– Он говорил, что это страсть, что это любовь. Короли не женятся по любви, лорд Утред, они женятся, чтобы обеспечить защиту королевству. Она не подходила ему в качестве жены, – твердо заявил он. – Вертихвостка! Без стыда и совести!

– Жаль, что я не был знаком с ней, лорд, – сказал я, и Альфред рассмеялся. Однако его смех тут же превратился в стон. Осферт не понимал, о чем мы говорим, и я едва заметным поворотом головы подал ему знак не задавать вопросов. И тут я сообразил, какие именно слова принесут утешение Альфреду. – При Бемфлеоте, лорд, – сказал я, – мы с Эдуардом стояли рядом в стене из щитов – ты же понимаешь, в такой ситуации человек не может утаить свой характер, – и я узнал его как достойного человека. Честное слово, им можно гордиться. – Я поколебался, потом кивком указал на Осферта. – Ты можешь гордиться всеми своими сыновьями.

Я увидел, как пальцы короля сжали руку Осферта.

– Осферт – хороший человек, – сказал Альфред, – и я горжусь им. – Он похлопал своего незаконнорожденного сына по руке и перевел взгляд на меня. – А что еще случится? – спросил он.

– Этельволд предпримет попытку захватить трон, – ответил я.

– Он клянется, что никогда не пойдет на это.

– Эти клятвы ничего не стоят, лорд. Зря ты двадцать лет назад не перерезал ему горло.

– То же самое говорят и о тебе, лорд Утред.

– Возможно, тебе следовало бы прислушаться к этим советам, лорд?

Его губы дернулись в улыбке.

– Этельволд – жалкое создание, – сказал он, – лишенное благоразумия и внутренней дисциплины. Он не опасен, он просто напоминание о наших ошибках.

– Он вел переговоры с Сигурдом, – сказал я, – и у него много сторонников среди недовольных в Сенте и Мерсии. Вот поэтому я и приехал в Уинтансестер, лорд, чтобы предупредить тебя.

Альфред долго смотрел на меня, потом вздохнул.

– Он всегда мечтал стать королем, – задумчиво произнес он.

– Пора покончить и с ним, и с его мечтой, лорд, – твердо проговорил я. – Одно твое слово – и я избавлю тебя от него.

Альфред покачал головой.

– Он сын моего брата, – сказал он, – он слабый человек. Я не хочу замарать свои руки кровью близких, когда мне предстоит предстать перед судом Божьим.

– Значит, пусть живет?

– Он слишком слаб, чтобы представлять опасность. Никто в Уэссексе не поддержит его.

– Это верно, лорд, – согласился я, – поэтому он вернется к Сигурду и Кнуту. Они вторгнутся в Мерсию, а потом в Уэссекс. Придется вступать в бой. – Я поколебался. – И в этих сражениях, лорд, Кнут, Сигурд и Этельволд погибнут, но Эдуард и Уэссекс останутся целыми и невредимыми.

Он обдумал мои слова и опять вздохнул.

– А Мерсия? Не все в Мерсии любят Уэссекс.

– Лордам Мерсии придется выбирать, на чью сторону вставать, – ответил я. – Те, кто поддержит Уэссекс, окажутся на стороне победителей, другие же погибнут. Мерсией будет править Эдуард.

Я сказал ему все то, что он хотел услышать, а еще то, во что я сам верил. Странно: пророчества Эльфаделль озадачивали меня, однако когда меня попросили предсказать будущее, я сделал это без малейших колебаний.

– Откуда у тебя такая уверенность? – спросил Альфред. – Это тебе ведьма Эльфаделль наговорила?

– Нет, лорд. Она напророчила мне совсем противоположное, но она говорила только то, что требовал от нее ярл Кнут.

– Даром пророчества, – жестко произнес Альфред, – не наделили бы язычника.

– А разве ты не просил меня рассказать о будущем, а, лорд? – ехидно спросил я, и он наградил меня еще одной гримасой, которую следовало воспринимать как улыбку.

– Так откуда у тебя такая уверенность? – спросил Альфред.

– Мы научились противостоять скандинавам, лорд, – ответил я, – а вот они не научились противостоять нам. Раз у тебя есть бурги, значит, у тебя есть все преимущества. Они нападут, они будут обороняться, они потерпят поражение, и мы победим.

– У тебя все так просто, – хмыкнул Альфред.

– В сражении все просто, лорд, поэтому-то, возможно, у меня так хорошо получается сражаться.

– Я плохо поступал с тобой, лорд Утред.

– Нет, лорд.

– Нет?

– Я люблю датчан, лорд.

– Но ты же меч саксов!

– Вирд бит фул аред[6], лорд, – сказал я.

Он прикрыл глаза. Он лежал неподвижно, и я испугался, что он умирает. Но потом он открыл глаза и, нахмурившись, посмотрел вверх, на закопченные стропила. Несмотря на все усилия, ему все же не удалось подавить стон, и я увидел, как боль исказила его лицо.

– Как же трудно, – произнес он.

– Есть снадобья, которые облегчают боль, лорд, – чувствуя себя абсолютно беспомощным, сказал я.

Он покачал головой.

– Дело не в боли, лорд Утред. Мы рождены для страданий. Нет, трудна судьба. Неужели все предрешено? Предвидение – это не судьба, мы свободны выбирать свои пути, и в то же время судьба утверждает, что мы не можем их выбирать. И если судьба существует, есть ли у нас выбор? – Я ничего не ответил, предоставив ему гадать над ответом. Он повернулся ко мне. – Какой ты видишь свою судьбу? – спросил он.

– Я бы вернул себе Беббанбург, лорд, чтобы встретить свой смертный час в главном зале поместья под шум моря, который ласкал бы мне слух.

– А мне слух ласкает брат Джон, – усмехнулся Альфред. – Он требует, чтобы они раскрывали рты, как голодные птенцы, и они стараются изо всех сил. – Он накрыл руку Осферта правой рукой. – Они хотят сделать из меня голодного птенца. Они кормят меня, лорд Утред, жидкой кашкой и требуют, чтобы я ел, а я не хочу. – Он вздохнул. – Мой сын, – он имел в виду Осферта, – говорит, что ты нищ. Почему? Разве ты не захватил богатые трофеи при Дунхольме?

– Захватил, лорд.

– И все растратил?

– Я растратил свое богатство на службу тебе, лорд, на людей и оружие. На охрану границ Мерсии. На вооружение армии, которая разгромила Хестена.

– Nervi bellorum pecuniae[7], – произнес Альфред.

– Опять ваша священная книга, лорд?

– Один мудрый римлянин, лорд Утред. Он сказал, что деньги – это движущая сила войны.

– Он знал, о чем говорит, лорд.

Альфред прикрыл глаза, и я увидел, как опять исказилось его лицо. Губы плотно сжались, когда он попытался подавить стон. Неприятный запах в комнате стал резче.

– У меня в желудке шишка, – сказал он, – величиной с камень. – Он помолчал, преодолевая очередной приступ боли. По его щеке скатилась одинокая слеза. – Я наблюдаю за свечными часами, – продолжал он. – Я отмеряю свою жизнь дюймами. Ты завтра придешь сюда, лорд Утред.

– Да, лорд.

– Я дал своему… – Он остановился, потом похлопал Осферта по руке, – … моему сыну, – наконец выговорил он, – задание. – Он открыл глаза и посмотрел на меня. – Моему сыну предстоит обратить тебя в истинную веру.

– Да, лорд, – ответил я, не зная, что еще сказать. Я заметил, как у Осферта на глаза опять навернулись слезы.

Альфред перевел взгляд на кожаное полотно с распятием.

– Ты не видишь ничего необычного в этом рисунке? – спросил он.

Я пригляделся. Иисус висит на кресте, сухожилия и мышцы распростертых рук напряжены, кровь течет, на заднем фоне темнеет небо.

– Нет, лорд, – ответил я.

– Он умирает, – проговорил Альфред. Это было настолько очевидно, что я ничего не сказал. – Я видел и другие изображения смерти нашего Господа, – продолжал он, – и на всех Он улыбался на кресте. На этом же Он не улыбается. На этом Его голова поникла, Ему больно.

– Да, лорд.

– Архиепископ Плегмунд отчитал художника, – сообщил Альфред. – Плегмунд считает, что наш Господь победил боль и поэтому улыбался перед смертью. А мне картина нравится. Она напоминает мне о том, что мои мучения – ничто по сравнению с Его болью.

– Я очень хотел бы избавить тебя от боли, – неловко произнес я.

Он не обратил внимания на мои слова. Он продолжал смотреть на агонизирующего Христа, потом поморщился.