Ну, а пока дневать Хийси отправлялся в хранилище рукописей к Перме - там и тепло, и тихо, и безлюдно. Ночевал он, где придется, то у одной дамы, то у другой - уважали его взрослые одинокие женщины. Может быть, не только уважали.

  - Вот что, Наследник, - сказал зашедший с мороза Садко. - Подумай, что из рукописей можно отсюда изъять для сохранности.

  - Своровать? - живо поинтересовался Мишка, доселе не обнаруженный купцом.

  - Кхе, - ответил Садко.

  - Вот и я чувствую - дело не уха, - проговорил Хийси. - Смутное время настает. Не повезло нам, да и всем не повезло.

  - Что ты чувствуешь? - сразу же насторожился Садко.

  Мишка спрыгнул с полки, где до этого сидел и листал батиханский вестник с голыми девками, особенно увлекшись "Страданиями Терезы", вообще-то бывшими "Экстазом Терезы".

  - Мыши собираются в стаи и бегают, где им вздумается, - сказал леший. - Совсем голову от страха потеряли. Сороки, опять же, словно перелетными птицами сделались, все летят откуда-то и летят (однажды все сороки в одночасье покинули территорию Москвы, примечание автора). Люди не хотят этого замечать.

  - А что за смутное время? - поинтересовался Пермя. - Следующий год? Или через десять лет? Когда наступит-то?

  - Так оно уже наступило, - пожал плечами Мишка. - И продлится не десять лет, не сто, а гораздо больше. До конца света.

  Садко посмотрел на Пермю, тот, в свою очередь, посмотрел на него, потом они вместе обратили свои взгляды на Хийси, но леший уже продолжил рассматривать диковинные картинки из заморских земель.

  - Нельзя, конечно, отсюда ничего брать, воровство это - как ни крути, - продолжил Садко. - Но что-то мне подсказывает, что сделать это необходимо. Тайно и скрытно, чтобы никто и никогда не узнал. Что-нибудь такое, чего нельзя терять.

  - Руны "Калевалы", - сказал, не поднимая головы, Мишка.

  - И то верно, - кивнул головой Садко. - Куда их поместить, я думаю, ты знаешь.

  - Знаю, - согласился Пермя.

  Гусляр побыл для приличия в хранилище еще некоторое время и ушел по своим делам. Мишка и Наследник тоже больше не обмолвились ни словом. Но каждый из них подумал, что при наступлении смуты в первую очередь пытаются переписать историю. Никакой чистотой помыслов смутьяны никогда не блистали. Единственный их метод - это уничтожение. Они уничтожают не то, что знают, а то, что им неведомо. Потому что непонятное завсегда может таить в себе опасность для них и даже угрозу. По-ли-ти-ка...

  Однако время не делает никаких скидок на смутные предчувствия, на несчастье и даже на счастье - оно продолжает течь. Солнце тоже идет в ногу со временем, подымаясь по горизонту все выше и выше, что подразумевает только одно - укради, но выпей. Вообще-то, конечно, другое: весна на подходе! Об этом говорили птицы, начав, как то водится, с синицы, поддержали коты, забравшиеся на крыши для своих выступлений, и, наконец, подтвердили проклюнувшие кое-где на проталинах желтые цветы мать-и-мачехи.

  Никаких иных потрясений за остаток зимы не произошло. Мээлис восстанавливал подпорченную крепость в Дерпте, патрули Добрыши все также выходили на тропу войны, Дюк ударился в подледную рыбалку, Буслай ему в этом помогал, прочие герои занимались тем, что у них получалось лучше всего: они жили.

  Князь Александр затеял в сторону Шелонской пятины некое сооружение, не напоминающее ни одно из существующих строений. Сарай - не сарай, храм - не храм, что-то монументальное и не совсем изящное: мощные бревна в стенах, односкатная крыша, узкие бойницы на чердаке, одна низкая и толстая дверь с могучими петлями и таким же засовом. Строили только слэйвины, никого из прочих новгородских мастеровых к созиданию не допустили. Народ диву давался, впрочем, черпая это диво из досужих разговоров - специально к стоящему наособицу от любого жилья строению никто не ездил. Конечно, к Невскому обращались с вопросом: "Что это будет?"

  Князь только посмеивался, хищно шевеля тонкими ноздрями: "На открытие всех приглашу, там и узнаете".

  Отгулял праздник Красной Горки, снег еще сошел не весь, но солнце уже изрядно грело, так что лужи воды замерзали только по ночам. Под конец Великого поста, наконец, Александр начал засылать гонцов с приглашением в новый трапезный дом.

  - Какая же там трапеза? - удивился Добрыша. - Из него, говорят, по врагу из луков палить сподручнее, да и любую осаду его стены выдержат - крепость, да и только.

  - Вот и посмотришь, - улыбался тонкими губами князь.

  Помимо слэйвинских князей и первых купцов он пригласил, не считая Добрыши Никитича, Илейку Нурманина, Алешу Поповича, Дюка Стефана, Микиту Преширокия, Дуная Ивановича, Чурилу Пленковича, Скопина Ивановича, Садка, Михайло Потыка, а также, к всеобщему удивлению, Васлия Буслаева и его друга Потаню Хроменького, а также Пермю Васильевича. Для пущей солидности были званы братцы-акробатцы Лука и Матти Петровые.

  Ну ладно, раз такое дело, разговеться можно и в обществе князей и их подручных. Чего обижать людей-то? Буслай, конечно же, пошел в отказ, а вместе с ним и Потаня, но остальные решились на сбор. Александр, к тому же, обещал поведать, кого он нашел, как убийцу Василия Игнатьевича ака Казимировича. Не особо верилось, конечно, но послушать было можно.

  Буслаев никого не отговаривал, разве что, наоборот - Мишку Торопанишку наущал, чтобы тот сам к сборищу этому пришел, да посмотрел на все своим незамыленным взглядом: где подвох? В то, что никакой корысти от этого собрания Невский не преследует, Васька не верил.

  Да, Александр и не скрывал, намекнув на то, что хочет какой-то договор учредить по охране рубежей и усилению Ливонии, как таковой. Настало, говорил он, время, чтобы расставить приоритеты, обозначить сферы интересов и выявить первостепенные задачи. А попов не позвал никого, оговорившись, что те, дескать, к Чудскому озеру все отправились для какого-то торжественного хода.

  Что за ход - никто не знал. Да и попов в Новгороде не поубавилось, важничали на каждом углу. Так что о церковном духовенстве никто ничего и не понял.

  За день до сборища Буслай не утерпел и отправился к Садку. Хотелось ему посекретничать и поделиться своими опасениями. Их разговор был краток, суть его сводилась к тому, что Василий с другом детства Потаней на сходку, конечно, не пойдут, но будут скрытно находиться поблизости, чтобы в случае какой подозрительной активности со стороны слэйвинских русов, подать сигнал.

  - Что за сигнал? - спросил Садко, с одобрением и пониманием отнесшийся к такой затее товарища.

  - Прокричу три раза боевым ишаком, - ответил Васька, усмехнувшись. - Заору, как резанный - чего скрываться-то?

  На том и порешили, пожали друг другу руки на прощанье и разошлись. Больше в этой жизни Василий Буслаев Садка никогда не видел. Чего нельзя было сказать про гусляра, который еще много чего узрел.

  Васька первым делом отправился к Потане. Они встречались не так, чтобы очень уж часто, у каждого была своя жизнь, но былая детская дружба оставила в душе уверенность, что в трудные моменты можно друг на друга положиться. Хотя бы чуть-чуть, хотя бы получить дельный совет.

  Потаня совет выдал сразу же.

  - Надо напасть первыми, - сказал он и сплюнул под ноги.

  - На кого? - удивился Буслай.

  - На русов, - ответил приятель. - Вон, Васька, сын князя Александра, каждый день слезами умывается.

  - Так это он от пьянства.

  - Так пьет-то он с чего? - живо возразил Потаня. - С тоски и со стыда. Что-то знает, вот и ищет спасение.

  - А то, если мы побьем всех, в том числе и его папашу, он от счастья пить начнет, - возразил Буслаев.

  - Ну, я тебе совет дал, - сказал Потаня и кивнул головой в сторону Ярославова дворища. - Пошли посмотрим, что там творится. Уж нет такой тайны, которую нельзя бы было подглядеть.