– Никто не посмеет разлучить нас, Кумико-сан. – Пальцы самурая плотно охватили рукоять катаны. Слишком плотно, так, что побледнели суставы. – Поделись своими тревогами, и я развею их.

С подобающим трагизмом в голосе Настя рассказала, что ее перепродали. Ей даже играть не пришлось: мысль о Гэндзи вызывала отвращение. И тот факт, что вместо приятных бесед с влюбленным эстетом придется ложиться с прыщавым юнцом, у которого воняет изо рта, радости не добавлял.

На лице Сакамото не дрогнул ни один мускул, лишь узкие глаза лихорадочно заблестели. Казалось, из них сейчас шарахнет черная молния.

– Тоши, иди сюда, – не повышая голоса, позвал старик.

Сводня выползла, согнувшись, опасливо приблизилась. Настя думала, что самурай сейчас предъявит имущественные претензии, мол, он заплатил первым…

Но Сакамото был немногословен.

– Честь должен беречь всякий, – холодно произнес он. – Даже простолюдин. Ты потеряла лицо, старуха.

Самурай не встал с места. Молния все-таки сверкнула, но не черная, а серебристая. Клинок катаны развалил Тоши пополам.

– Уберите здесь, – приказал Сакамото вбежавшим слугам. Те в ужасе замерли, неотрывно глядя на то, что осталось от хозяйки. – И ждите. А ты, Кумико-сан, не бойся, – ласково проговорил он. – Никуда не уходи. Ты все еще собственность этого дома, тебя поймают как беглую. Никто не покусится на твою невинность, пока сама не решишь подарить ее. Слово самурая.

Он одним глотком допил сакэ, поднялся и, широко шагая, вышел.

Целую неделю бордель был закрыт, старик тоже не появлялся. Несмотря на обещания Сакамото, Настя боялась, что Гэндзи все же придет и потребует оплаченный товар. Но на третий день служанка принесла с базара новости: молодой чиновник был убит на поединке чести. У Насти не оставалось никаких сомнений по поводу того, кто вызвал юнца на дуэль.

Через семь дней самурай появился снова. В руках его были свитки бумаг.

– Вот это, Кумико-сан, расписка об откупе, – сказал Сакамото, протягивая первый свиток. – Я взял ее у наследницы Тоши, теперь ты свободна. А это, – еще два документа перекочевали в ладонь Насти, – купчая на дом и разрешение от городского магистрата на содержание заведения.

Настя впервые ощутила к этому человеку какие-то чувства. Конечно, это была не любовь, но горячая благодарность. Что с ней стало бы без заботы сурового старика? Она поклонилась, произнесла, стараясь вложить в голос как можно больше теплоты:

– Спасибо, Митсуо-сан. Я обязана тебе если не жизнью, то честью…

– Ты ничем мне не обязана, Кумико-сан. Я сделал это из любви к тебе, и поверь, сердце мое переполняет счастье из-за того, что сумел помочь.

Видно, самурай не любил душещипательные разговоры, поэтому сменил тему:

– Ты можешь открыть здесь чайную, Кумико-сан. Или оставить веселое заведение. Или, если хочешь, можешь даже сжечь дом дотла. Он твой.

Настя задумалась. Сакамото дал ей свободу. Как воспользоваться ею? Можно перепродать дом и уйти, но есть ли смысл? Здесь Сенкевич, с которым еще надо встретиться и переговорить. Нужно ли искать Дана? Все дороги Японии ведут в Эдо, рано или поздно он появится сам.

После недолгого размышления она сказала:

– Я хочу открыть школу гейш, Митсуо-сан. А по вечерам, как обычно, принимать гостей. Только в моем доме никто не станет принуждать девушек делить постель с мужчинами. Они будут сами выбирать, с кем ложиться.

– Это благородное решение, Кумико-сан, – поклонился самурай. – Горжусь, что сумел помочь тебе. И рад, что оставляешь заведение. Это значит, мы сможем видеться. Но теперь ты свободна и можешь решать сама.

Настя ответила на поклон:

– Разумеется, ты всегда будешь самым дорогим и желанным гостем в моем доме, Митсуо-сан.

Расследование зашло в тупик. Чтобы продолжать его, нужно было обыскать замок сегуна, заглянуть в комнаты, где жила прислуга, попасть на женскую половину, поговорить с фрейлинами. Но каждый коридор, каждый угол, каждая дверь резиденции Токугава охранялись самураями. Какое бы привилегированное положение ни занимал Сенкевич в образе Маэда Тосицунэ, попытайся он что-нибудь разнюхать в Эдо – быстро лишился бы головы. Иэясу был настоящим параноиком. Хитрый и подозрительный, талантливый интриган, видимо, судил по себе и каждого считал потенциальным предателем. Поэтому сегун окружил себя многочисленной армией охранников, шпионов и наушников. Сенкевич решил не пробиваться сквозь этот заслон – себе дороже. Следовало искать другие пути.

Служба катилась ни шатко ни валко, в мирное время она заключалась больше в присутствии на приемах, политических переговорах, вручении подарков Токугава и даче взяток чиновникам бакуфу по любому поводу и без. Сенкевича уже тошнило от бессмысленного времяпрепровождения. Утешало только то, что срок службы Тосицунэ в столице подходил к концу. В следующий раз, если не случится войны, Маэда должны были призвать к сегуну через два года. За это время Сенкевич надеялся убраться из Японии эпохи Токугава, к которой не испытывал никакой симпатии – он ненавидел низкопоклонство, а здесь оно было в крови каждого.

Отдыхал душой он только по вечерам. Возвращался со службы, ужинал и отправлялся в сад. Там, набив трубку ароматным табаком, Сенкевич подолгу сидел на скамье, созерцая крошечный прудик, цветы на клумбах и слушая пение цикад. Наслаждался красотой природы, как истинный японец.

Это помогало медитации. Сенкевич полностью отключался от реальности, мысленно воспарял над городом, высматривал источник энергии для портала. Но каждый раз убеждался: его здесь нет. Из предыдущего опыта он знал: скопление негативной энергии выглядит как черная воронка, закручивающаяся над местом силы. Но здесь ничего подобного не наблюдалось. Над городом только периодически зависал странный туман, скопление серых, голубоватых, зеленых, серебристых облаков. Что это такое, Сенкевич понятия не имел. Но дымка не выглядела угрожающе.

Это было непонятно, потому что он чувствовал на подсознательном уровне: здесь полно мистики. Недаром его магические способности росли и крепли. Так случалось, когда рядом оказывались потусторонние существа. Но ни одно из них Сенкевич не сумел обнаружить.

Отчаявшись и намучившись, он отправлялся на женскую половину, сбрасывать напряжение. Здесь все было прекрасно: он регулярно осчастливливал наложниц сексом по-русски – по очереди, по двое, а то и всех трех сразу. Магические силы, бурлившие в крови, требовали выхода, и Сенкевич был ненасытен. Однажды, разгорячившись от сакэ и воплей сдержанных обычно японочек, Сенкевич позвал в постель их наставницу. Тэкара-сан, так звали даму, ломаться не стала. Напротив, привнесла свежую нотку, продемонстрировав знание техники шибари – эротического связывания. Оказалось, «пожилой наставнице» всего сорок, и «старушка» была весьма резвой. Сенкевичу так понравилось замысловато распинать наложниц на кровати, и сами девушки были так довольны, что он стал регулярно приглашать Тэкару-сан на ночной марафон.

Но эротические забавы, при всем их разнообразии, не могли примирить Сенкевича с нынешней реальностью. В конце концов, связывать баб можно и во Флоренции 1428 года, о которой он продолжал упорно мечтать. Так что изобретательный ум Сенкевича продолжал искать выход.

«Япония – это тебе не темная средневековая Европа, – в конце концов решил он. – Восток – дело тонкое, менталитет другой. Что, если не только у людей, но и у нечисти?» Сенкевич взялся читать о японских демонах, богах и духах и тут же в них запутался. Во-первых, мистических сущностей в Японии оказалось невероятное множество. В каждой деревне, в каждом поле, у каждого колодца мог быть свой персональный божок. Во-вторых, не существовало четкой классификации: одно и то же магическое существо могло считаться и богом, и демоном, и духом, и оборотнем. Сущности сочетали в себе множество способностей и особенностей, творили то добро, то зло без всякой видимой логики. А большинство из них в трудах философов и писателей вообще никак не классифицировались: Онибаба, и все тут. Кто она такая, откуда взялась – неизвестно.