– Конечно, папа, – улыбнувшись, сказал я в ответ.

Одарив меня ответными улыбками, родители проплыли дальше. Я остановился и посмотрел им вслед. Все-таки сложно серьезно говорить «мама» и «папа» людям одного с тобой возраста.

– Не задерживайся, – шепнул голос Луазо. – Ты же не впервые видишь своих родителей.

Мысленно обозвав себя идиотом, я двинулся в Секцию Трапез, сохраняя на лице абстрактную доброжелательность.

В Секции Трапез завтракала развеселая компания в составе Седьмого, Двенадцатого, Шестой и Каина. Меня встретили приветственными возгласами и сообщениями, как хороша сегодня еда. Стараясь отвечать им в тон, я включился в беседу и уже через пять минут по-приятельски болтал с ними, попутно успевая отдавать должное завтраку. Естественность давалась нелегко: мне постоянно казалось, что сейчас я ляпну что-нибудь не то. Конечно, позади были экзамены и длительная подготовка, но то, что происходило сейчас, не шло ни в какое сравнение с многодневной имитацией.

Наблюдая за тем, как беззаботно они общались со мной, я не мог не задаться очевидным вопросом: сообщили им и остальным актерам, что Пятый сменился? Это было бы логично, ведь тогда они могли бы сглаживать мои возможные промахи и оговорки. Впрочем, как показывал предыдущий опыт, моя логика существенно отличалась от логики Тесье и его сподвижников. Размышляя над этим, я закончил завтрак и вместе с общительными сотрапезниками отправился в Секцию Встреч.

Потом были милые и вместе с тем глубокомысленные разговоры о литературе, причем по ходу дела собеседники не переставали восторженно цитировать мои книги. Как ни странно, но хоть я и не написал ни строчки из этих книг, мне было приятно слушать эти похвалы. И опять меня кольнула эта мысль: а знают ли они о подмене? Не случайны ли эти комплименты? Но все были настолько естественны, что через некоторое время я вообще с трудом помнил о том, что эти люди – актеры.

Разговоры сменились шахматной партией, которую я быстро проиграл Двенадцатому. Мой румяный приветливый противник, действительно чем-то неуловимо напоминавший Тесье, мгновенно расстраивал все мои планы своими ловкими быстрыми ходами. К счастью, Пятый никогда не славился склонностью к шахматам, иначе в мою программу обучения, наверное, включили бы это древнее искусство.

После партии настало время обеда, который по вкусу ничуть не уступал тому, что подавали в моем любимом «Фламберже». Кухня Господа работала на славу – пища так и таяла во рту. За обедом разгорелся спор о способах получения различных оттенков путем смешивания основных цветов. Размахивая блестящей ложкой, Седьмой доказывал, что зеленый получается путем соединения синего и желтого. Мне же почему-то казалось, что в результате получится сиреневый.

Мы настолько увлеклись беседой, что после еды направились в Розовую Секцию Искусств, чтобы положить конец спору экспериментальным путем. Седьмой был невероятно доволен, когда, смешав свои две краски, получил изумительный салатовый оттенок.

Время текло незаметно. Все вокруг были невероятно добрыми, отзывчивыми, веселыми, предупредительными. Вначале я постоянно чувствовал какое-то внутреннее напряжение. Мучительно продумывал каждую фразу, следил за тем, чтобы не употребить непонятную аналогию, не упомянуть внешний мир. Изо всех старался не нарушить главный и величайший запрет. Но постепенно обстановка сделала свое. Я расслабился. Чуткая, едва ли не звериная настороженность, сопровождавшая всю экзаменационную страду у Катру, ушла. Не было больше ловушек, хитростей, опасных двусмысленных фраз. А были только милые, приятные люди, с которыми нравилось общаться и от которых не приходилось каждую минуту ждать подвоха. И потихоньку моя подозрительность отошла на второй план, а затем и вовсе растаяла.

Вечером, засыпая, я думал, что превосходно справляюсь со своей ролью. За весь день Николь поправила меня только три или четыре раза, да и то по мелочам. Я не совершил ни одной серьезной ошибки и ни на секунду не вышел из образа. Я был Пятым – приятным собеседником и одаренным писателем, мудрым и бессмертным. Я впитал его образ. Где-то далеко на заднем плане существовало мое прежнее «я», оглядывалось, удивлялось, пыталось анализировать. Правда, теперь оно скорее довольствовалось скромной ролью наблюдателя.

Действительность, окружавшая меня, была моим миром, а я – его вечным обитателем. И действительность эта превзошла все мои ожидания. Не зря по соседству проживали Адам и Ева. Я находился в месте, которое с полным правом можно было назвать земным раем. Эта была настоящая Аркадия. Уже уплывая в сладкий сон, я с некоторым недоумением вспомнил о своем недавнем любопытстве.

Теперь мне было абсолютно безразлично, кто из моих приветливых соседей является Зрителем. И впервые за последние полгода я заснул в полном умиротворении.

На следующий день я столкнулся с Эмилем. Мне хотелось встретиться с ним буквально с первой минуты, но я не знал, где он живет, а расспрашивать об этом других, разумеется, было невозможно. Пока я ломал голову, как бы его найти, а еще ругал себя, что не догадался узнать его «адрес», имея доступ к камерам, Эмиль собственной персоной возник передо мной. Я шел в Секцию Встреч и едва не налетел на него, повернув за угол.

– А, Пятый, как поживаешь? – приветливо бросил он в ответ на мои извинения.

Только тут я понял, с кем говорю. Невнятно пробормотав что-то, я хотел было протянуть ему руку, но сдержался. Наш мир не знал древнего ритуала рукопожатия. Эмиль, скрытый под маской Десятого, стоял и приветливо смотрел на меня, как бы говоря: «Я тоже по тебе соскучился, но мы должны играть свои роли». Наконец я пришел в себя и сделал то, что надо было сделать с самого начала, – приветственно поднял открытую ладонь и сказал:

– Неплохо. Ну, как твои дела?

– Недурно, недурно… – полупропел он. И тут же сообщил: – Извини, я сейчас спешу, так что давай поговорим в другой раз.

Видимо, на моем лице отразилось разочарование, потому что он встревоженно спросил:

– Или у тебя что-то срочное? Тогда я все отменю.

Я пожал плечами.

– Как тебе удобнее…

– Вот и хорошо, – ответил он и, дружески улыбнувшись, двинулся дальше. Затем обернулся и добавил уже совсем непонятное: – Адаму понравилось.

Пока я пытался осмыслить эту информацию, которую он, видимо, считал ценной для меня, Эмиль скрылся за поворотом. Я немного потоптался на месте, но, вспомнив оплошность, допущенную в первый день, быстро двинулся дальше.

Честно говоря, я не ожидал, что наша встреча будет такой короткой и, главное, безразличной. Мне рисовались картины задушевной беседы, с восклицаниями в духе «а помнишь?». И что же? Вместо встречи старых друзей только равнодушное «прости, спешу». Разумеется, он не мог вести подобную беседу в коридоре, на глазах у наблюдателей, но ему никто не мешал договориться о встрече или хотя бы поговорить дольше, чем полминуты. В общем, в Секцию Встреч я пришел обиженным. К счастью, я был уже достаточно натренирован, чтобы не демонстрировать всему миру свои переживания, а взирать на всех доброжелательно и благосклонно. Но на душе скребли кошки. Опустившись в свое любимое кресло, то самое, которое мне заранее было предписано полюбить, я попытался сосредоточиться на книге.

Чтение давалось с трудом. Негодные кошки не унимались. Я все никак не мог забыть разговор с Эмилем и раз за разом прокручивал его в памяти. Что-то помимо обиды не давало мне покоя. Какая-то мысль промелькнула во время этой беседы, оставив гложущее чувство беспокойства. Бывает так, что незначительная фраза или деталь вызывает в памяти какие-то смутные ассоциации и после этого ходишь часами и пытаешься вспомнить: где же я это видел? от кого я это слышал?

Информация эта сама по себе абсолютно неважна, и, вспомнив ее, тотчас же перестаешь думать и о ней, и о самом вопросе. Но мозг настойчиво продолжает искать ответ, пока не находит его. Именно в таком состоянии я находился сейчас.