вообще приниматься не будет?

- Нет, не так. Вы, Виктор, неправильно понимаете суть нынешних отношений в Президиуме. Леонид держится наверху только в силу того, что устраивает почти всех. А грубо отняв вас у меня, он потеряет какое-то количество сторонников, что крайне негативно скажется на его дальнейшей карьере. Поэтому самый для него сейчас оптимальный образ действий - это склонить вас к сугубо добровольному расширению практики и как-то компенсировать мне то, что я не буду этому препятствовать.

- А у него что, уже есть проблемы со здоровьем?

- Это вы меня спрашиваете - кто из нас доктор?

- Да, пожалуй, об этом лучше спросить Семичастного.

- И опять вы ошибаетесь. Органам госбезопасности строжайше запрещено проводить любые разработки высшей партийно-государственной номенклатуры. Если Владимир Ефимович позволит себе такое, то он продержится на своем посту лишь до момента, когда об этом донесут. А кому донести, в комитете всегда найдется. Кстати, к какой категории пациентов по вашей классификации относится Брежнев?

- К «никакой», - ответил я, а сам подумал - и стоило составлять глубоко продуманные планы по удержанию своих способностей в тайне, чтобы уже сейчас от них ничего не осталось!

- Жалко, - вздохнул Косыгин. - Я надеялся на большее.

- Ну так не теряйте надежду, еще рано. У меня в принципе есть возможность сделать «десятым» каждого, но она... хм... несколько своеобразная.

После чего я кратко пояснил, в чем именно эта возможность заключается.

Недостатком сообразительности Косыгин не страдал совершенно, поэтому он, естественно, сразу вспомнил инцидент с Шелепиным.

- Да, - подтвердил я, - так оно все и было. Правда, воздействие Антонова получилось непроизвольным, на волне эмоционального всплеска, и он тогда совершено не контролировал его силу. А если все будет происходить по заранее обдуманному плану, то, скорее всего, сможет как-то контролировать.

- Кажется, понимаю, - вздохнул Косыгин. - Вы не уверены, что у него все же получится дозировать усилия. Проверить это можно?

- Я к тому и веду речь.

- Значит, вам нужен безнадежный больной, который понимает свое положение и согласится на лечение с тремя примерно равновероятными исходами. Быстрая смерть, полное или почти полное отсутствие результата, выздоровление. Так?

- Почти. Этот человек должен быть сравнительно здоровым.

- То есть как - безнадежно больным, но при этом здоровым? Боюсь, что поиск может сильно затянуться.

- Я имею в виду, что у него еще должны оставаться какие-то силы. Чтобы он не стоял уже полутора ногами в могиле, куда его легко сможет отправить любое внешнее воздействие, не только мое.

- Та-а-к... а давайте попробуем.

Косыгин снял трубку одного из телефонов и коротко бросил:

- Евгений? Зайдите ко мне в кабинет.

Главный косыгинский охранник появился примерно через минуту.

- Как дела у отца вашего подчиненного, Валерия? - спросил его Алексей Николаевич

Карасев косо посмотрел на меня.

- Молодой человек присутствует при разговоре именно потому, что, возможно, сумеет как-то помочь.

- Злокачественная опухоль головного мозга, - хмуро сказал Карасев. - Неоперабельная. Он сам военный врач, поэтому от операции, шансы на успех которой практически отсутствуют, отказался. От госпитализации тоже. Сейчас он дома, приводит в порядок дела. Врачи дают ему от двух до трех месяцев.

Ох, блин, подумал я. Рак мозга - самая мерзкая болезнь, которую мне доводилось лечить. Это настолько тяжело, что тут как бы самому не сдохнуть. И, главное, случаев успешного лечения ни у меня, ни у Антонова еще не было. Его пациент прожил лишний месяц, а наш с Ефремовым - примерно полгода. И все. Тут всегда требовалось несколько сеансов, причем быстро следующих один за другим, но как раз это не получалось из-за исчезновения паранормальных способностей после каждого. Хотя сейчас я, то есть Скворцов, восстанавливаюсь уже довольно быстро... в общем, надо попробовать.

- У меня один вопрос. Что будет со мной, если пациент в результате попытки лечения все-таки скончается? Сразу или почти сразу.

- Если больной согласится, то ничего.

Косыгин пристально посмотрел на охранника.

- Евгений, так?

- Это должен подтвердить и Валерий, но, наверное, именно так.

- Он сейчас здесь? Позовите его.

Отец Валерия, Марк Анатольевич Моршанцев согласился на мой вариант лечения сразу, не раздумывая. Только уточнил:

- Значит, то, о чем писал Ефремов, не чистая фантазия? В принципе возможно, вполне возможно, я сам слышал о подобных случаях. Хотя и не очень верил. А вы его ученик?

- Скорее коллега. Сейчас мы оба учимся друг у друга.

- Надо же. И, вы уж простите мое профессиональное любопытство, но можно еще один вопрос?

- Задавайте.

- С чем связана опасность применения вашего метода?

То, что меня об этом спросят я предвидел заранее, тут не надо быть Нострадамусом. И заготовил практически правдивый, но все же не совсем истинный ответ.

- С тем, что у человеческого организма есть какая-то внутренняя блокировка, препятствующая применению подобных методов. Какая именно и каково ее исходное эволюционное предназначение, сейчас пытается разобраться Ефремов. Ну, а я, не вдаваясь в теории, научился ее сильно ослаблять. Однако организм на это реагирует несколько болезненно.

Кстати, вот это была не только чистая правда, но и бесспорная истина. Попробуйте-ка отреагировать не болезненно, когда вас начнут убивать!

Ну, а в общем дела обстояли так. Моршанцев был «никаким» для меня и «девятым» для Антонова. То есть шансы вылечить его без применения особых методов полностью отсутствовали. Для того, чтобы они появились хоть в самом урезанном виде, пациент обязательно должен быть «десятым».

- От меня что-нибудь требуется? - спросил Моршанцев.

- Прилягте на кушетку и положите руки вдоль тела.

Я пододвинул стул, сел на него, прикрыл глаза и быстро передал Антонову бразды правления.

Мой, как он сам себя назвал, духовный брат-близнец начал свое воздействие не сразу. Сразу он просто не смог. Оказалось, что для запуска деструкции нужно отрицательное отношение к объекту, и чем оно сильнее, тем будет лучше. А Моршанцев Антонову нравился - сильный мужик, не жалуется, не ноет, не смотрит в глаза с какой-то собачьей надеждой, так что ему пришлось сначала прибегнуть к самовнушению, благо им мы оба владеем примерно в равной мере. И только минуты через три он начал воздействие, результатом которого должен был стать полный паралич скелетных мышц.

Поначалу не происходило ничего, но вскоре стало заметно, что пациенту тяжело дышать.

- Все, - сообщил мне Антонов, - процесс вышел на самоподхват, код доступа ушел, теперь твоя очередь. Работай.

Ликвидировать последствия антоновского воздействия оказалось не просто, а очень просто. Даже учитывая, что Моршанцев теперь был для меня полноценным «десятым», все прошло чуть ли не мгновенно, не потребовав и двадцати секунд.

А дальше начался кошмар. Для меня, а не для пациента. Мне несколько раз хотелось все бросить и с криком «ну не могу я больше, понимаете, не могу! » сбежать отсюда как можно дальше, пока еще есть силы. Я, кажется, уже упоминал, что для успешного лечения нужно воспринимать болезнь пациента как свою. Так вот, ничего омерзительней, чем ощущение разрастающегося в мозгу агрессивного чужеродного образования, мне в обоих ипостасях испытать не доводилось.

Окружающее застилала какая-то мутная пелена, и сквозь нее я с трудом услышал «Витя, держись, совсем немного осталось!». Кажется, это был Антонов, но точно я не уверен.

Но кто бы это ни был, он оказался прав. Я почти одновременно почувствовал сразу две вещи. Первая - сил больше нет совсем, ну ни капельки. И вторая - первый этап прошел, организм пациента сам начал борьбу с опухолью. После чего я с облегчением отрубился.