— Да, мама. Очень мило.

Мэри Кэтрин прошла мимо Клэр к стоя вшей у двери вешалке, где висела спортивная куртка Кассиди. Она что-то достала из кармана юбки и сунула в нагрудный карман куртки. Так и не объяснив своего странного поступка, она продолжила разговор:

— Клэр, дорогая, ты вся пылаешь.

— На улице жарко.

— Ты потеешь, милая? Это совсем не пристало даме. Может, тебе следует принять ванну и переодеться к ужину?

— Я так и сделаю, мама. Я как раз шла к себе.

— Ты слишком много работаешь. Мы сегодня с тетей Лорель обсуждали это за чаем. Тебе следует позаботиться о себе. — Мэри Кэтрин нежно потрепала Клэр по щеке, поднялась вверх по лестнице и скрылась из виду.

Услышав, как хлопнула дверь ее спальни, Кассиди направился к вешалке и сунул руку в карман своей куртки.

— Черт возьми, ничего не понимаю.

— Что такое? — спросила Клэр, увидев, что Кассиди достал золотую авторучку. — Это ваша?

Печально улыбнувшись, он ответил:

— Я обнаружил ее исчезновение еще в день своего приезда, когда после обеда ненадолго оставил пиджак на этой вешалке. Я подумал, что кто-то украл ее, хотя и не мог предположить, кому она понадобилась. Эта ручка особой ценности не представляет, но мне она дорога как память о родителях, которых уже нет в живых.

Клэр прижала пальцы к губам и отвернулась, прислонившись лбом к стеклу входной двери, хранившему прохладу, несмотря на знойный день.

Кассиди подошел к ней ближе и остановился сзади.

— Да бросьте, Клэр, ничего страшного не произошло. Голос его был мягким и нежным, внушающим доверие. И когда он, положив руки ей на плечи, повернул ее лицом к себе, Клэр захотелось уткнуться ему в грудь. Каким невероятным облегчением было бы выплеснуть ему душу, рассказать обо всем.

— О, Кассиди, я бы очень хотела…

— Что? — нежно спросил он. Она покачала головой. Конечно же, она не могла сказать того, что хотела, и вместо этого лишь выдавила:

— Как бы мне хотелось, чтобы спала жара. Чтобы пошел дождь. Хочу закончить съемки и уехать домой, навести порядок в офисе и квартире — представляю, в каком виде их оставили полицейские.

Она закусила нижнюю губу, пытаясь сдержать слезы негодования и страха.

— Я бы очень хотела никогда не слышать о Джексоне Уайлде. И еще было бы хорошо, если бы вы мне сразу сказали о вашей авторучке. Я бы тогда могла объяснить вам все еще несколько дней назад.

— Я же получил ее назад, и это самое главное. Забудьте об этом.

Но Клэр чувствовала, что просто обязана объяснить поступок матери:

— Видите ли, мама иногда берет чужие вещи. Это не воровство, потому что делает она это несознательно. Она думает, что «берет в долг». Но всегда возвращает то, что взяла. Это вполне безобидно, здесь нет никакого злого умысла, поверьте.

— Замолчите, Клэр. — Он провел пальцами по ее волосам и легким поцелуем коснулся губ. — Я верю вам.

Но, когда он склонил голову для более интимного поцелуя, она резко оттолкнула его.

— Нет, не надо, Кассиди. — И, уже вовсе не имея в виду Мэри Кэтрин и недоразумение с авторучкой, тихо добавила:

— Вы мне совсем не верите.

Сразу же после ужина Клэр, сославшись на усталость, поднялась вместе с Мэри Кэтрин и Гарри наверх. Она зашла к ним в спальню и немного поболтала с матерью, пока не начало действовать снотворное.

Ясмин собиралась в Нью-Орлеан в страшной спешке, и после ее отъезда комната выглядела так, будто по ней прошелся ураган. Клэр понадобилось время, чтобы привести все в порядок как в шкафу, так и на туалетном столике. В ванной было не лучше. Убравшись и там, Клэр налила в ванну прохладной воды и попыталась расслабиться и перестать думать о беременности Ариэль Уайлд и тех нежелательных последствиях, которые она создавала для Клэр.

После ванны она припудрилась тальком и надела шелковую, до бедер, рубашку цвета старинного дорогого жемчуга. Волосы стянула и заколола на самой макушке, затем, водрузив в изголовье высокую гору подушек, прилегла, опершись на них спиной. Она хотела зажечь настольную лампу, но темнота так приятно обволакивала, что не стоило нарушать уюта и спокойствия. Да и нужно было просто хорошо выспаться.

Но в голову все лезли какие-то мысли; они, словно непослушные дети, не давали покоя, будоражили. Лишь на считанные секунды Клэр удавалось сомкнуть глаза. Постель, в которой она провела несколько беспокойных ночей, сбилась в какие-то глыбы и кочки. Подушка очень скоро стала горячей. Она несколько раз переворачивала ее, мучаясь от бессонницы.

Она винила в своем дискомфорте и матрас, и подушку, и доносившийся шум, но знала истинную причину, которая, как и ревность, вдруг нахлынувшая сегодня днем, таилась в самой глубине ее души.

И в то же время Клэр старалась не думать об истинной причине своего столь странного поведения. Интуитивно она знала, что столкнулась с чем-то новым, необъяснимым, но сочла, что лучше избегать этого незнакомого чувства. Может, оно и уйдет само собой.

Приближалась гроза. Тщетно уговаривая себя заснуть, Клэр лежала, прислушиваясь к раскатам грома. Внезапно прозрачные шторы на балконных дверях озарились вспышкой молнии. Может быть, подумала Клэр, на этот раз облака принесут дождь и долгожданную прохладу. До сих пор они оставались лишь грозными предвестниками бури.

По мере того как гроза приближалась и усиливалась, росло и беспокойство Клэр.

Кассиди отказался присоединиться после ужина к карточному застолью и предпочел прогуляться. Однако удушливая влажность и озверевшие москиты быстро загнали его обратно в дом.

Он не стал заходить в гостиную, чтобы пожелать всем спокойной ночи, а поднялся прямо к себе. У двери комнаты Клэр, которая находилась рядом с его комнатой, он замедлил шаг и прислушался, но оттуда не доносилось ни звука. Из щели под дверью света не пробивалось, так что, подумал он, Клэр скорее всего, как и обещала, рано легла спать.

Войдя к себе, он в первую очередь скинул с себя всю одежду. Боже, даже в доме нечем было дышать. Он подумал, что было бы неплохо спуститься в бар за пивом, но потом оставил эту идею. В этот вечер единственной подходящей для него компанией оставался он сам, но и свое общество он переносил с трудом.

Приняв прохладный душ, он лег на кровать и зажег сигарету. Он бросил курить еще два года назад, но сейчас чувствовал крайнее возбуждение. Мысли его бешено носились по замкнутому кругу.

У Клэр был мотив для убийства. И волокна с коврика ее автомобиля напрямую связывали ее с местом преступления. Железного алиби у Клэр не было. Словом, она представлялась лучшей мишенью для обвинения в убийстве.

Но он так не хотел, чтобы виновной оказалась именно она.

Проклятье! Вырвавшееся ругательство, казалось, еще долго витало в воздухе. Кассиди сознавал, что оказался в дурацком положении. Если он будет следовать чувству и этике профессионала, он затянет расследование. Краудер уже определил ему крайний срок для окончания дела. Отпущенных дней оставалось не так уж много. И если его в итоге все же отстранят как не справившегося с расследованием, это будет ударом, равносильным гибели.

А что, если он попросит заранее отстранить его, не дожидаясь окончания отведенного срока? Краудер знает о том, что у него появился личный интерес в деле, так что, вполне возможно, эту просьбу встретит с облегчением. И это вовсе не помешает их дружеским отношениям. Более того, даже добавит симпатии шефа. Краудер лишь перепоручит дело кому-то другому.

Нет, ничего хорошего из этого не выйдет. Этот «кто-то другой» может оказаться агрессивным и коварным и как только Клэр вернется в Нью-Орлеан, тут же засадит ее на скамью подсудимых. Ее сфотографируют. Снимут отпечатки пальцев. Предъявят обвинение. От этой мысли ему стало не по себе.

С другой стороны, он не сможет жить спокойно, зная о том, что оставил виновную на свободе лишь потому, что имел на нее виды. Только все это было совсем не так просто. С той самой минуты, когда он впервые вошел во «Французский шелк» и встретился с Клэр Лоран, он почувствовал, что дело окажется не таким уж легким и гладким.