Они радостно заржали, а я упала на подушку, внезапно утратив воинственный пыл.

   «Еще пять минут», – пообещала сама себе. Что я, зверь и совсем не понимаю, что значит встретиться с другом? Понимаю. Потому и кручусь в постели, не в силах уснуть… А нам с Риком, между прочим, еще до Перевала добираться. Не знаю, какие у него планы, а мне меньше чем через сутки в рейд выходить – в конце концов, надо же попытаться достучаться до нашего призрака.

   – Пять минут, – шепнула и, прислонившись лбом к прохладной стене, прислушалась к голосу Рика. Он говорил тихо, и слова, к сожалению, нельзя было разобрать, но судя по интонации, Охотник рассказывал анекдот. Я закрыла глаза и сама не заметила, как уснула.

   А снился мне заснеженный лес. Не искусно высаженные парки, популярные в Центре и за Внутренним контуром, а настоящий, с огромными деревьями в три обхвата, глухой тишиной и таким глубоким снегом, что оставалось только диву даваться. Снег был белый-белый, пушистый-пушистый и такой теплый, что хотелось зарыться в него с головой, как в ватное облако из мультфильма про маленьких смешных бегемотиков, рекламу которого в последние несколько недель крутили по всем каналам. Я нырнула в него с разгону, хохотала, как безумная, жмурилась от невыносимого счастья и снова хохотала… По-моему, мне никогда в жизни не было так хорошо…

   Так что ничего удивительного, что противный писк, который лишил меня этого восторга, оборвав такой замечательный сон, был не сразу опознан, как рингтон собственного мобильника. Какое там! Открыв глаза, я вообще не могла сообразить, где я и почему за моей спиной кто-то ворочается и шипит:

   – Что за мода не выключать звонок перед сном?

   Писк оборвался на самой высокой ноте, и я окончательно проснулась. Села рывком на кровати, прижав одеяло к груди, и разъяренно уставилась на лежащего рядом Деррика А. Тайрона, который с недовольным видом доставал из моего – моего! – телефона батарею!

   – Ты что здесь делаешь? – я даже осипла от возмущения.

   – А на что похоже?

   Он засунул мобильник себе под подушку и, глухо застонав, туда же спрятал голову.

   Я бросила взгляд на настенные часы и подумала, что в уголовный кодекс необходимо внести весьма важную поправку, которая позволяла бы убивать наглых типов, заваливающихся в твою кровать в шесть тридцать утра. Проклятье! Да я не больше трех часов поспала.

   – Совесть имей, – стукнула Рика по спине, – я из-за вас всю ночь не спала! Сдохну, если не посплю еще хотя бы два часа!

   – Затем телефон и отключил, – не поднимая головы, ответил он. – Твой, между прочим.

   Как будто я этого не заметила!

   – Какого черта ты здесь делаешь? – взревела я, впрочем, не очень громко, и Рик соизволил-таки на меня посмотреть. Небритый. С синяками под глазами. Лохмато-взъерошенный. Красивый, как черт знает кто!

   – Лиз не спрашивала, как нам стелить, а я не подумал предупредить, – сонно проворчал он. – Что? Надо было будить ее в пять утра, чтобы спросить, где тут запасные одеяла лежат?

   – А у Клиффа язык оторвался бы на этот вопрос ответить?

   – Клифф спит на кухне, – буркнул Рик. – Головой в салате.

   Закусила губу. Проклятье! Он смотрел на меня такими честными глазами...

   – Радея о твоей девичьей чести, я сначала лег на полу. Но, Кошка, там же, блин, холодно, как на том свете. Правда, не вру. Пожалей мои старые кости... Спать хочу – подыхаю. Ложись, а?

   И зевнул, сладко и заразительно.

   Да гори оно все синим пламенем! Я старательно завернулась в одеяло, отодвинувшись как можно дальше от Охотника, мысленно поставила галочку в списке дел напротив «Позвонить близняшкам!!! Как только рядом не будет лишних ушей» и сразу же заснула.

   Во второй раз меня разбудило прикосновение чужого взгляда к коже. Не знаю, как объяснить, просто почувствовала, что на меня кто-то смотрит, и распахнула глаза.

   – Привет.

   Рик лежал рядом и… смотрел. И я осознала, что видит он не на меня, а свои воспоминания обо, потому что взгляд у него был тяжелым, почти мрачным от сдерживаемого желания. И под гнетом этого взора у меня внутри закрутился маленький водоворот, онемели губы и стало щекотно небу. Я попыталась... не ответить, нет, хотя бы вздохнуть и прохрипела что-то сдавленное и невнятное.

   – Если бы у меня не было этого треклятого клейма, ты бы убежала тогда? – спросил Рик, а мне так захотелось спрятаться с головой под одеялом!

   – Я себе мозоли на руках натер, вспоминая, как нам тогда... – я все-таки зажмурилась, рвано втягивая в себя воздух, – было здорово. Ты меня с ума сводишь.

   А уж ты-то меня как! Я вздохнула, внутренним зрением видя, как Рик приподнимается, придвигаясь ближе, как наклоняется надо мной. Я уже чувствовала его дыхание на своих губах и едва не плакала от потребности ощутить вкус его поцелуя, когда в дверь коротко стукнули.

   – Народ, десятый час уже! – крикнула Лиза. – Помнится, кое-кто собирался успеть на утренний поезд.

   Я испуганно глянула на Рика.

   – Черт возьми! – прорычал он, рывком вскакивая с кровати, а я, наоборот, нырнула под одеяло, чтобы не видеть этих возмутительно жарких глаз, этого восхитительного бронзового тела с манящими кубиками пресса и едва заметной полоской рыжеватых волос, спускавшейся к резинке темно-синих боксеров… Проклятье! Я зажмурилась недостаточно быстро, и вид его внушающего восторг стояка заставил сладко заныть низ живота. От осознания собственной развратности мне даже жарко стало.

   – Только не выходи к ней… так! – просипела, высовывая голову из-под одеяла. – С… со всем этим… наперевес!

   Боже мой! Я не знала, куда глаза деть, чтoбы не пялиться – на Рика в целом и на его внушающую восторг часть в частности.

   – Вот с этим?

   Загорелые пальцы погладили край резинки боксеров, и я сглотнула, почувствовав внезапную сухость во рту. Оно и понятно: вся влага организма скопилась намного южнее рта.

   – Мхр-кхым.

   Он широко усмехнулся и просунул руку под резинку, ме-е-едленно погладил, а затем резко сжал, глухо чертыхнувшись. Раз, еще раз, еще... Пристально и жадно следя за тем, как елозят под одеялом мои бедра. Чем угодно готова поклясться, если бы Лиза снова не постучала в дверь нашей комнаты, я бы кончила под этим взглядом, наблюдая за тем, как Бронзовый Бог ласкает себя рукой.

   Господи! Что со мной происходит?

   В течение следующих нескольких часов я эту фразу повторила раз триста. Про себя, не вслух. Во время завтрака, прощания с друзьями Рика, долгих проводов – полупьяных, потому что Клифф притащил с собой на вокзал термос грога, во время жуткой поездки в переполненной электричке... Я все спрашивала себя: «Что со мной происходит?», потому что хотелось то ли смеяться, то ли плакать, стукнуть Рика, чем покрепче, или наоборот, прижаться к его порочному и умелому рту за то, с какой восхитительной ленцой он дразнился Хильдой, Бру и Бубиньей.

   – Бубинья? – кипела я от возмущения. – Бубинья? Признайся, ты только что придумал это уродское имя.

   – Этим именем ты мне сама представилась, – огрызнулся Рик. – Не веришь? Посмотри в словаре. Я пока тебя искал, все производные от Брунгильды перепробовал.

   – И-искал?

   – А ты как думала?

   Он мрачно покосился на тетку с собачкой в сумке. Обе они активно прислушивались к нашему разговору, и мы снизили голос.

   – Не хочешь рассказать, от чего сбежала на Перевал?

   – Что ж ты у Пончика не узнал? – дернула я подбородком.

   Рик поджал губы.

   – Во-первых, я спрашиваю у тебя, – после минутной паузы ответил он, – а во-вторых, он все равно выдал бы лишь официальную версию. Кошка, я же говорил тебе, что он нормальный мужик. Правда. Так почему ты уехала?

   Я облизала губы и отвела глаза.

   – Не хочу говорить об этом.

   Не хочу, потому что легко признаться ректору или Пончику, но другому мужчине… нет, любовнику – унизительно. И страшно! И вообще!