А между тем я никогда не чувствовала себя частью Короны, ненавидела и прятала унизительное тавро на своей руке, что же касается работы... Нужная и полезная вне всяких сомнений, но разве я ее выбирала?
Нет, Короне, Аполлону, людям я не принадлежала точно. Тогда кому? К'Ургеа? Ррхато я тоже себя не ощущала. Древний народ, живший на нашей планете задолго до появления людей, с богатой культурой и несомненно интересной историей пока все еще был чужим для меня.
Так кто такая Агнесса Ивелина Брунгильда Марко? Девочка без корней, которая зависла где-то между двумя цивилизациями? Чья-то или ничья? Кому-то ведь и я в этом мире нужна...
Нужна. Перед внутренним взором возникли лица близняшек. Они-то точно считают меня своей. И добряк Баристо со своей женой, и ребята с Перевала. И Рик! Мой Бронзовый Бог, давно и уверенно заявивший все права на меня.
Чья я? Я принадлежу вот этому племени одиночек. Мы лишние люди, дети самой Последней Войны, чужие тут, чужие там, свои лишь для узкого круга людей. И не-людей тоже.
Голубое сияние, словно прочтя мои мысли, рассыпалось теплым смехом, а затем соткалось в сотни и сотни полупрозрачных фигур.
Высокий старик с белыми, как снег волосами, лицо в сетке морщин, а глаза живые, зеленые, смешливые... Женщина, крупная, с горделивой осанкой и тяжелой черной косой... Темноволосый парень с окладистой бородой... Хихикающие, суетливые дети... Старухи в странных нарядах... Девушки, чьи волосы были заплетены в многочисленные косички, украшенные яркими перьями неизвестных мне птиц...
И каждая из этих фигур дотрагивалась до меня иллюзорной рукой и уверенно шептала:
– Ты наша, малышка.
Последней ко мне подошла девушка немногим старше меня. Длинные темные волосы со знакомыми красными прядями уложены в сложную прическу вокруг головы. Узкие брюки. Широкая рубашка и странная повязка через плечо, похожая на те, которые врачи выписывают, чтобы держать раненую руку в покое, только шире и больше. А еще она была розовой и пестрела бабочками, клубничками и божьими коровками.
Нет.
В глазах защипало.
Нет.
– Моя девочка.
Женщина дотронулась до меня, а я чуть не взвыла вслух от обиды и невозможности ощутить вживую тепло ее рук. Открыла рот, чтобы что-то ответить – и не смогла, захваченная чужими чувствами и болью.
Это больше всего было похоже на встречу с призраком в Лимбе, но все же отличалось от нее. Я не стала той, с кем столкнула меня судьба по эту сторону жизни, но видела все, происходившее много лет назад, своими глазами, будто со стороны.
В светлой комнате с розовыми стенами мы вдвоем: я и она. В широкое окно льются солнечные лучи, а вместе с ними крики агонии и смерти, грубый мат, выстрелы и взрывы. Женщина наклоняется надо мной низко-низко, моих губ касается ее палец, а в серо-зеленых глазах отчаяние и ужас. И это неправильно! Неправильно! Так не должно быть!
Я знаю, что не в силах что-то изменить, знаю, что сейчас увижу ее смерть, но я не хочу! Мне больно! Мое сердце рвется на куски, и я кричу, когда в комнату входит неопрятного вида мужик со штык-ножом в руках.
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – молит несчастная, но он ее не слушает. Он уверен в себе, он победитель, он убийца. Резко выбросив руку, он перерезает девушке горло, а затем склоняется надо мной. Грязный, жуткий. Улыбается, бормочет, обнажая гнилые зубы:
– Ну, будет, дитя. Солдат ребенка не обидит.
А я ору, как ненормальная, потому что вижу нашивку на его груди «Ст.с. С. И. Марко».
– Солдат ребенка не обидит. Солдат ребенка не обидит. Солдат ребенка не обидит, – скандирует голубое сияние, и перед моими глазами проплывают десятки, сотни, тысячи искалеченных судеб. Обозы с сиротками ррхато, которые стекаются ручейками в котлован Аполлона, и мне плохо, мне муторно. Я так жалею, что не умерла в тот день, от того же штык-ножа, что и моя...
– Мама!
Рыдания забирают воздух, душат, сжимают грудь тяжелыми тисками, и я не могу сказать ни слова, кроме одного:
– Мама.
Выстанываю его, всхлипываю, кричу, шепчу. Дышу этим словом.
И так больно, будто сердце выдрали из грудной клетки, а оно, обтекая кровью, все продолжает и продолжает биться. Зачем я не умерла?
– Не надо, маленькая, – женщина улыбается. – Живи.
Вдыхаю воздух в два этапа.
– Буду. Только...
– Да, моя нежная?
– Как... как меня зовут?
– Агнесса Ивелина Брунгильда и пока еще Марко, – вместо мамы ответил мужчина, возникший у нее за плечом, и улыбнулся уголком губ. – Живи, моя ракшаси. Живи.
А затем сотни ррхато дотрагивались и дотрагивались до меня, и я видела лица разных людей. Моих ровесников и постарше, чужих мне, незнакомых, приятелей, близняшек, Рика видела, Брана... Многих, и многих, и многих, и многих... Все они были разными, и всех их – нас – объединяло одно. Мы были детьми, которых украла у своего народа самая Последняя Война.
Теперь я точно знала, чья я. Не часть человеческой цивилизации, не ррхато. Моим истинным народом были они – дети К'Ургеа, выращенные в приютах Аполлона. Дети, вынужденные служить убийцам их родителей. Безродные бродяжки, чей удел – вечно служить Короне.
Точнее, теперь уже не безродные. О. Теперь у меня были такие корни, которые не сможет вырвать никто и никогда, только вместе с моею же жизнью. И я костьми лягу, но те дети самой Последней Войны, за которых попросили их умершие родственники, узнают правду о себе. Не во имя вселенской справедливости – война закончилась, так пусть то, что она принесла, останется на совести людей, ее развязавших. Плевать на справедливость. Для меня гораздо важнее, чтобы каждый Охотник и каждая Гончая познакомились с этим невероятно теплым чувством, которое ты испытываешь, ощущая себя частью СВОЕГО НАРОДА.
– Живи, – обласкало меня напоследок голубое сияние Древа Жизни, и я распахнула глаза.
В свете включенного пилотом вертолета прожектора лицо Рика казалось не просто бледным – белым до синевы, а в глазах цвета горького меда – бездна глухой тоски.
– Люблю тебя, Деррик А. Тайрон, – внезапно выпалила я.
– Кошка, – не сказал, выдохнул. И опустил веки, приковав мое внимание к черным от влаги стрелкам ресниц, к растерявшему все веснушки лицу, по которому катились крупные капли воды, к дернувшемуся кадыку...
И меня будто молнией по мозгам шарахнуло от осознания, что вот этот вот невероятный, сильный, красивый мужчина – мой. По-настоящему мой, без оговорок и условий. Захотелось то ли расплакаться, то ли расцеловать его целиком. Не знаю.
Прижалась к нему, втянула в себя любимый запах и не смогла удержаться от того, чтобы потрогать губами туго пульсирующую жилку на его горле. Ладонями по мокрым предплечьям, по бронзовой коже груди. И осторожно, едва касаясь кончиками пальцев по ключицам к яремной ямке.
– Возьмешь меня замуж?
Запрокинула голову, жадно впитывая образ вот такого вот, совершенно незнакомого, нового для меня Рика. Взъерошенного, ошеломленного...
– Прямо сейчас? – Рик моргнул и беспомощно огляделся по сторонам. Я тоже, наконец, додумалась это сделать и поняла, что мы все еще находимся в воде, что солнце закатилось, а на небе появились звезды, и, как это ни прискорбно, я выбрала не самый удачный момент для признаний.
– Можно и сейчас, – насмешливо и совсем чуть-чуть смущенно протянула я, – но, боюсь, если ты будешь брать меня прямо здесь, то у свидетелей случится удар.
У Рика вытянулось лицо, он нахмурился, закусил нижнюю губу, наконец, не выдержал и все же рассмеялся, прижимая мою голову к своей груди.
– Я очень долго была там?
Я постаралась, чтобы мой голос звучал не слишком обиженно, сама же признала, что не самое лучшее время для признаний, но… но так хотелось услышать что-то в ответ на мои слова!
Не что-то! А вполне конкретные вещи...
