Радовало только одно: контрольная действительно оказалась лёгкой. Причём оба варианта: и тот, что достался мне, и тот, на который я бросила беглый взгляд у соседки. Уверена, Оленька справилась не хуже меня, если, конечно, опять не перепутала плюс с минусом.

Урок истории ради разнообразия обошёлся без контрольной, а вот на французском был незапланированный диктант. И сам он был несложный, и милая улыбчивая учительница проговаривала текст чуть ли не по слогам, так что я была уверена, что если и сделала ошибки, то немного и не слишком серьёзные.

— Что за день такой? — возмущалась Оленька, когда мы уже получали пальто в гардеробе. — Могли бы в конце недели сделать послабление. Так нет. Теперь меня всё воскресенье будет трясти.

— Почему? — спросила я.

— Не узнаем итогов до понедельника, — вздохнула подруга. — Мучиться теперь.

— Зачем? — удивилась Строгова. — От нас ничего не зависит. Что поставят, то поставят. — Она величественно вскинула голову. — Но само по себе странно, что столько контрольных в один день. Помяните моё слово, это неспроста.

— Вдруг новую методику опробуют? — предположила Тамара, которая в отличие от Оленьки ничуть не волновалась о результатах. — Экспериментальную.

— Возможно, — нехотя согласилась Строгова.

Вылетели из дверей гимназии мы дружной толпой. Оленька сразу огляделась, но брата не увидела и несколько приуныла. Наверное, рассчитывала на ещё одно увлекательное приключение в нашей компании. Но мне и вчерашнего дня хватило за глаза, так что я попрощалась с девочками и пошла домой к Владимиру Викентьевичу. Забавно, но вчерашние занятия словно окончательно сняли пелену с моего магического зрения и теперь я уже прекрасно видела защитные плетения на доме целителя. Были они сложные, но каждое сложное состояло из более простых блоков, а группы блоков повторялись. Способы связки разнились, но от чего они зависели, я не понимала, а спрашивать опасалась: не хотелось выдавать свои умения раньше времени.

В библиотеке в этот раз я не поторопилась к выданным Владимиром Викентьевичам книжкам: всё, что могла, я из них уже вытащила, пришло время для более серьёзной литературы, которую я надеялась найти на полках. Но меня ждало суровое разочарование: ничего, касающегося магии, на полках не нашлось, только художественная литература и всякого рода справочники, которые в другое время я бы с интересом изучила. Правда, был ещё один шкаф, окутанный незнакомыми плетениями. Вот его я открыть не могла. Толстенький такой шкаф, с цельнодеревянными створками, словно по ошибке гардероб занесли вместо спальни в библиотеку. Но я была уверена, что там книги, причём именно те книги, которые мне нужны. Только как до них добраться?

Николай пришёл, когда я уже всерьёз размышляла, не попытаться ли расцепить блоки. Так, чуть-чуть, чтобы в образовавшуюся щель просунуть руку и вытащить что-нибудь. А потом всё аккуратно затянуть, словно ничего и не было. Останавливало только то, что я не была уверена, что Владимиру Викентьевичу удастся пришить мне руку на место в случае моей неудачи. Всё-таки я ни разу не видела защитные плетения в действии. Вдруг там и пришивать будет нечего? Как-никак, руки у меня только две и способностей к регенерации нет. Бояться-то я боялась, но всё больше склонялась к тому, чтобы попробовать.

— Елизавета Дмитриевна, к вам пришёл поручик Хомяков.

Сказано было вроде бы с уважением, но как-то так, что не оставалось ни малейших сомнений: в доме целителя из клана Рысьиных с неодобрением относятся к визитам представителей других кланов. Особенно таких представителей, которые любят размахивать на дуэлях саблями. И не просто размахивать, а всаживать их точно в противника. Интересно, долго ещё Юрий проваляется в лечебнице в воспитательных целях?

— Спасибо, Анна, я сейчас спущусь.

Я встала от шкафа, перед которым сидела по-турецки уже около получаса, и удостоилась ещё одного внимательного взгляда. Уверена, сегодня Владимиру Викентьевичу доложат о моём интересе к библиотечной мебели. Ну и пусть. Детские книжки я уже переросла, а на занятия в гимназии целитель мне сказал не ходить, написал справку о том, что у меня ярко выраженная нестабильность и он рекомендует отменить занятия до особого распоряжения. На самом деле, как мне кажется, он хотел, чтобы данные о моём истинном уровне остались внутри тесного круга: я, он и княгиня Рысьина. Возможно, что-то заподозрил Юрий, когда спрашивал, вижу ли я плетение от прослушки, но он, как мне кажется, болтать не будет.

В этот раз Николай обошёлся без машины, и в синематограф мы пошли пешком. Подозреваю, не потому, что здание находилось совсем недалеко, а потому, что Оленькиному брату хотелось пройтись со мной по улице под руку, не отвлекаясь на управление транспортом. Он с явным удовольствием отвечал на мои вопросы, касающиеся в этот раз городских развлечений. Выяснилось, что синематографов в городе несколько, а ещё есть несколько театров, в которые не так просто попасть. Но я пока в театр и не стремилась.

— Зачем он это делает? — удивилась я.

— Изображение на мокрой ткани чётче, — пояснил Николай.

Места у нас оказались во втором ряду. Насколько я поняла, это были одни из самых дорогих, хотя они не выглядели особо презентабельными. Слева от экрана стояло лакированное пианино, за которым сидел тапёр, развлекающий ожидающих зрителей лёгкой весёлой полькой.

Я с интересом изучала программу сегодняшнего сеанса. Тоненький листочек с витиеватой надписью поверху «Обские грёзы». Ниже был изображён медведь с киноаппаратом в лапах и шёл тест самой программы:

«Стенька Разин»

«Прибытие поезда»

 (видовая)

«Любовь не знает преград»

 (Комическая)

«Цветение сакуры»

 (видовая)

Зал постепенно заполнялся. Николай мимоходом бросил, что этот синематограф предназначен только для так называемой «чистой публики», здесь нет стоячих мест, которые по цене доступны даже для самых бедных.

Наконец погас свет и начался мой самый первый сеанс синематографа. Тапёр заиграл что-то разухабистое, и на экране появились лодки, заполненные под завязку мужиками, размахивающими саблями. На мой взгляд, это было не слишком предусмотрительно: в такой толчее не заметишь, как отсечёшь соседу что-то жизненно необходимое. Или он отсечёт — это уж как повезёт. И вообще, в настолько перегруженных лодках плавать опасно — того и гляди потонут. Появившиеся титры сообщили, что Разин и его ватага разгромили персов и захватили их княжну в плен. Княжну близким планом не показали, из чего я сделала вывод, что она не очень симпатичная. Но Разину и такая нравилась, он пользовался каждой возможностью, чтобы пообниматься с добычей. Возможно, потому, что других женщин в фильме не наблюдалось. Его соратники посчитали, что княжна отрицательно влияет на боевой дух командира и подбросили письмо, в котором та якобы переписывается с «принцем Хассаном». Разин даже не задумался, почему два перса переписываются на русском языке, взял — и выбросил девушку за борт, как ненужный куль. Протрезвеет — наверняка пожалеет, о чём я и сообщила Николаю в перерыве между фильмами, когда он поинтересовался, что я думаю о картине.

— Может, она выплыла? — предположил он.

— Шутите? В таком количестве тряпок сразу пошла ко дну. Да и не дали бы ей выплыть. Веслом по голове, пока Разин не видит, — и нет княжны.

— Экая вы кровожадная, Лиза, — усмехнулся он.

— Почему я? Это же не я её топила.

Обсуждение моей кровожадности сошло на нет, потому что свет опять погас и на нас поехал поезд. Кто-то в заднем ряду завопил от ужаса и бросился на выход, а солидный господин по соседству вытащил платок, вытер вспотевшую лысину и пожаловался:

— Который раз смотрю, а мне всё кажется, что несётся прямо на меня и сейчас же задавит. Бесовщина какая-то.

Третий фильм был о любви бедного парня к богатой наследнице. Они оба кривлялись, пытаясь показать глубину своих чувств, не понятых родными девушки. Зал то и дело разражался хохотом, но мне было скучно. Пожалуй, синематограф не оправдал моих ожиданий.