b. Законодательное собраніе или государственный совѣтъ, отряжаемый избирательными собраніями изъ своей среды, назначается федеральными группами и можетъ измѣняться въ составѣ[17];
c. Исполнительная коммисія, избранная членами законодательнаго собранія изъ среды себя и, въ случаѣ надобности, подлежащая уничтоженію;
d. Наконецъ, предсѣдатель этой коммисіи, ею самой назначаемый, и подлежащій смѣнѣ.
Это, какъ видите, совершенная противоположность системы стараго общества; здѣсь страна все, а тотъ, кого называли главою государства, здѣсь просто гражданинъ, хотя и первый по почету, но наверное безопаснѣйшій изъ всѣхъ должностныхъ лицъ. Такимъ образомъ рѣшена задача политическаго обезпеченія. Здѣсь никогда не будетъ, ни похищенія власти, ни государственнаго переворота; здѣсь невозможенъ бунтъ власти противъ народа, заговоръ правительства и буржуазіи противъ низшихъ классовъ[18].
4. Возвратимся теперь къ вопросу, поставленному выше: какимъ образомъ федеративное государство можетъ упрочить свое существованіе? Возможны ли прочность и цѣльность дѣйствій въ такой системѣ, основная мысль которой есть право каждаго члена федераціи на самоотлученіе?
Надо сознаться, что пока федеральныя государства не основаны на экономическомъ правѣ и законѣ взаимности, возраженіе это неопровержимо: разногласіе интересовъ неизбѣжно приводитъ къ роковымъ раздорамъ и отпаденіямъ, и дѣло кончается тѣмъ, что монархическое единство замѣняетъ республиканскую неурядицу. Но при экономическомъ правѣ и взаимности все измѣняется: преобразуется весь экономическій порядокъ, развивается совершенно новый государственный принципъ – и федерація дѣлается прочною. Демократія, столь враждебная сепаратизму, можетъ успокоиться.
Въ группахъ, находящихся между собою въ отношеніяхъ взаимности, не существуетъ тѣхъ началъ, которыя обыкновенно разъединяютъ людей, города, корпораціи и личности: здѣсь нѣтъ не верховной власти, ни политической централизаціи, ни династическаго права, ни бюджета двора, ни орденовъ, ни пенсій, ни эксплоатаціи, ни догматизма, ни вражды партій, ни племенныхъ предразсудковъ, ни соперничества корпорацій, городовъ или провинцій. Здѣсь можетъ быть разногласіе только во мнѣніяхъ, въ вѣрованіяхъ, въ интересахъ, нравахъ, промышленности и т. д. Но эти разногласія и служатъ именно основаніемъ и предметомъ системы взаимности: слѣдовательно ни въ какомъ случаѣ не могутъ они быть источникомъ церковной нетерпимости, папскаго, духовнаго самовластья, столичнаго преобладанія, промышленнаго или земледѣльческаго владычества. Столкновеніе невозможно; чтобы возбудить его надо сперва разрушить взаимность[19].
Съ чего быть возстанію? Откуда взять поводы къ неудовольствію? Въ федераціи, основанной на взаимности, гражданинъ, какъ въ республикѣ Руссо, пользуется полною свободой! Въ его рукахъ вся политическая власть; онъ самъ и властвуетъ, и пользуется выгодами власти; ему оставалось бы только жаловаться на одно: что ни ему и никому другому нельзя захватить ее въ свои руки и пользоваться ею безраздѣльно. Пожертвованій достояніемъ также никто и ни отъ кого не требуетъ: государство проситъ отъ гражданина лишь столько, сколько дѣйствительно необходимо на общественные расходы; расходы эти всѣ существенно производительны, такъ что налогъ обращается въ обмѣнъ. Обмѣнъ же умножаетъ богатства; слѣдовательно и съ этой стороны нечего опасаться раздора. Равнымъ образомъ, федерація не можетъ распасться изъ страха междоусобной или внѣшней войны. Если она основана на экономическомъ правѣ и законѣ взаимности, то междоусобная война возможна въ ней только по поводу религіозныхъ несогласій. Но, во первыхъ, когда удовлетворены всѣ матеріальные интересы людей, духовные интересы едва ли могутъ быть достаточно сильны, чтобы побудить ихъ къ междоусобію; а во вторыхъ, общая взаимность необходимо должна сопровождаться взаимною вѣротерпимостью, такъ что этотъ поводъ къ столкновенію совершенно невозможенъ. Что касается до внѣшней войны, то съ какой стати можетъ она возникнуть? Федерація признаетъ за каждымъ составляющимъ ее государствомъ право отпаденія; тѣмъ болѣе она не можетъ ни къ чему принуждать другія, чуждыя ей государства. Принципъ ея вовсе несовмѣстенъ съ завоевательными стремленіями. Слѣдовательно, возможна только одна причина внѣшней войны: враждебность принциповъ. Возможно, что сосѣднія государства, основанныя на широкой эксплоатаціи, централизаціи, найдутъ существованіе такой федераціи несовмѣстнымъ съ ихъ собственными принципами, подобно тому, какъ въ 93 году французская революція была объявлена, въ манифестѣ герцога Брауншвейгскаго, несовмѣстною съ принципами всѣхъ остальныхъ европейскихъ государствъ. Но для федераціи, основанной на экономическомъ правѣ и законѣ взаимности, было бы величайшимъ счастіемъ, если бы весь старый міръ ополчился бы противъ нея и объявилъ бы ее внѣ своихъ законовъ: это воодушевило бы республиканскія чувства взаимности и федераціи, дало бы рабочей демократіи полное торжество на всей поверхности земного шара и уничтожило бы разъ на всегда царство монополіи….
Стоитъ ли доказывать еще дальше?
Войдя въ законодательства и нравы и создавъ экономическое право, принципъ взаимности перестроитъ сверху до низу гражданское, торговое, государственное и международное права. Другими словами: выяснивъ и опредѣливъ экономическое право, эту верховную и основную категорію права, принципъ взаимности создастъ единство юридической науки; онъ покажетъ, что право едино и тождественно, что оно вездѣ и всегда предписываетъ одно и тоже, что всѣ положенія его взаимно дополняютъ другъ друга, что всѣ законы его лишь видоизмѣненія одного, единаго закона.
Древнее право, раздѣленное наукою старыхъ юристовъ на нѣсколько спеціальныхъ отраслей, по различію предмета, къ которымъ оно относилось, отличалось, во всѣхъ своихъ подраздѣленіяхъ, общимъ отрицательнымъ характеромъ; оно скорѣе препятствовало, чѣмъ разрѣшало, скорѣе предупреждало столкновенія, чѣмъ создавало обезпеченія; скорѣе карало обманъ и насиліе, чѣмъ обезпечивало общее богатство и благосостояніе отъ обмана и насилія.
Новое право, напротивъ того, вполнѣ положительно. Цѣль его навѣрное и вполнѣ обезпечитъ человѣку все, что древнее право лишь позволяло ему пріобрѣтать, полагаясь на свою свободу, но безъ всякихъ обезпеченій и средствъ, даже не выражая, въ этомъ случаѣ, ни слова одобренія или порицанія. Новое право положительно порицаетъ поступки, которыми нарушаются обезпеченіе и общественная солидарность, поступки, которые клонятся къ образу дѣйствій торгашеской анархіи, скрытности, монополіи, ажіотажу. Оно признаетъ эти поступки столь же достойными порицанія, какъ всѣ мошенничества, вѣроломства, подлоги, грабежи и разбои, на которые доселѣ было исключительно обращено вниманіе закона. Говоря о вопросахъ страхованія, спроса и предложенія, установленія постоянныхъ цѣнъ, торговой добросовѣстности, кредита, перевозки и т. д., словомъ обо всемъ, что называется экономическими учрежденіями, мы уже достаточно указали на положительный характеръ новаго права, на новыя обязательства, вытекающія изъ него, на свободу и богатство, которыя оно приноситъ; повторять всего этого мы не будемъ.
Но если все это правда, то вѣроятно ли, чтобы работники, участвующіе въ федераціи и взаимности, отказались отъ этихъ положительныхъ, вещественныхъ, осязательныхъ, очевидныхъ выгодъ, которыя онѣ представляютъ имъ? Возможно ли, чтобы они предпочли возвратиться къ прежнему ничтожеству, исконной нищетѣ, отсутствію солидарности и разврату? Неужели, познакомившись съ экономическимъ порядкомъ, они тѣмъ не менѣе предпочтутъ вновь создать себѣ эксплоатирующую аристократію и вызвать общую нищету, ради удовлетворенія гнусныхъ поползновеній немногихъ?… Неужели, наконецъ, познавъ право, люди могутъ объявить себя противъ права и добровольно явиться въ глазахъ всего свѣта шайкой воровъ и разбойниковъ?!
