В конце концов братья Хоукинзы, которым также было не занимать ни отваги, ни предприимчивости, видя, что Фрэнсиса не переубедишь, выложили суммы, потребные для выплаты авансов морякам, для закупки оружия и провианта…
Немаловажной помощью Дрейку было также и то, что Джон Хоукинз «оттянул на себя» значительное количество испанских шпионов: его ж подозревали в стремлении отомстить за катастрофу в Сан-Хуан-де-Ульоа. Но они трудились зря: Ее Величество прислала своему лучшему моряку письмо, запрещающее ему покидать родину. А деятельность молодого, мало кому известного моряка из Плимута интересовала испанцев куда меньше, чем прославленного арматора Джона Хоукинза!
На сей раз прямо из Плимута суда Дрейка взяли курс на юго-запад, не маскируя намерений. За двадцать пять дней дошли до Гваделупы, открытой еще Колумбом в 1493 году, замысловатой формы, напоминающей бабочку, разрубленную вдоль туловища. Восточное «крыло бабочки» — невысокое известняковое плато, лишенное рек и озер. А вот «западное крыло» было изрезано долинами бурных рек, ниспадающих в море водопадами.
Долины темными шрамами прорубали сплошной лес, пятнистый оттого, что листва деревьев была — одних темно-зеленой, других — серебристой, третьих — так и вовсе темно-красной. К тому же многие деревья цвели…
И расчистки под поля на склонах огнедышащей горы, что в южной части «западного крыла», тоже были разных, в Старом Свете, очевидно, не совместимых, цветов: от яркой, сырой зелени всходов до покойной спелой желтизны созревших растений. И все в одно время, и все рядом одно с другим, ну разве что через межу…
Стоянка в укромном месте на пустынной Гваделупе, хотя и обладающей белым населением (не в пример карибами населенной Доминике с юга и вовсе необитаемым Антигуа и Монтсеррату с севера), но таким, которому в Испании давно уготовано теплое местечко на перекрестке дорог, где их развесят просыхать на солнышке от тропической сырости, едва лишь они появятся в метрополии… Если переход через океан занял три с половиной недели, то на этом острове они провели четыре с половиной недели: чинили разболтавшиеся за время перехода снасти и кренговались, а это работа ой какая тяжелая! И слава Богу еще, суденышки у них небольшие. Но все равно вытягивать их из воды тяжко.
А ведь надобно было, вытянув, укрепить судно на суше, для чего пришлось строить особые леса, накренить… И только затем начинать само оскабливание подводной части корпуса. И Боже ж ты мой, сколько живности они везли на себе, не ведая о том!
Позеленевшие, осклизлые доски обшивки подводной части были сплошь покрыты колючим ковром из ракушек. Еще и не в один слой! В один слой они так тесно сидели, что мешали друг другу расти и как бы прорастали одна в одну, искривляя стенки одна другой. А уж на них сидели вторым, а то и третьим, и четвертым слоем другие ракушки — самое большее до шести слоев! Ракушки плоские и круглые, бороздчатые и мелко рифленые, перевитые как канат и гладкие, с отслоями и без, крапчатые и однотонные всех цветов, полосатые и переливчатые, с розовым перламутром внутри и с белым, и с желтым…
На ракушках присосались мягкие паразиты: актинии, морские анемоны и прочие, от свекольно-красных до рассветно-розовых, и уж по ним, как по лугу, ползали зелено-алые раки-отшельники с одетыми набекрень чужими раковинками, какие попались. И мягкие задние концы кольчатых туловов этих рачков в палец длины разрастались и заполняли раковинки. Так что снять их с рачков можно было, лишь разбив. И тогда становилось видно, что одинаковые спереди отшельники сзади ну совершенно не схожи один с другим…
И все эти подводные сады и огороды предстояло соскрести дюйм за дюймом. Гарри выделил каждому скребки, а тем, кто покрепче, — молотки и зубила, и пошла нудная мелкая работа. Вроде вязанья кружев: Федору всегда казалось, что засадить мужика за этакое кропотливое дело — с ума сойдет за полтора дня самое большее, или бросит через час… Тюк-тюк, тюк-тюк…
Гарри объяснил тем, кто этим делом занялся впервые, что эта живность снова нарастет, и быстро. По-доброму-то, чтобы не терять ни узла скорости, надо кренговаться еженедельно. Но это — теперь-то все распробовали, кто раньше и не нюхал, правильно? — это ж такое дело, что ежели им заниматься чаще, чем раз в два месяца, то и самая кроткая команда взбунтуется и, пошвыряв офицеров за борт, уйдет в пираты, правильно?
Семьдесят глоток взревели нестройным хором: «Пра-виль-но, мистер Гарри!»
— Хо-хо, правильно распробовали, ребятки! — ответил командам старший корабельный мастер экспедиции — он же второй помощник капитана «Паши». — Та еще работенка. Хуже нее в нашем морском деле только одно — конопатить борта. А ну, кто у нас самый смелый — ко мне!
И мистер Гарри многообещающе помахал тускло поблескивающей отполированными узенькими бочками конопаткой.
Федор вызвался — не потому, что рвался прослыть самым смелым, а потому, что уж обрыдло шкрябать борта. Впрочем, конопатить уже обшкрябанный борт было ненамного веселее. Только и разницы, что тут после работы отходов меньше: там — хрустящий под сапогами слой мертвых раковин, а тут — немножко прогнившей пакли: ее поддевали конопаткой и тянули сколько хватит силы. Все, что вытянется — держится плохо и потому нуждается в замене. Потом заталкивали в щель обшивки паклю, скрученную в жгут и просмоленную и начинали ударами молотка по конопатке вгонять этот жгут в щель обшивки.
При этом пели кому что нравится. Так шли день за днем. Федор успел перепробовать все, один раз его даже, из-за того, что боцман отравился незнакомыми желто-зелеными фруктами с запахом банана, но со слегка вяжущим вкусом, допустили к костру — варить смоляной состав.
Наконец опасный период закончился. Почему? Что может быть опасного на малообитаемом острове? Так ведь корабль, вытащенный на берег, беспомощен. И к тому же высящийся над землею весь, от киля до клотика, он куда заметнее, чем на воде, когда подводная часть не выступает над водой!
Предстояло затащить корабли, сияющие обновленными корпусами, в их родную стихию. Тут Федор задумался: дома, на Севере, лодья и кочи обрастали так слабо, что хода это не снижало, и их никогда не кренговали. А тут… Вытягивать барк из воды было очень тяжело: во-первых, снизу вверх; во-вторых, семьдесят тонн на семьдесят три человека (даже сам мистер Фрэнсис в общую бурлацкую лямку впрягся!), это само по себе тяжко, а в-третьих, это ж не лодья плоскодонная, это килеватое судно, неустойчивое… Но из воды тащить было тяжело и опасно. А вот как обратно в воду загнать — этого Федор попросту не понимал.
Допустим, вся команда зайдет в воду по грудь или даже по шейку. Это слишком мало, это только к кромке воды подтащить — дальше не пойдешь по дну, глубины начнутся, как говорится, «с ручками». Если в отлив начать дело — глубины пойдут дальше, так и кромка воды отступит далее, так на так и выйдет. Сесть в шлюпки и тащить — так получится, точно когда буксируешься на кабестане: судно тяжелое, оно как стояло, так стоять недвижно и будет, а вы в шлюпке по канатам подтянетесь к берегу вплотную, выбирая их…
Оказалось, все не так сложно, хотя и многодельно. В прилив начали, к отливу уже закончили. Для начала перед приливом вколотили у отливной кромки воды два мощных бревна вертикально. На каждое насадили ворот якорного шпиля. На ворот набросили две якорных цепи «Паши», с левого и с правого якорей. Потом выкопали «заливчик» на ярд шире, чем корпус «Паши» на уровне третьего стрингера. Начался прилив — и «заливчик» заполнился водой. Тогда моряки взялись за якорные цепи, запели — и, обе команды плечом к плечу, пошли не к воде, а от воды. Жилы взбухли и, кажется, порваться готовы были. Моряки пели, сквернословили и от натуги громогласно портили воздух. Цепи тащили не непрестанно, как когда якорь выбирают, а рывочками. Казалось, это все без толку и никогда не кончится. Но вот «Паша» стал дрожать в такт рывкам, пошевеливаться и вдруг, накренясь на левый борт, скользнул в «заливчик». Уфф! Сразу стало легче. После «Паши» отдыхали полдня, до следующего отлива. С «Лебедем» было втрое почти легче — тянули полсотни человек. Остальные поднимали на «Паше» снятый на время береговой стоянки рангоут, подтягивали стоячий такелаж («набивали», как говорится на флоте) и ставили помаленьку паруса. Но все равно: пятьдесят человек на двадцатипятитонное судно — это куда легче, чем семьдесят три на семидесятитонное. Теперь набрать воды — вообще плевое дело, прикатили, устраивая пари, кто первый доберется до ключа, пустые бочонки, наполнили родниковой водою, откатили к судам да вкатили на палубу по сходням…
