Следующим утром встретиться с Эмилем мне не довелось. Я завтракал дольше чем обычно, надеясь на его появление, однако он так и не пришел. После завтрака я провел несколько часов, слоняясь по секциям, но все безрезультатно. Эмиль исчез. Обед тоже прошел без него. Гадая, куда он запропастился, я не забывал оставаться веселым и общительным. Сегодня мне как никогда необходимо было продемонстрировать свою лояльность невидимым наблюдателям. Видимо, я даже немного перегнул палку, потому что Вторая заметила, что давно не видела меня таким радостным.

Пришлось на ходу изобретать правдоподобную причину, и я не придумал ничего лучше, чем сослаться на мифическую книгу. Услышав, что я закончил первую главу, заботливая родительница воспылала энтузиазмом и изъявила горячее желание ознакомиться с рукописью. Я мялся, изображал смущение и ломал голову над тем, что же мне теперь делать. В конце концов мы договорились, что я еще немного поработаю над текстом, но Вторая будет первой читательницей.

Избавившись от назойливой мамаши, я направился в Секцию Встреч и затаился в засаде в своем кресле. Диван в углу предоставлял более широкий обзор, но я не рискнул изменять в этот день своим привычкам. Прикрывшись книгой, я следил за проходящими людьми, справедливо полагая, что если Эмиль покажется сегодня на свет, то, скорее всего, мы пересечемся в этом зале.

Вокруг вяло бурлила бессмертная жизнь, после ночных событий казавшаяся какой-то фальшивой и бутафорской. Теперь искренность этих сияющих улыбок представлялась по меньшей мере сомнительной. Постепенно ожидание становилось невыносимым. Я чувствовал, что мне просто необходимо увидеть Эмиля. К счастью, воспоминание о потерянных деньгах помогало сохранять внешнее спокойствие. Конечно, надежнее всего было бы устроиться в каком-нибудь месте, откуда был виден вход в его комнату. Однако исполнению этого плана мешало два обстоятельства.

Во-первых, я до сих пор не имел ни малейшего понятия о том, где эта комната находится. Во-вторых, даже если бы мне это было известно, я не стал бы искушать судьбу, сверля взглядом дверь Десятого на глазах у Николь. День тянулся невероятно медленно, но все-таки подошел к концу. Эмиль не пришел. Питая слабую надежду на вечернюю встречу, я долго ужинал в компании Двадцатого и Адада. Они занудно излагали друг другу свои соображения по поводу какой-то новой игры. Вообще-то мне следовало проявить интерес к этому новшеству, но я не мог заставить себя это сделать. Постепенно их разговор перешел в спор о том, кто станет лучшим игроком. Было невероятно тоскливо слушать это бессмысленное препирательство, перемежаемое радостными бараньими улыбками. Наскоро дожевав еду я распрощался и ушел. Эмиля в этот день я так и не увидел.

Ночью я долго ворочался, силясь уснуть. В том, что нам сегодня не пришлось встретиться, не было ничего странного – порой мы не виделись по нескольку дней. Но в свете вчерашних событий отсутствие Эмиля казалось мне подозрительным. Вместо того чтобы махнуть на все рукой и спокойно спать, я изобретал невероятные гипотезы. Может, его как-то наказали за вчерашнюю беседу? Хотя за что его можно было наказывать? И как? Если уж я гуляю на свободе, он и подавно должен гулять. Да и вообще, скорее его надо награждать. Нет, давать награду ему тоже не за что – ведь он абсолютно ничем не отличился. А может, он все-таки доносил на меня? И его вызвали для вынесения личной благодарности? Нет, нет, это все хитрости господ ученых. Конечно, Эмиль невиновен. С этой мыслью я и заснул.

На ловца и зверь бежит – в этом я убедился на следующее утро в Секции Трапез. Зверь, правда, не прибежал, а степенно пришел и застал ловца в последней стадии поглощения завтрака. Приветливо кивнув мне, Эмиль выбрал порцию, огляделся и подошел к моему столу.

– Как дела? – буднично спросил он, усаживаясь напротив.

Я собрал все силы, чтобы улыбнуться и так же нейтрально ответить:

– Неплохо.

Он поковырял вилкой лежавшее перед ним подобие омлета.

– Этим нас давно не баловали.

«Тоже мне деликатес – обычная яичница», – чуть было не сказал я. Некоторое время мы молча ели. Затем Эмиль улыбнулся каким-то своим мыслям и, подняв вилку сказал:

– А знаешь…

Тут он умолк, очевидно пытаясь сформулировать фразу.

– Знаешь, мне очень нравится то, что придумал Адам. Больше всего радует сам факт появления подобных идей.

Я не имел ни малейшего понятия, о чем он говорит.

– А что он придумал?

– Как, ты еще не слышал? – удивился Эмиль. – Все только это и обсуждают. Новая игра. Называется «шашки». Адам взял обыкновенную шахматную доску и выдумал новые фигуры и правила. Все фигуры одинаковые и ходят только наискосок, как слон. На первый взгляд, гораздо проще шахмат, но как начнешь – не оторвешься. Мы вчера весь день играли.

Я понял, где он пропадал с утра до вечера. Они, наверное, сидели в какой-нибудь Секции Искусств и резались в эту «новую» игру, пока я изнывал на своем наблюдательном пункте. Вот уж действительно – комиссар Мегрэ.

– Двенадцатый уже стал разрабатывать стратегию игры, – говорил тем временем Эмиль, уплетая омлет. – И к концу дня обыграл всех, даже самого Адама. А я почти всем проиграл, – он скорчил недовольную гримасу, но тут же улыбнулся и закончил: – Зато правила я понял быстрее всех. Ты же знаешь: что-что, а правила я учу быстро.

Я чуть не вздрогнул. Намек был весьма прозрачен, но, в отличие от всего, что я наговорил вчера, к нему было невозможно придраться. Одной короткой фразой Эмиль напомнил мне о былых временах, показал, что не хочет выходить из образа, и продемонстрировал, как умные люди пользуются преимуществами эзопова языка. Я посмотрел на него и как можно естественнее сказал:

– Да, знаю. Ты молодец. Мне, например, правила даются несколько сложнее.

– Скорее, ты их любишь нарушать, – возразил он. – Вспомни, как ты вначале пытался играть в шахматы. Но потом ты понял, что без правил ничего путного не получится.

«Ну дает!» – мысленно восхитился я.

– Тебе надо научиться играть в шашки, – наставительно добавил Эмиль. – Выучишь правила, попрактикуешься и будешь отлично играть. Вот увидишь – это легко и интересно.

Беседа текла. Почти в каждой фразе мнимого Десятого я находил изящный, тонкий и абсолютно безобидный намек. Слушая его, я понял, как мне надо было вести себя во время злополучного разговора два дня назад. Если тогда бы мои реплики хотя бы отдаленно напоминали Эмилевы, мне не пришлось бы распрощаться с четвертью вознаграждения. Не было никакой необходимости тащить его в спальню. Все, что я должен был сделать, – это немного подумать.

К чему секретничать? Можно вести разговор о чем угодно, сидя прямо у скрытого микрофона, если то, что произносится «между строк», понятно лишь собеседникам. Дурак. Вот ведь какой дурак. И при этом еще и наивный дурак. Надо же было так попасться на удочку и принять навет Тесье за чистую монету. Вот передо мной сидит мой единственный друг в этом игрушечном мире, а я уже готов был считать его иудой. Ну разве можно быть таким наивным? Они меня запрограммировали, как робота. Нажали нужную кнопку – и готово.

– … о твоей книге, – сказал Эмиль.

Я понял, что, увлекшись самобичеванием, пропустил начало его реплики.

– Извини, что ты говоришь? – спросил я.

– Я просил тебя рассказать о твоей новой книге, – повторил он.

– О моей книге? – удивился я. Зачем он вдруг вспомнил о ней?

– Ну да. Об этой секции, как там ее… Париж, Пураж? Ты же хотел вчера о ней поговорить.

Ага. Теперь понятно. Сначала он показал мне, каким образом надо строить фразы, а сейчас предлагает поговорить по душам. Спасибо за предложение, друг. Я бы рад, но, в отличие от тебя, меня только что высекли. И пребольно. Так что я пока обожду. Попрактикуюсь в одиночестве, все обдумаю, подготовлюсь, тогда и побеседуем. А пока это развлечение не для меня. Слишком уж дорого оно мне обходится.