Обе Сони, щебеча и перегоняя друг дружку, повисли на шее у своих мам.

Игорёк запищал тоненько-тоненько:

— Бабушка! Бабулечка!

Он вырвал у Тани свою руку и засеменил, засеменил к своей бабушке, маленькой круглой старушке в белом платке.

Только к толстой Люсе никто не приехал. Она было распустила губы и приготовилась зареветь, но в этот момент из дверцы третьего автобуса показалась сперва туго набитая сумка, потом рука, которая держала эту сумку. Затем появилась вторая, тоже очень набитая сумка, затем вторая рука, и наконец сама владелица этих двух сумок, толстая женщина в цветастом платье, точь-в-точь с такими же голубыми глазами, как у Люси.

— Мама! — басом воскликнула Люся и побежала к своей маме.

А та, спустившись по автобусной лесенке со своими двумя сумками, сказала:

— Фу, какая жарища! — и стала целовать Люсю.

В общем, это был очень хороший день!

Дети водили своих родных по всему лагерю. Показывали всё, что в нём было: и новый стадион, недавно законченный, и клуб, и небольшую столярную мастерскую, в которой работали старшие пионеры. Водили на огород, на речку, в лес, на большой зелёный луг. Устроили для них концерт, где пели, плясали, говорили стихи.

Потом гостей напоили чаем с пирогами, испечёнными по этому случаю лагерным поваром Настасьей Ивановной. А перед самым ужином, попрощавшись, проводили их к автобусам, которые терпеливо стояли на полянке перед воротами.

После ужина, вернувшись на свою терраску, ребята принялись сами угощаться и угощать Таню гостинцами, привезёнными им родителями.

Конечно, больше всего сластей оказалось у Люси. Её мама привезла столько, что Люсины сласти не поместились в её тумбочке, и Люся, завернув их в газету, сперва положила себе под подушку, а когда Таня не позволила, сунула под кровать.

— А тебе чего привезли? — спросил Васька у Гриши. — Мне фруктовых конфет и зефирки!

— А мне пастилы. И ещё яблок. И ещё печенье, — ответил Гриша.

— А мне ещё вон такой мешок пряников! — похвалился Вася и показал руками, какой большой мешок пряников ему привезли.

Гриша вздохнул:

— А мне пряников не привезли. Я их люблю.

— А давай так, — сразу придумал Васька: — ты меня будешь угощать своим, а я тебя своим!

— Давай, — охотно согласился Гриша.

Но Вася уже загорелся новой выдумкой.

— Нет, лучше так! — закричал он, теперь уже обращаясь не к одному Грише, а ко всем ребятам и радуясь этой новой выдумке. — Лучше давайте так: сядем все за наш террасный стол и будем все, весь пятый отряд, угощать друг дружку. Давайте?

Всем это понравилось. Все закричали:

— Ладно! Давайте!

— А если так, — спросила Таня, — все ваши гостинцы сложим на столе, и всё у нас станет общим. Согласны? Это будет ещё интереснее…

Все, конечно, были согласны, и это действительно оказалось очень интересно! В одну минуту стол был завален конфетами, печеньем, яблоками, пряниками. Получилась целая гора сластей. Все всё принесли. Никто ничего не пожалел.

Лишь одна Люся сидела в сторонке, будто её это не касается, будто она не в пятом отряде, а совсем посторонняя девочка.

— А ты что же? — спросила у неё Таня.

— Не хочу, — ответила Люся и отвернулась. — У меня и так мало.

— Мало? — изумившись, переспросила Таня.

— У-у, жадная какая! — с возмущением крикнул Васька. — Она просто жалеет…

— Не жалею, а у меня мало, — твердила Люся.

Она ещё больше надула губы.

— Значит, у тебя мало… — как бы в раздумье протянула Таня. — Вот оно что… Ну, раз у тебя мало, мы с тобой поделимся. Правда, ребята?

Гриша с удивлением посмотрел на Таню. Что она, шутит, что ли? Да ведь у Люськи полным-полна тумбочка!

Но Васе очень понравилось, что они будут делиться с Люсей, хотя у неё больше, чем у всех. Так ей и надо! Пусть не жадничает. И он с весёлым ехидством закричал:

— Правда, правда! Поделимся с Люсей! Ведь у неё нет ни одной конфетины… Бедная, поделимся с ней!

Тут и Гриша, который не любил перечить Тане, а тем более Васе, крикнул:

— Иди, иди, ешь, Люся, раз у тебя мало. Нам не жалко…

И все наперебой принялись звать и приглашать Люсю угоститься от их общих сластей.

Тогда — этого уж никто не ждал — Люся вдруг громко, в голос заревела. Слёзы лились у неё потоком, и сквозь слёзы она принялась просить, чтобы они её не угощали, что у неё своих конфет много, и что она, пожалуйста, свои принесёт сейчас на терраску, и пусть они тоже станут общими… Ей ничего не жалко — ни печенья, ни яблок, ни коржиков, которые ей напекла мама и которые очень вкусные, даже вкуснее всех конфет…

— Нет, нет, — сказала Таня, — ничего нам не надо. Зачем же, раз у тебя так мало…

— У меня много… — рыдала Люся. — У меня в тумбочку не влезло…

Долго Люсе пришлось плакать, просить, прежде чем ей разрешили принести на терраску свои сласти.

А время шло. Уже все ходили загорелые, с облупленными носами. Уже умели делать утреннюю зарядку не хуже старших.

Только купаться ещё никому не позволяли: слишком холодна была вода.

Лагерный доктор Вера Михайловна каждый день мерила в реке температуру, и каждый день эта температура вывешивалась в столовой, на самом видном месте.

Двенадцать градусов…

Четырнадцать градусов…

Пятнадцать градусов…

Но выше пятнадцати вода ни за что не хотела согреваться.

Напрасно и старшие и младшие просили, молили Веру Михайловну разрешить им купаться. Напрасно ей доказывали, что пионерам нужно закаляться. Кого из них растят, в самом деле! Неженок каких-то, что ли? Неужели они должны бояться холодной воды?

Вера Михайловна была неумолима.

— Нет, вода не для купания. Во всяком случае, начинать при такой температуре нельзя. Воспаление лёгких обеспечено! Да неужели вас так тянет в воду? — удивлялась она.

Что она понимает, Вера Михайловна, когда ей уже наверно, давно перевалило за тридцать! В воду их так тянуло, что просто смотреть на реку было невыносимо!

Подумать только — вот она, широкая, глубокая, такая замечательная река! Расплескалась среди зелёных лугов. Играет, сверкает на солнце, а ты смотри и облизывайся!

Васька, тот больше всех выходил из себя:

— Сегодня обязательно выкупаюсь!

— Без разрешения? — ужасался Гриша.

— Нужны мне эти разрешения! — задирался он. — Вот прямо сию минуту пойду и буду купаться. Не веришь?

Гриша искоса поглядывал на Васю: с него станется! И он старался всеми силами уговорить, утихомирить друга:

— Гляди, как солнце печёт! Скоро разогреется вода… А без разрешения, Вася, ты… не надо. Выпишут тебя из лагеря, думаешь, будет приятно?

— Выпишут? — выкрикивал Васька. — А я и сам убегу, больно испугался!..

От Васькиных угроз холодные мурашки бегали у Гриши по спине.

«Убежит, обязательно убежит… Не сказать ли поскорее Тане?»

И вдруг сразу наступила жара. Июнь подошёл к концу, лето разукрасилось высокими душистыми травами и цветами. Весело затрещали кузнечики. Бабочки и стрекозы заплясали на солнцепёке, а сердитые комары, наоборот, поскорее убрались в тень. Пчёлы летали теперь день-деньской до позднего вечера, они торопились набрать себе на зиму побольше мёда.

В лесу среди сосен уже совсем нечем было дышать — так нагревался под ними сухой хвойный покров. И только возле реки, где росли ольховые кусты, пахло сыростью, было тенисто и не жарко.

Через два дня, сначала старшим, а затем и младшим Вера Михайловна позволила купаться.

Пятому отряду отвели самое удобное место: это был небольшой заливчик, неглубокая заводь с песчаным дном.

Теперь каждое утро они неслись наперегонки по тропинке через луг, чуть видные в высокой, ещё некошеной траве. Ромашки хлестали их по ногам, а пчёлы и стрекозы уступали дорогу. Они с разгону вбегали в реку и начинали брызгаться и плескаться в тёплой воде. Крохотные серебристые рыбёшки бросались от них врассыпную.