– Он носил корону с шипами, – с благоговейным восторгом сказал он. – Люди хотят править королевствами, но забывают, что у всех корон есть шипы. Я говорил Эдуарду, что носить корону тяжело, очень тяжело. И последнее. – Он отвел взгляд от картины и поднял левую руку, которая все это время лежала на Евангелие. Я заметил, что это движение отняло у него почти все силы. – Ты должен присягнуть в верности Эдуарду. Я умру спокойно, если буду знать, что ты и дальше станешь сражаться за нас.

– Я и так буду сражаться за Уэссекс, – сказал я.

– Присяга, – твердо произнес он.

– Я принесу присягу, – сказал я.

Он внимательно вгляделся в мое лицо.

– Моей дочери? – спросил он, и я увидел, как напрягся Осферт.

– Твоей дочери, лорд, – подтвердил я.

Кажется, его передернуло.

– По моим законам, лорд Утред, прелюбодеяние – это не грех, а преступление.

– Тогда у тебя, лорд, получается, что все человечество состоит из преступников.

Он слабо улыбнулся на это.

– Я люблю Этельфлед, – сказал он. – Она всегда была самой веселой из моих детей, правда, не самой послушной. – Его рука опять упала на Евангелие. – Оставь меня, лорд Утред. Приходи завтра.

Если он будет жив, подумал я. Я преклонил колена перед ним, затем перед Осфертом и ушел. Осферт последовал за мной. Мы молча шли по двору, усыпанному лепестками последних летних роз. Мы сели на каменную скамью и некоторое время слушали пение, доносившееся из коридора.

– Архиепископ хотел разделаться со мной, – сказал я.

– Знаю, – кивнул Осферт, – поэтому-то я и пошел к отцу.

– Удивительно, что они позволили тебе увидеться с ним.

– Мне пришлось полаяться со священниками, охранявшими его, – с полуулыбкой произнес он. – Он услышал наши голоса.

– И позвал тебя?

– Он послал священника за мной.

– И ты рассказал, в какой ситуации я оказался?

– Да, лорд.

– Спасибо, – поблагодарил я. – Ты помирился с Альфредом?

Осферт устремил взгляд вдаль.

– Он сказал, что очень сожалеет, что я тот, кто я есть, что во всем его вина и что он будет молиться за меня на небесах.

– Я рад, – сказал я, не представляя, как реагировать на всю эту чушь.

– А я сказал ему, что, если Эдуарду будет суждено править, тогда ему понадобишься ты.

– Эдуард будет править, – уверенно заявил я и рассказал ему о леди Эггвинне и о двух близнецах, спрятанных в монастыре. – Эдуард всего лишь делает то, что ему велит отец, – закончил я, – и это создаст ему массу проблем.

– Проблем?

– Законны ли дети? – спросил я. – Альфред говорит, что нет, но когда Альфред умрет, Эдуард сможет объявить их законнорожденными.

– О боже, – проговорил Осферт, сразу сообразив, какие сложности могут возникнуть в будущем.

– Главное сейчас, – сказал я, – это придушить маленьких бастардов.

– Господи! – воскликнул Осферт, шокированный моими словами.

– Но никто этого не сделает. Твоим родственникам всегда не хватало жесткости.

Дождь усилился, капли громко шлепались на каменные плиты двора и стучали по крыше дворца. На небе не было ни луны, ни звезд – все это закрывали тучи. Ветер с воем кружился вокруг стоявшей в лесах колокольни новой церкви Альфреда. Я отправился в Святую Хедду. Караула у двери не было, в проулке царила кромешная тьма. Я стучал в дверь до тех пор, пока мне не открыли.

На следующий день короля переместили в больший зал, где Плегмунд и его приспешники решили устроить надо мной суд. В короне, которую водрузили над королевской кроватью, ярко сверкали изумруды, отражая свет свечей. В зале было много народу, и стоял удушливый запах немытых тел и увядающей плоти. Присутствовали епископ Эссер, а также Эркенвальд, что же до архиепископа, то у него, видимо, нашлись другие дела, помешавшие ему участвовать в этом событии. Присутствовали и все западносакские лорды, в том числе и Этельхельм, чьей дочери предстояло выйти за Эдуарда. Он стоял позади Элсвит, жены Альфреда. Элсвит не скрывала своего негодования, но трудно было понять, чем оно вызвано: то ли самим моим существованием, то ли странным фактом, что в Уэссексе не признается статус королевы. Она злобно наблюдала за мной. По обе стороны от нее стояли ее дети. Этельфлед, двадцати девяти лет, была старшей, за ней шел Эдуард, затем Этельгифу и, наконец, Этельверд, которому было всего шестнадцать. Эльфтрит, третья дочь Альфреда, не присутствовала, потому что была замужем за королем по ту сторону канала, во Франкии. Стипа тоже был здесь, он на целую голову возвышался над моим добрым другом, отцом Беоккой, который с возрастом ссутулился и поседел. Брат Джон и его монахи тихо пели. Кстати, хор состоял не только из монахов, но и из мальчиков в белых полотняных одеяниях. Среди них я с огромным изумлением узнал своего сына Утреда.

Если честно, я был плохим отцом. Я любил двух своих младших детей, но вот старший, которого по традиции моей семьи назвали в мою честь, оставался для меня тайной. Вместо того чтобы учиться боевому искусству – владению мечом и копьем, – он принял христианство. Христианство! И сейчас вместе с другими мальчишками из кафедрального хора пел как пташка. Я пристально всматривался в него, но он намеренно избегал моего взгляда.

Я присоединился к олдерменам, которые стояли по одну сторону зала. Вместе с высшими клириками они составляли королевский совет, витан. Они обсуждали текущие дела, однако делали это без особого энтузиазма. Одному монастырю был выделен надел земли, для каменщиков, трудившихся на строительстве новой церкви Альфреда, было учреждено специальное вознаграждение. Человек, который не уплатил штраф за человекоубийство, был прощен, потому что оказал немалые услуги армии Веостана при Бемфлеоте. Некоторые покосились на меня, когда зашла речь об этой победе, но никто не спросил, помню ли я того человека. Король практически не принимал участия в обсуждении, лишь устало поднимал руку в знак своего согласия.

Все это время клерк, стоявший за бюро, усердно писал. Сначала я решил, что он ведет протокол, но этим занимались два других клерка. Этот же, как выяснилось, просто копировал один документ. Его лицо было пунцовым: то ли ему было неуютно под взглядами присутствующих, то ли он просто покраснел от жара огня в очаге. Епископ Эссер хмурился, Элсвит исходила злобой и готова была прикончить меня на месте. Отец Беокка улыбался. Он кивнул мне, и я подмигнул ему. Этельфлед поймала мой взгляд и озорно улыбнулась мне. Я надеялся, что ее отец не заметил этого обмена взглядами. Ее муж стоял неподалеку и, как и мой сын, упорно старался не смотреть на меня. И тут, к своему изумлению, я увидел в дальнем конце зала Этельволда. Он с вызовом уставился на меня, но взгляда не выдержал и, отвернувшись, вновь заговорил со своим собеседником, который был мне не знаком.

Кто-то начал жаловаться, что его сосед, олдермен Этельнот, захватил поля, которые ему не принадлежали. Король жестом остановил жалобщика и что-то прошептал епископу Эссеру, а тот вслух изложил суждение короля.

– Ты примешь арбитраж аббата Осбурга? – осведомился он.

– Приму.

– А ты, лорд Этельнот?

– С радостью.

– Тогда аббату поручается определить границы по предписанию короля, – объявил Эссер. Клерки записали его слова, и совет перешел к обсуждению других вопросов.

Я заметил, что Альфред внимательно смотрит на того самого клерка, который копировал документ. Клерк закончил свою работу, посыпал пергамент песком и, выждав несколько мгновений, сдул песок в огонь. Затем он сложил пергамент, что-то написал на обратной стороне и посыпал чернила песком. Другой клерк принес свечу, воск и печать. Готовый документ поднесли к королевской кровати, и Альфред с огромным усилием подписался под ним и поманил епископа Эркенвальда и отца Беокку, чтобы они подписались в качестве свидетелей.

Как только все формальности были исполнены, совет замолчал. Я решил, что этот документ – королевское завещание, но король, приложив печать к расплавленному воску, жестом подозвал меня.