Мне сразу как-то очень живо представился таракан с загипсованной ногой, отчего-то именно задней правой, создающий страшный грохот при каждом столкновении с мебелью.

— Да будет тебе известно, Бенвенуто, что лечить животных гораздо тяжелее, чем людей. К ним значительно труднее найти подход. Для этого требуются терпение и выдержка, которыми ты не обладаешь.

— Донья, вот объясните мне, непонятливому, — попросил лекарь, беря меня под руку, — чья работа важнее. Того, кто спасает человеческие жизни, или того, кто избавляет от блох собак?

— Вы знаете, собаки представляются мне значительно более ценными членами общества, чем некоторые люди, которых мне доводилось встречать, — призналась я, легонько подмигнув Терро.

— Вам просто встретились на пути очень дурные люди. — Голос Росси ненадолго стал серьёзным.

Он всё ещё держал меня за руку. Рукав случайно задёрнулся, и лекарь обнаружил следы от моих позавчерашних попыток себя покалечить.

— О Боже, что это у вас?! — воскликнул он с ужасом, никак не свойственным людям его профессии, привыкшим наблюдать куда более серьёзные вещи, чем царапина и синяк.

— Ничего, ерунда. — Я поспешила высвободить руку и одёрнуть рукав.

— Э нет! Покажите скорее. — В интонациях лекаря проявилась настойчивость.

— Право, не стоит.

Я нехотя протянула ему руку. Он внимательно осмотрел ранку, пощупал синяк. Я поморщилась: было больно. Синяк вообще оказался внушительным: мало того что он был крупным, так за последние сутки ещё и приобрёл живописный фиолетовый оттенок.

— Или я ничего не понимаю в медицине, — проговорил Росси, что заставило его приятеля многозначительно хмыкнуть (дескать, можешь не продолжать), — или вашу рану даже не обработали.

Терро подошёл поближе.

— Вынужден согласиться с коллегой, — заметил он.

— Да нечего тут было обрабатывать, право слово, — попыталась отговориться я, отлично помня, что вина тут целиком и полностью моя. Данте хотел заняться рукой, но я ему не позволила, съёжившись при первом же его прикосновении, как запуганный воробушек.

— А ну-ка, голубушка, пройдёмте сейчас же ко мне, и я займусь своим делом, — решительно заявил Росси.

— Ах ты, старый ловелас! — воскликнул Терро. — Уже и девушку в свои покои затащить пытается, это при первом-то знакомстве! Донья, имейте в виду: этот человек — известный дамский угодник. Я бы на вашем месте не рискнул оставаться с ним наедине в его комнате.

Я высоко подняла брови. Признаться, опасаться Росси я такой стороны казалось мне несколько странным, учитывая, что он годился мне даже не в отцы, а почти что в дедушки. Сам Росси, похоже, подумал о том же.

— Да как тебе не стыдно, старый завистник! — парировал он. — Позор на твою седую голову! Дамский угодник! Это когда всё было?

— А когда бы ни было, — отрезал Терро. — Горбатого могила исправит. Пойдёмте лучше в мои покои, донья. Уверяю вас, я справлюсь с вашей раной ничем не хуже этого аморального типа.

— Даже и не вздумайте идти с ним, донья! — вскинулся Росси. — Если он станет лечить вас своими препаратами, вы рискуете назавтра закукарекать петухом или обрасти шерстью! Пойдёмте со мной, я всё сделаю как надо. И уверяю вас, его инсинуации совершенно беспочвенны.

— Чёрта с два! — ответил на последнее утверждение Терро. — Ладно, донья, не тревожьтесь, — добавил он, видя, что я подошла к двери Росси, поддавшись на напор последнего. — Я не оставлю вас наедине с этим развратником. Пойду вместе с вами, так что вам ничего не угрожает.

Не сдержав ухмылки, я подумала, что мне действительно ничего не угрожает: эти двое будут рьяно защищать меня друг от друга. А учитывая, что никакой угрозы ни от того, ни от другого не исходит изначально, шансы нарваться на неприятности и вовсе нулевые.

Эти двое не прекращали препираться практически ни на минуту. Но руку мне чем-то обработали, в результате чего и царапина, и синяк исчезли впоследствии удивительно быстро.

Потом я всё-таки отправилась в библиотеку. Найти её оказалось несложно. Дверь была заперта, но у меня уже имелся ключ. Оказавшись в библиотеке, я немного подумала, а затем всё-таки заперлась изнутри. На всякий случай, чтобы никто не тревожил. Хотя снаружи и так вроде бы не было людей. Данте оказался прав: библиотека являлась, мягко говоря, не самым посещаемым местом в армоне.

Оставшись в одиночестве, которое никто не грозил нарушить, я огляделась. Просторная комната, кажущаяся тесной из-за обилия заставленных книгами стеллажей. В общем, именно так должна выглядеть библиотека. Напротив входа — стол со стулом, предназначенный для работающего здесь человека. Стульев для посетителей, кажется, не предусмотрено, хотя, быть может, что-то обнаружится за стеллажами. Большое окно, немного грязноватое, но, кажется, открывающее (точнее, прячущее за собой) красивый вид. И запах. Почти неуловимый, но правильный книжный запах, какой и должен быть в библиотеке.

Я медленно опустилась на единственный стул и снова огляделась, на сей раз с другого ракурса, испытывая чувство, очень напоминающее ностальгию. Университетская библиотека, конечно же, отличалась от этой, и всё-таки сходства была больше, чем различий. Интересно, осталось ли что-нибудь от той библиотеке? И чем вообще закончилось вторжение? Сумели власти остановить нашествие на город? Пострадали только прибрежные районы или волна разрушения докатилась и до самого центра? Существует ли до сих пор Северный университет? Надо будет попробовать это выяснить. Я вдруг поняла, что теперь, наконец-то, оказалась в том положении, когда могу получать информацию. Могу спросить у Данте или у Ренцо, и, если они не знают (что вполне вероятно, ведь они только что вернулись из поездки), то обязательно выяснят и дадут мне знать.

Стараясь отстраниться от грустных мыслей, встала и распахнула окно. Это далось мне нелегко: кажется, его давно никто не открывал, поэтому защёлка заела. Но в итоге я справилась. Комната с наслаждением вдохнула свежий воздух. Я высунулась наружу и осмотрелась. Внизу — сад. Каменные статуи, фонтаны, немного дальше — беседки. Всё утопает в зелени. Густой, как и в наших садах, но одновременно совершенно другой. Пальмы, кипарисы, пихты. Даже дубы и клёны, которые время от времени здесь встречаются, сильно отличаются от своих северных родичей. Настолько сильно, что опознать их возможно только по форме листьев.

Я подняла взгляд и вдалеке, на вершине холма, увидела храмовую башню. В груди сразу же пробежал холодок. Вспомнилась такая же башня Бертане. Площадка, открытая всем ветрам. И мостовая внизу, под площадкой. Такая далёкая и одновременно притягивающая к себе взгляд. И девушка, которую я никогда в жизни не видела. Та, которая, в отличие от меня, решилась и прыгнула. И почему-то вдруг подумалось — а что сталось с тем, из-за кого она так поступила? Испытывает он угрызения совести? Или считает, что кругом прав?

Мысли, как бывало и прежде, заскользили в свободном полёте, постепенно отдалились от изначальной истории, и в голове постепенно сформировались новые образы.

Я села за стол, взяла чистый лист бумаги, обмакнула перо в чернильницу — благо все необходимые письменные принадлежности были предоставлены в моё распоряжение, — и принялась писать. Время от времени вставала, ходила кругами по небольшому участку комнаты, останавливалась у окна, и снова садилась за стол. В итоге на листе появились следующие строки:

Бедный султан, постучаться к тебе позволь.
Ждут на пороге послы из далёких стран.
Я понимаю твою о невесте боль,
Но предстоит отвлечься от личных ран.
Не поселилась у девы в душе весна,
Выбрала вместо свадьбы холодный пруд.
Разве же это повод лишаться сна?
Плач по младой глупышке — напрасный труд.
Ты — государь, а это тяжёлый крест.
Но не найдётся завидней тебя жених.
Можешь ты выбрать из тысячи ста невест,
Можешь жениться разом на всех на них.
Лучшие чувства заводят порой во зло.
Истина эта, как капля слезы, проста.
Не понимала девица, как ей везло,
Вот и надумала вниз головой с моста.
Зря ты кусаешь губы и хмуришь лоб.
Будет тебе богатство, любовь, почёт.
Вроде любил какой-то её холоп.
Кто же такую мелочь берёт в расчёт?
…Только забыть о деве тебе невмочь.
Будет отныне у ложа свеча гореть.
Тысяча минет ночей и за ними — ночь…
Сказкам султан не сможет поверить впредь.