— Это излишне. — Саймон извлекает конверт из нагрудного кармана. — Она велела мне передать вам это. — Он подает конверт.

Под мрачными деревьями Френсис вскрывает его. В его руки падают авиабилет и чек. К ним приложена короткая записка, почерк напоминает руку Рут.

Билет в Непал. Чек на 1000 фунтов. Записка невероятна.

Он не может поверить этому, и в ярости рвет билет, чек и записку, разбрасывая клочки по заросшей мхом земле.

— Я хочу видеть ее! — кричит он. — Я хочу услышать ее собственные слова!

— Зачем затевать разговор, который, без сомнения, расстроит вас обоих? — Шелковый голос Саймона источает заботу. — Рут сейчас переутомлена. Я не хочу, чтобы она напрягалась в таком состоянии.

— Ее состояние! Я не понимаю! Это мой ребенок! Почему меня прогоняют?

— Но Рут говорит, что это не ваш ребенок. — Сказано очень спокойно.

— Что?

— Что у нее был и другой. Вы понимаете?

— О, я знаю, кого вы имеете в виду. — Самые простые слова, но Френсис понимает, что лицо его источает ненависть. — Вы имеете в виду вашего отца? Доброго дядю Питера?

Саймон ничего не отвечает. Он наклоняется, чтобы поднять изорванные бумажки.

Френсис тянется, чтобы ухватить его, — в руках оказывается складка мягкого хлопка. Саймон отбивает его руку. Френсис видит, как он тяжело дышит.

— Так вот что кроется за семейными отношениями? Вы и ваш отец, оба преследуете ее? Боже мой, понять не могу, как Рут может мириться с этим!

— Нет, вы не понимаете. Уходите, Френсис, в вас здесь не нуждаются. Вы не имеете никакого отношения к нам.

— Но ребенок Рут — мой ребенок. Старичок попытался учинить насилие, когда она уже была беременна. Ей было плохо!

— Она была пьяна!

— Нет, это не так. Ребенок скоро появится на свет. Тогда и считайте! Это мой ребенок, я должен быть рядом с ним. И единственная причина, которая заставила ее не выдвигать обвинений против Лайтоулера, это чувство ложной верности вам! И каково это — знать, что ты сын насильника?

— Я устал от этого вздора, — спокойно говорит Саймон. — Ступайте отсюда, будьте хорошим парнем. Даже если ребенок ваш, Рут в вас не нуждается. Она отказалась от вас. Отнеситесь к этому с достоинством.

— Я не намереваюсь оставлять ее в этой проклятой семье! Я намереваюсь забрать ее отсюда!

— Едва ли.

— Пропустите меня! — Он пытается пройти мимо.

Саймон стоит на месте.

— Оставьте, Френсис. Вас здесь не хотят.

— С дороги! — Он отчаянно толкает Саймона в плечо, и тот отступает назад.

— Pour mieux sortie[55], — бормочет Саймон. Френсис пытается пройти. Он не сразу замечает, что в руках у Саймона нож. Наконец блеск стали привлекает его, и на мгновение он в удивлении застывает.

— Ради бога! Какой абсурд! Вы ведете себя словно в трагедии! — Ему хочется расхохотаться, настолько это смешно.

— Я знаю. — Саймон легко поводит плечами. — Но вы, по-моему, не понимаете, на какие решительные меры я готов пойти, чтобы преградить вам дорогу в поместье.

— Ох, да катитесь вы! — Внезапно пробившийся луч заходящего солнца осветил за деревьями изгородь вокруг поместья. Он ныряет мимо Саймона, через подлесок.

Но перед ним сразу оказывается трое людей — незнакомых и совершенно не симпатичных ему.

Инстинктивно он останавливается. Стоящий в центре мужчина делает шаг к нему… на щеке его длинный шрам, пыльная черная одежда старомодна.

В нем есть нечто мерзостное, отчего по телу Френсиса пошли мурашки. С ним ему не справиться.

Две женщины улыбаются Френсису из-за мужчины, и все их обличье, одежда и внешность, казалось бы, могли принести некоторое утешение. Длинные юбки, пестрая индийская набойка, черные бархатные жилеты с бахромой, дешевая бижутерия. Но зубы не вселяют доверия. Остроконечные, они отливают зеленью в тусклом свете.

— Ваши подружки? — говорит он Саймону.

— Уходите, Френсис. Вы нам не нужны здесь.

И вдруг его осенило, внезапно и четко: ну ладно, я уйду сейчас, но вернусь. Дождусь, пока Саймон уйдет, я буду следить за воротами и тогда войду… Зачем эта стычка? Она не поможет Рут. Я еще вернусь сюда…

И он поворачивает от поместья — прочь от Саймона и его странных друзей, — возвращаясь к дороге. Он идет быстро, понимая, что отступает, но ему все равно: он не в силах предстать перед этой тройкой. Он знает, что они сейчас позади него, наблюдают за ним. Возможно, они даже следуют за ним, но он предпочитает не оборачиваться. Не зная, кто они и что из себя представляют, он не имеет ни малейшего намерения встречаться с ними с глазу на глаз. Но он вернется. Он не оставит Рут на попечении этой публики.

Дорога гудит. Стоя на обочине, он поднимает большой палец. Пусть они думают, что он возвращается в Лондон. Он сойдет, проехав милю-другую, и вернется.

Заметив цистерну, он гадает, остановится ли водитель. Цистерны, случалось, подвозили его.

Но эта не замедляет хода. Водитель даже не смотрит на него. Водитель все думает, что зря, наверное, не заправился в Эппинге. То и дело посматривая на циферблат, он не видит, как из-за дерева выходит черноволосый мужчина. И не видит, как он толкает поднявшего руку юношу прямо под огромные двойные колеса цистерны.

Бирн охнул, когда невероятная тяжесть оставила его грудь. Гулко вздохнув, он вернулся на свое место, и мир обрел порядок, где было время, где люди и события составляли настоящее. Глаза его открылись, он лежал у ножки стола в холле поместья, над ним на лестнице замерли трое мужчин.

Саймон на самом верху перегибался над останками балюстрады. Лицо его сделалось призрачно бледным. Отец его, Питер Лайтоулер, стоял ниже, на лестнице, с канистрой бензина и спичками наготове.

У подножия лестницы третий мужчина привалился к стене. Его лицо теперь уже не было залито кровью, хотя линии вокруг рта оставались темно-красными. Но, посмотрев на Бирна с неким подобием удивления, он негромко осведомился:

— Приятно поспали?

Бирн заставил себя подняться на ноги. С левой рукой его что-то случилось. Должно быть, он повредил ее при падении. Но сейчас было не до себя. Бирн глядел только на Саймона.

— Вы убили Френсиса, — сказал он. — Это сделали вы. Вы толкнули его на дорогу и тем самым убили любовника Рут.

Саймон не ответил.

Бирн бросил взгляд на стол, где лежала Алисия. Часть его, еще не отошедшая от потрясения, ощущала сокрушительную тяжесть машины на своем теле. Тем не менее одно было ясно ему жуткой неизъяснимостью: сын подобен отцу, отец — сыну. Так передается склонность к убийству.

— Почему вы это сделали? — закричал он. — Почему вы решили убить его?

Саймон медленно направился вниз по лестнице. Он прикоснулся рукой ко лбу, словно смахивая пот.

— Я не мог довериться ей, понимаете, я не мог позволить кому-либо еще оказаться возле нее, потому что этим проклятым женщинам верить нельзя. Или вы способны на это?

Вопрос отнюдь не риторический… истинный. Бирн ответил:

— Вы ошибаетесь. Ошибаетесь! Конечно же, вы могли довериться Рут, конечно же, могли.

— Но как можно быть уверенным в этом? — проговорил Саймон, и Бирн вновь ощутил, что куда-то проваливается.

— О Боже… — Все теперь ускорялось: иллюзии, повторения прошлого одолевали его — уже непосильные, слишком мучительные, слишком странные. Бирн решительно шевельнул рукой, надеясь, что острая боль вернет ему рассудок, заставит воспротивиться ходу событий. Глаза старались глядеть на лестницу, он был уверен, что, сконцентрировавшись, сумеет не позволить прошлому вновь одолеть его.