— Конечно, все это неправда. Смешно даже думать. Просто Саймон — мой кузен. И даже не первый! Но как ужасно слушать такие рассказы… В округе любят сплетничать. — Слова вылетали в беспомощном потоке самооправданий.

Бирн взял ее за руки.

— Рут, скажите мне только одно.

Она умолкла, глядя на него.

— Рут, кто ваш отец?

Внезапно побелевшее лицо потрясало.

— Не знаю, — прошептала она. — Совершенно не представляю.

Она лгала. Бирн видел это в том, как она прятала глаза, как сжимала руки, угадывал в капельках пота, выступивших на верхней губе.

Он отвернулся и обнаружил, что Саймон стоит в дверях.

— Дорогие мои, не помешал? Не обращайте внимания. — Он аккуратно прошел через кухню к холодильнику и достал из него подносик со льдом.

— Саймон, сейчас опять позвонил тот человек.

— И наш добрый, милый, надежный садовник подставил тебе плечо, чтобы ты могла выплакаться?

— Она была очень расстроена, — сказал Бирн. — Или я должен был невозмутимо выйти?

Саймон игнорировал вопрос.

— Почему ты не пришла прямо ко мне? Почему ты не хочешь рассказать мне об этом?

— Не могу.

— Значит, речь шла обо мне, так? Кто-то наговаривает тебе гадости обо мне. — Саймон внезапно повернулся к Бирну. — Нет, не уходите. Останьтесь. Это интереснее мыльной оперы, и нам теперь нужна зацепка в конце эпизода. Как насчет возвращения блудного сына? Победитель обязательно должен найтись, иначе кто же захочет включать телевизор снова.

— О чем ты? — Рут изумилась. — Иногда я просто не понимаю ни слова из того, что ты говоришь. Прости меня. Извини, что я так расстроилась. Я просто устала.

— А кто не устал бы на твоем месте? Еще раз говорю тебе, Рут: ты взваливаешь на себя слишком много. Ты работаешь на износ.

Знакомая песня, рассудил Бирн. Довольно. Он выскользнул из двери, и никто этого не заметил.

Бирн медленно возвращался в коттедж. Убирайся отсюда, твердил он себе. Все эти семейные сложности, которые затягивают тебя, ничего хорошего не принесут. Саймон уже ревнует, и Рут…

Рут. В ней-то и была вся проблема. Он не мог оставить ее, тем более в такой ситуации. Речь шла о сочувствии. Он понимал, что ее битва с Саймоном уже почти завершилась. Чувство, еще связывавшее их, нельзя было теперь называть любовью, что, конечно же, не обесценивало их взаимоотношений. Иные могучие связи бессильны перед привязанностью. Однако Рут виделась ему свободной, радующейся его объятиям, желающей, чтобы он остался. Она уходила от Саймона — к нему.

Но только безумец мог оставаться в поместье. Бирн посмотрел на дом, нежившийся под полуденным солнцем, на травы, мягко кивавшие вокруг него. За деревьями лучи солнца отражались от крыши. Яркое пятно отталкивало взгляд. Дом по-прежнему казался ему неприятным, неуютным, но обворожительным. Дом дразнил рассудок Бирна, и он никак не мог привыкнуть к этой игре. Его не удивляло то, что Том не мог жить здесь и не мог уехать.

Как и он сам. Теперь он мог уехать с тем же успехом, что и отрезать себе руку.

Могучие буки возле озера трепетали под незаметным ему ветерком. Вновь сделалось очень жарко. Бирн попробовал себе представить пекло в центре Лондона и понял, что совершенно не хочет в нем оказаться. Застрял между чертом и морскими глубинами, поместьем и городом. Он вздохнул. Быть может, осталась еще неделя, только одна, необходимая для уничтожения сорняков, душивших дорогу. Тут уж Рут приободрится — ей станет лучше, когда от ворот к дому будет вести аккуратная дорожка.

В глубине души Бирн знал, что останется до конца и увидит, чем все кончится, что бы здесь ни произошло.

На столе в коттедже обнаружилась бутылка виски, чистого солодового напитка, и более ничего. Бирн удивился столь наглому подкупу. Нет, отвлечению: бутылки виски едва ли достаточно, чтобы выманить его из поместья. Но от чего его решили отвлечь?

С внезапной тревогой он подошел к двери и взглянул на уходившую к дому дорожку, словно она могла что-то открыть ему. Тут Бирн услышал машину, поворачивающую на дорожку.

Возле коттеджа остановился новый «пежо». Женщина со стрижеными седыми волосами открыла дверцу и вышла. Она посмотрела через крышу машины на Бирна.

— Кто вы? — спросила она надменным тоном. — И что вы здесь, собственно говоря, делаете?

— Я помогаю в саду, — ответил он терпеливо. Женщина показалась ему знакомой, и Бирн решил, что наверняка видел ее по телевизору или в газетах. На ней был великолепно сшитый, кофейного цвета полотняный костюм с черной блузкой. Она была в высшей степени самоуверенной, и тем не менее он удивился, когда она промаршировала мимо него в коттедж.

Острые глаза, ничего не пропустив, немедленно остановились на бутылке виски.

— Итак, это вы носите выпивку в дом? — проговорила она с пренебрежением. — И сколько он платит вам?

— Простите… а какое отношение к этому дому имеете вы?

Она поглядела на него как на какую-то пакость, обнаружившуюся под дверным ковриком. Тут Бирн заметил, что она старше, чем показалось ему с первого взгляда: кожу ее покрывали тонкие морщинки, костяшки пальцев раздул артрит.

Неожиданная гостья быстрым движением сбросила со стола бутылку, разбившуюся о каменный пол. Резкий запах алкоголя наполнил дом.

— Вы всегда так поступаете или сегодня особенный день?

— Вы недостойны презрения. — Она повернулась на каблуке и вылетела из коттеджа, захлопнув за собой дверь.

Хмурясь, он принялся убирать. А потом щетка замерла в его руках над совком.

Бирн никогда не встречал ее, однако лицо этой женщины показалось ему знакомым, буквально как у старого друга. Она была похожа на Саймона.

Более того, выражение ее глаз, без всяких сомнений, напоминало ему Тома Крэбтри.

Час спустя Бирн воевал среди зарослей крапивы возле дорожки, когда Рут явилась за ним.

Она раскраснелась, либо от жары, либо от набежавших слез.

— Бирн, простите меня! Алисия рассказала мне о своем поступке, и я сразу поняла, что она совершила жуткую ошибку.

— Алисия? Итак, это была мать Саймона? — Он стянул перчатки и вытер лоб. Во всяком случае, этот факт кое-что объяснял, хотя бы отчасти.

— Она в отчаянии из-за его пьянства, понимаете. — Рут посмотрела на него, чуть наклонив голову.

— Рут, я ничего не делал. Я никогда не приносил алкоголь в дом, ни для Саймона, ни для себя. Я вообще не представляю, откуда взялась эта бутылка виски… она не имеет ко мне никакого отношения.

— О, я знаю, но… поймите, Алисия ошиблась.

— Конечно. — Бирн медлил, изучая ее. Рут казалась смущенной, расстроенной, и ему более чем когда-либо захотелось увезти ее отсюда, в какой-нибудь спокойный и уединенный уголок, где нет ни обязанностей, ни родственников. — А Алисия намеревается остаться в доме?

— Нет, она снимает комнаты в Эппинге. Она ненавидит поместье и поклялась, что не проведет здесь и дня, после того как мы повзрослеем настолько, чтобы взять на себя дом. Она приехала поговорить об этом празднике. У нее свое мнение о том, что здесь может быть, а что не может.

— Так ей нравится ваша идея?

— По-моему, она опасается за Саймона. — Рут со вздохом опустилась на траву.

Бирн присел возле нее.

— Ему сделалось хуже? — спросил он.

Она молчала, он не хотел торопить ее.

— С ним становится очень трудно. Не знаю… не знаю, сколько я еще смогу выдерживать его. Он не хочет выходить из дома, однако я сомневаюсь в том, чтобы ему было полезно сидеть взаперти день ото дня и размышлять. Доктор Рейнолдс прописывает разные таблетки, но Саймон не принимает их. Он погрузился в отчаяние. Но я просто не понимаю, как он добывает выпивку. Наверное, кто-нибудь из деревни пробирается внутрь и…

— Неужели вы действительно верите в это? Чем может Саймон заплатить за выпивку?