Она ещё заранее хотела забронировать самый простой номер в гостинице, но вовремя остановилась. Всё-таки лёгкая жизнь приучила к беспечности. Теперь приходилось напоминать самой себе, что личные данные не стоит светить в сети. Оставь имя, телефон и номер карты – и при желании тебя найдут. Правда, карты уже не было, имя можно указать другое, но заранее всё же лучше не бронировать, способности Служителей никому не известны. Удалось же Дашке найти бабушку с помощью планшета? Кто бы подумал, что это возможно? Вот и Служители могли обладать похожими умениями.

Оставалось только лично покупать билеты и заказывать номера. И заодно отводить глаза. Даже на автобус билеты продавали строго по паспорту, так что Дашке приходилось каждый раз заставлять видеть продавца на кассе разное имя и лицо. На всякий случай. И когда при посадке проверяли документы, тоже прикрываться личиной. Поэтому приходилось приходить заранее, чтобы поменьше народу было, не всегда хватает внимания уследить за всеми. А мало ли, невезения никто не отменял. Служителей, их с первого взгляда от обычных мужиков не отличишь.

Дашка так сильно устала в дороге, что, приехав на место, даже толком не обрадовалась.

Городок был совсем маленьким и до монастыря ещё два километра пилить, но бросив вещи в комнате единственной гостиницы, по факту общежития, она вышла на свежий воздух и пошла в монастырь пешком. Не было сил искать и ждать машину. Не хотелось больше ехать ни на чём, что имело колёса.

Монастырь был красивым. Церковный крест даже на расстоянии переливался на солнце золотом и горел огнём. Стены были каменными, крашеными белой известью. Дашка шла по грунтовой дороге и любовалась открывающейся с каждым шагом картиной.

То, что ведьмы бегут от церкви, как чёрт от ладана, неправда. Церковь и ведьмы живут рядом, но друг от друга далеки, как противоположные точки вселенной.

Бабушка считала, они слишком разные, но идут рядом, как две параллельные линии. У них не было причин пересекаться. Вера – это нечто великое и вечное. А слада – это совершенно иное, хотя тоже вечное и тоже по-своему великое, но вера более близка людям, более человечна – но одновременно словно горячий воздух, который всегда поднимается в небо. Ведьма же остаётся на земле, она и есть сама земля.

А ещё бабушка говорила, что истинно верующему даже навредить нельзя, не выйдет.

Правда или нет, Дашка не знала. Она ведь вообще никому никогда не пыталась навредить. Но в церковь ходила без боязни – бабушка иногда водила. Зачем, непонятно, видимо, бабушка что-то искала там, в вере. И должно быть нашла, раз сейчас жила при монастыре.

Дорога уверенно свернула к стене. Кованные ворота монастыря были приоткрыты. Дашка не решалась войти, но представила, что станет орать у порога, как блаженная и решила, что лучше уж войти без приглашения.

Во дворе, земля которого была укатана до состояния камня, оказалось сразу несколько человек – две женщины в монашеских рясах и несколько послушниц в обычной одежде. Между ними скакал белоснежный козлёнок.

Все они с интересом посмотрели на Дашку, а одна из монашек ей улыбнулась.

– Чем я могу тебе помочь?

Голос был мелодичным и живым, как глоток воды. Взгляд был таким добрым, что горло сжималось.

Вот тогда-то Дашка и разрыдалась.

Она ни разу не плакала с того дня, как у метро раскололся её мир, не могла плакать.

Сейчас слёзы просто душили. Наверное, она что-то говорила, но толком ничего не видела и не слышала, и очнулась только в небольшой комнате с маленьким окошком под потолком, где кроме кровати и стула мебели не было. Зато там вместе с ней была бабушка.

– Девочка моя, это ты.

Морщинистые руки легли Дашке на щёки, а она продолжала рыдать и всхлипывать. Бабушка изменилась, постарела. Стала совсем худой и седой, хрупкой, словно воробышек, а на лице появился такой покой, будто она счастлива.

– Что случилось, что случилось с тобой, милая?

– Я не могу, не могу жить, – сквозь слёзы говорила Дашка. – Не знаю, как мне жить. Я думала, что держусь, что пройдёт, что сильная. Я не могу жить, слышишь? Я не знаю, как!

– Что случилось, дитя?

Бабушка обняла её, разрешила рыдать на своём плече и только легонько покачивала.

– Я влюбилась.

Тонкие руки вдруг налились силой, когда бабушка замерла.

– Я влюбилась в Служителя, – в исступлении шептала Дашка, пряча глаза. – Влюбилась. Я не знала, что можно так сильно кого-то любить. Я не знала, что во мне столько любви, куда она только влезает! Я ведь не думала никогда, что встречу мужчину, с которым готова буду прожить всю жизнь. Но я увидела его и поняла, что он мне дороже… дороже слады. Он был красивый и умный, и сильный, и говорил такие простые, правильные вещи. Он словно хотел того же, что и я, с самого первого взгляда. Я была такой счастливой, бабушка. Даже описать не могу, как мне было хорошо! Может, всё моё счастье, что отмеряно на целую жизнь, в эти дни и потратилось? Обрушилось сразу целиком и больше его не осталось? Потом я узнала, что он меня предал. Случайно услышала. Он хотел сдать меня другим Служителям, я была у него «юбилейной». – Это слово Дашка словно выплюнула. – Они называли нас тварями. Радовались, что одной меньше станет. Он радовался, бабушка… Я сбежала, но любовь осталась. Она внутри, она как кислота, травит меня, травит и никак этого не избежать. Она внутри, ест мои внутренности, точит мои кости, и я не знаю, как от неё избавиться!

Дашка снова рыдала, и бабушка отмерла и молча гладила её по голове.

– Я не знаю, что мне делать, – всхлипнула Дашка через тысячу лет. Лицо было как влажная тряпка, покрыто слоем солёных слёз, из носа текло. Бабушка достала платок и стала вытирать Дашке лицо.

– Всё будет хорошо. Всё наладится.

Наверное, бабушка тоже этого не знала, решила Дашка, слушая ровный голос. Но выплеснутое горе было уже не таким горьким.

Они провели в комнате много времени, после бабушка решительно оторвала от себя Дашку и спросила только одно.

– Тебя ищут?

Дашка кивнула, сонно хлопая глазами. Пять дней дороги и вскрытый душевный нарыв не могли не сказаться на её состоянии.

– Отдохни.

Монастырская перина не самая мягкая на свете, но этого Дашка не заметила. Она проспала до самого вечера, а вечером бабушка проводила её в гостиницу за вещами. В комнатке бабушка высыпала все Дашкины вещи на кровать и почти сразу схватила телефон.

– Это надо сжечь.

– Зачем? Я выбросила сим-карту.

– Не знаю, в чём дело, но оно оставляет след. Я заберу.

– Хорошо.

Так Дашка осталась без дорогого смартфона, но это, в общем, было неважно.

После бабушка наняла машину и отвезла Дашку на вокзал, где посадила на поезд. В этот раз Дашке даже делать ничего не пришлось – всё делала бабушка. Как у неё ловко выходило! Глаза она отводила так легко и буднично, будто ей раз плюнуть, а Дашка каждый раз напрягалась и тряслась от страха, словно осиновый лист.

– Езжай по этому адресу, – на платформе бабушка сунула ей в сумочку листок бумаги и конверт. – Езжай к ней, она тебе поможет. Я замету твои следы, те, кто тебя преследуют, дальше монастыря не пройдут, обещаю. Бедная моя девочка. – Рука на Дашкиной щеке задрожала, но бабушка тут же опомнилась. – Жаль, что тебе нельзя остаться рядом, но Служители всегда идут по следу и вскоре появятся. Главное, чтобы ты была в безопасности. Сюда бы твою мать, она бы знала, что делать. Но пока её найдёшь, время упустишь. Помощь тебе, видят небеса, не повредит!

– Чем мне поможет мама? – сухо спросила Дашка. Её слегка трясло, лоб был горячим, видимо, поднималась температура. Но приходилось снова куда-то ехать. Будто она в чём-то виновата!

– Там письмо. – Бабушка указала на сумочку. – Прости, что не рассказала тебе всего сама. Я думаю, тебе нужно знать.

– Чего ты мне не рассказала?

– Историю семьи.

– Что?

Дашка удивилась. Время ли обсуждать семейную историю?

– Я так хотела, чтобы тебя это обошло стороной. Мечтала, чтобы ты никогда с этим не столкнулась. Даже молилась. Напрасно.