Но, когда Таня вышла снова на терраску, Серёжи уже там не было. И она этому, пожалуй, была рада.

Она постояла немного у перилец и спустилась в сад. Вокруг бесчисленными звёздами светилась ночь. На небе плыла и таяла лёгкая гряда облаков.

— Завтра же поведу их на речку… — прошептала Таня и тихонько засмеялась: так хорошо, так легко вдруг стало у неё на сердце.

А звёзды, ещё недавно еле мерцавшие на бледном закатном небе, теперь сияли ярким голубым блеском…

Нет, нет, всё оказалось совсем не так, как рассказывал соседский мальчишка Ильюшка Чекрыжев…

Где эти далёкие лесные походы, о которых он слыхал, когда собирался в лагерь?

Где купанье в реке и заплывы чуть ли не на целый километр?

А футбольные состязания где?

А рыбная ловля?

Где всё это?

Вот уже много дней живут они в лагере, и ничего похожего. Зря они с Гришкой старались, зря делали походную флягу. Разве она им хоть когда-нибудь пригодится? А компас… Одна смехота! Зачем было Грише брать с собой в лагерь такой хороший компас, всё равно он не будет нужен!

Их пятый отряд потихоньку, помаленьку жил в своём домике с терраской из разноцветных стёклышек. Таня учила их петь песни, играла с ними в разные игры. Они ходили гулять. Ну конечно, по утрам делали зарядку, потом завтракали, обедали, ужинали… Но от всего этого Ваську брала одна скука…

Дома и то было веселее! Мать скажет: «Сбегай в булочную за хлебом…» А в булочной — ой-ёй-ёй! — чего только не наглядишься! Или мать велит потрясти половики. Тоже неплохо — трясёшь, а пыль столбом крутится. То ещё чего-нибудь заставит сделать…

Дома и Гришка был совсем другим. Дома они с Гришкой не расставались. Дома Гришке что скажешь, то и сделает. А тут? Прямо зло на него берёт. Как овца! Слушается вожатую, песни поёт, цветочки рвёт… Фу!

Но самым обидным казалось Васе, что все его попрекают семью годами и малышовым отрядом. Каждую минуту слышишь:

«Эй ты, малыш, посторонись, зашибу!

Или:

«Куда тебе, такому маленькому! Не дорос ещё!»

Или:

«Не смейте его трогать, он из пятого, малышового!»

Да разве он виноват, что ему семь лет и что он пока ещё в отряде малышей?

А взяли бы они его к себе в футбольную команду, посмотрели бы, каков он вратарь! Да он бы ни одного мяча в ворота не пропустил, не то что их Никитка Громов из второго отряда! Пять голов проворонил…

Один раз ему всё-таки повезло. Старшие пионеры строили новый стадион, ну и он взялся им помогать. Никто его не гнал от работы, никто его не корил, что он не дорос. Наоборот — старший вожатый Серёжа сказал ему:

— Молодец! Хоть мал, да удал!

У Васьки уши запылали от похвалы.

И вдруг за ним прибежала толстая Люся:

— Вася, иди скорей. Мы тебя ищем, ищем! Опять ты убежал.

— Не пойду, — ответил Вася. И прибавил: — Я работаю.

Но толстая Люся не отставала:

— А раз Таня велела тебе идти!.. Она сердится. Она сказала: «Опять он пропал…»

Тогда Серёжа, старший вожатый, который стоял рядом и только что его хвалил, теперь сказал:

— Э, брат, раз зовут — иди. Не заставляй вожатую два раза повторять одно и то же…

Вася шёл за толстой Люсей, и в душе у него бушевала обида: почему же на свете такая несправедливость? Человеку охота поработать, а ему велят петь песенки!..

А дорога, по которой они приехали, была за воротами лагеря. И дорога эта, он хорошо знал, упирается прямо в шоссе… А шоссе, и это он хорошо знал, идёт прямо, прямо до их заводского посёлка…

Нет, не останется он здесь. Убежит. Это он твёрдо решил.

Грише здесь всё нравилось — и сам лагерь, и весь их пятый отряд, и то, что им всюду почёт и уважение, потому что они маленькие. И с каждым днём ему всё больше и больше нравилась вожатая Таня, которая и на самом деле оказалась вовсе не сердитой, а была просто строгой и заботливой…

Утро. Вот он проснулся. Открыл глаза. Вся их спальня полным-полна солнечным светом. Солнечные лучи гуляют где им вздумается — и по бревенчатым стенам, и по просторному потолку, и по кроватям, и по тумбочкам, и по лицам мальчиков, его товарищей, которые спят в этой комнате. А девочки — в соседней, за стеной.

Гриша хоть и проснулся, но лежит смирно, не встаёт. Таня им всем сказала: «Вставать надо, когда услышите горн. Поняли?»

Гриша это понял и теперь ждёт горна.

А в окошко видны высокие густые ёлки и мохнатые сосны. Ветер качает их верхушки, и кажется, будто ёлки и сосны переговариваются друг с другом. «Ну как, хорош денёк?» — спрашивают у ёлок сосны. «Отличный, лучше не бывает!» — отвечают ёлки.

И Гриша так думает: отличный нынче выдался денёк, лучше не бывает! Вот только бы горн поскорее, потому что лежать и смотреть в окошко ему уже невтерпёж.

Но вот он трубит на весь лагерь — голосистый, весёлый, звонкий пионерский горн!

Теперь зевать нечего. Гриша сбрасывает с себя одеяло и принимается будить Васю. Он тормошит его, трясёт за плечо:

— Вася, вставай! Вставай же, Васька, уже горн!

Вася спит крепко. Он укрылся чуть ли не с головой и горна не слышит. Он просыпается с трудом. Глаза у него заспанные, лицо недовольное. Он отбивается от Гриши, ворчит на него:

— Пусти! Сам знаю… Не дадут человеку выспаться!..

А в дверях уже стоит Таня. Она в спортивных брюках, в майке. Она торопит их:

— Мальчики, мальчики, на зарядку! Раз, два, три — встали! Смотрите, девочки уже строятся…

Такими словами она поднимает их каждое утро, и Грише нравится, что каждое утро Таня их будит по-одинаковому.

А потом они на лужайке перед терраской делают зарядку. Все в трусиках. Все без маек. И все глаз не сводят со своей вожатой — как она, так и они, как она, так и они! К концу зарядки, если кому и хотелось подольше поспать, теперь проснулся окончательно!

Всё было хорошо у них в лагере. Даже толстая Люся ни разу не попросила у Гриши обещанного киселя и компота.

— Ладно уж, — сказала она, когда Гриша, верный своему слову, в конце первого обеда подвинул к ней стакан киселя. — Ладно уж, ешь сам. — Она великодушно толкнула обратно к Грише его стакан. — Я возьму добавку, а то мне тебя жалко…

Впрочем, Люся брала добавку не только киселя и компота. Она просила и борща, и котлет, и макарон, и блинчиков. Она с трудом поднималась из-за стола после еды, и Таня ей однажды сказала: «Ты будешь у нас рекордсменкой!»

Гриша не очень хорошо понял, почему именно Люся будет у них рекордсменкой, — ведь зарядку по утрам она всё-таки делала хуже всех. Но зря Таня так её не назвала бы, и Гриша теперь с неизменным почтением смотрел, как Люся уминает за обе щёки свои добавки за завтраком, обедом и ужином.

Да, всё было бы хорошо у них в лагере, если бы не Вася!

Вася был его самым лучшим товарищем. Они дружили и прошлую зиму, и позапрошлую зиму, и ещё раньше, когда им было только по четыре года. А разве приятно, когда твой лучший товарищ то и дело получает выговоры? И от кого? От их собственной вожатой!

Разве приятно, что Васька не хочет её слушаться, всё время куда-то убегает и его приходится искать? Он даже нагрубил однажды Тане — он в глаза назвал её малявкой…

Но главное было не в этом. Почти каждый день он твердит Грише то громко, то тихо, то почти шёпотом: «Вот возьму и убегу! Вот увидишь! Достанется ей тогда от старшего вожатого! Тогда узнает она…»

«Она» — это была Таня, и Гриша понять не мог, почему Ваське нужно, чтобы Тане попало от старшего вожатого.

И Гриша томился и страдал оттого, что он знает о Васькиных планах, но не смеет о них никому рассказать. Ведь Васька лучший его товарищ!