— Но у Элизабет родился ребенок.

— Да, бабушка Элла. Та, которая устроила этот чердак, повесила эти бусины и начала связывать фигуры.

— Призрачные…

— Тебе так кажется? — Она нахмурилась. — Тебе не понравилось?

Заметив ее разочарование, он пожалел о сорвавшемся слове. Глупо, он опять позволил себе лишнее.

— Кресло на колесах кажется мне немного жутковатым, — сказал он. — А все остальное просто чудесно.

Кейт, по-видимому, приободрилась. Они задвинули занавес и оставили чердак, задув за собой свечи.

— Сегодня ты проведешь ночь со мной? — спросила она.

— Я приду попозже, — сказал Том, не выпуская ее руку. — Мне нужно кое-что записать.

— Ах да, семейная история. Неужели я вновь вдохновила тебя? — Она комически вздохнула. — Сама себе врежу… Похоже, мне не суждено часто с тобой встречаться. А как насчет настоящего. Том? Как насчет меня?

Увидев ямочки на щеках и треугольную улыбку, Том решил, что она шутит, и прикоснулся рукой к ее щеке.

— Я не задержусь, обещаю.

Однако, спустившись в неприбранный холл, он подумал, что настоящего никогда не бывает достаточно. Настоящее стоит на прошлом, и прошлое формирует его. И фигура в инвалидной коляске так и застыла на чердаке в своем противогазе.

«Ее пальцы обнаруживают легкую неуверенность. Элизабет все еще пытается приколоть к нужному месту оранжевый цветок, когда входит тетя.

— О, моя дорогая, позволь… — В молчании снуют ловкие пальцы Маргарет, и скоро цветы вполне профессионально и надежно пристроены к месту.

Лицо Маргарет в зеркале деловито и озабочено. Только не говори ничего, Мегс, думает Элизабет. Уже слишком поздно что-нибудь говорить. Впрочем, дом вокруг погружен в тишину, дающую простор мыслям. В голосе тетки звучат холод и бесстрастие, вся сила ее характера находится под контролем.

— Подумай еще раз, Элизабет. Сейчас еще не слишком поздно. Скажи одно слово — и мы откажем. В этом нет никакого позора, никто не посмеет в чем-нибудь обвинить тебя.

— Я знаю. — Элизабет поднимается и поворачивается лицом к тетке. — Не беспокойся, Мегс, я знаю, что делаю. — Никогда прежде она не была столь уверена.

— Но ведь это будет лишь половина жизни… не все, что положено человеку.

Элизабет едва обращает внимание на ее слова. Она прислушивается, она ждет, когда негромкий посвист колес сообщит им снизу о прибытии ее Джонни.

— Ну а если ты захочешь детей?

Вот он, шелест колес по дереву, далекие голоса, передняя дверь открывается и снова закрывается.

— Я уже готова, — говорит она. — Пожелай мне удачи, Мегги. Покрепче желай.

На мгновение обе приникают друг к другу, и дом ласково смотрит на них, нежный словно голубка.

…

— Можем ли мы теперь рассчитывать почаще видеть вас в городе, миссис Дауни?

Деликатный вопрос, мой старый друг… Элизабет улыбается доктору Шоу.

— О да, я буду заскакивать по разным поводам. Наверняка успею надоесть вам.

— Ну, в этом я сомневаюсь. — Он с озорством смотрит на нее поверх шампанского.

— Есть одна вещь, которую вы должны, однако, запомнить.

— Ах, великая тайна. Вы действительно сохраняете свою девичью фамилию? Об этом уже говорят.

Она кивает.

— Джонни не против. — Они оба смотрят на мужчину, сидящего в коляске. Он слушает Саттонса, но сейчас смотрит как раз на Элизабет и доктора. Джонни поднимает бокал, глубокие карие глаза, иронически кося, улыбаются.

Она отвечает улыбкой.

— Во всяком случае, пока Джонни не придется менять фамилию… Вы, конечно, понимаете, что такое масштабное действо мы устроили именно поэтому: пусть все знают, что узел затянут крепко и надежно, невзирая на то, что имена будут различны. Как вы думаете, получится?

— Вы просто волшебница, моя дорогая. У вас получается все.

— Если бы только так было… — Она вздыхает. — Мы не хотим, чтобы наша фамилия перестала существовать, во всяком случае сейчас. Этого желала бы мать. Я — последняя из Банньеров, кто может унаследовать имя.

Непродолжительное молчание свидетельствует о невысказанных воспоминаниях, неуместных в такой день. Доктор Шоу колеблется.

— А о вашем брате ничего не слышно?

— Нет, и достаточно давно. — Она готова к этому разговору.

В глазах Джима Шоу светятся доброта и понимание.

— Должно быть, он получил тяжелый удар, узнав, что ваша мать таким образом распорядилась своей собственностью.

— Родди не нуждается в ней. Он хорошо обеспечен.

— А дом — это такая ответственность.

Доктор, старый друг, вправе настаивать. Она улыбается ему.

— Теперь мне будет помогать Джон.

Шоу пожимает ее руку.

— Я надеюсь, что вы будете очень счастливы вместе, моя дорогая. Джон Дауни — необыкновенный человек, он — настоящий герой, и вам повезло, что вы отыскали друг друга.

— Не все смотрят на наш брак подобным образом, Джим, но мы с вами знаем правду. — На мгновение их глаза встречаются, и тут внимание Элизабет привлекает нечто другое.

— О, Эрика, какая чудесная шляпка! Я сразу обратила на нее внимание.

— И это когда ты шла по церковному проходу! Да, я уверена…

Элизабет улыбается доктору и следует дальше. Джим Шоу знает по крайней мере часть истории. Знает, почему она не вправе рассчитывать на лучший брак. Впрочем, она не из тех, кто сожалеет.

…

— Устала, милая? — слабый шепот возле нее. Джонни прижимает ее руку к своей щеке, пока они провожают последнего из уходящих гостей.

Она наклоняется, обнимая его за плечи. Ей хочется плакать. Должно быть, реакция после долгого-долгого дня.

И все же солнце лишь начинает садиться.

— Пойдем и посмотрим на сад.

— А как насчет того, чтобы убрать? — Он выглядит отчаянно усталым. Она ощущает знакомый прилив теплого чувства, которое предпочитает называть любовью. Она решила заботиться об этом хрупком изувеченном теле, и пусть у нее никогда не будет детей: это ничего не значит. Джонни будет уютно с ней, сколько бы ему ни оставалось в этой жизни.

— Сара придет завтра. И если ты полагаешь, что я собираюсь начинать семейную жизнь с мытья посуды в день свадьбы…

— У нас нет прислуги, Лиззи. Все будет лежать на тебе. — Он следит за ней, утомленный скрипучий голос полон серьезности.

— Если я не буду справляться, тогда мы, конечно, кого-нибудь наймем. Но я хочу попробовать. Кроме того, с нами всегда будет Мегс.

— Сегодня она ночует у Ричмондов?

Элизабет заверяет его. Он превосходно знает, что ее тетя остается у друзей в деревне, и эту первую ночь они проведут одни в Голубом поместье.

Они уже перестроили несколько комнат на первом этаже, переделав библиотеку и кабинет для Джона, а одну из комнат приспособили под ее спальню. Это светлые, полные воздуха комнаты. Джону отведено места побольше, у него есть собственная ванна, туалетная комната, гостиная. Ему не придется сражаться с лестницами в Голубом поместье. И Элизабет всегда будет рядом, готовая помочь. Ему не придется что-либо делать самому, хотя она будет рада любым усилиям с его стороны.

Элизабет выкатывает его кресло на террасу, они остаются там на какое-то время… весенний вечер благоухает гиацинтами. В саду залегли густые тени, воздух почти недвижим. Не слышно ни звука, ни шелеста листвы, ни птичьих криков.

Его рука лежит на ее руке. Мгновение глубокого мира. Наконец Джонни вздыхает. Медленно он разворачивает свое кресло, обращаясь лицом к дому. Последние лучи солнца отражаются в окнах верхнего этажа.

Передняя дверь открыта, слабо белеют нарциссы, стоящие на столе.

Он говорит:

— Я знаю, почему тебе так нравится это место. Здесь такой покой, правда? И такая гармония с окружающим миром. Спасибо тебе, Лиззи! Спасибо за то, что ты позволила мне жить с тобой здесь.

— Мы будем счастливы. Все мечтали, чтобы этот дом был счастливым. — Тут она ощущает, как задрожала его рука, и понимает, что он замерз. — Пойдем, посмотрим, не осталось ли еще шампанского.