Я была счастливой.

И однажды, когда это ощущение сделалось почти всеобъемлющим, меня накрыло другое переживание. Горечь, и боль, и стыд, и бесплодный гнев.

Я выскользнула из дома на террасу, едва сумев донести эту тьму, и уже там выплеснула, в одиночестве, как ядовитые отходы. Я лежала, согнутая в позу эмбриона, уткнувшись лицом в колени, и крючилась от рыданий, таких яростных, что пресекалось дыхание.

Я вспоминала свою жизнь, всю свою жизнь, что была одинакова, день ото дня и год от года - как я могла забыть её, забыться в эйфории считанных дней? Как посмела раствориться в счастье, когда должна скорбеть? Чем вообще заслужила право на счастье? Пусть даже оно может оборваться в каждый миг... но у других и того не было.

Осталось ли что-то от счастья дядюшки Адама, когда его мир перестал существовать? Разве были когда-то счастливы мои отец и мать? Паук? Верити?

Верити... мысль о ней причиняла самую сильную боль. Я чувствовала себя предательницей, воровкой, обманувшей и обокравшей самого дорогого человека. При мысли о Верити моё мимолётное счастье представало высшей несправедливостью: нам, двум сёстрам, всего в жизни поделили не поровну. Старшей - досыта, до тошноты оборотной стороны любви. Младшей - допьяна чувства, которого старшая и капельки не пригубила.

Верити была лучше во всём. Верити, а не я, заслужила выжить. Я была недостойна счастья, зная, что сестру счастьем обделили.

Наконец, во мне не осталось ни сил, ни слёз, и рыдания сменились дрожью и неровными вздохами. Опустошением. Что же мне делать - отвергнуть свою любовь? Я чувствовала свою никчёмность от того, что не сумела даже принять её с благодарностью, испугалась её силы.

Зрение прояснялось, и на границе видимого появился неподвижный силуэт. Повернула голову и увидела Кристиана. Он стоял молча, скрестив руки на груди и подпирая плечом и бедром выступ стены. Казалось, его лицо ничего не выражает. Можно было только предполагать, как давно он здесь, но в любом случае было нечестно и попросту глупо делать вид, что я решила понежиться на солнце, а рыдала исключительно в восторге от красоты пейзажа.

- Поиграем в загадки? - ровным тоном предложил Кристиан. - Кивнёшь, если назову верный ответ? Или сэкономим время?

Я медленно оторвала себя от пола, опираясь на ладонь. Села, подтянув к груди ноги. Голос, поначалу безучастный, окреп. Минуту спустя послышался шорох шагов, и Крис опустился обок, замерев в такой же позе.

Я поняла, что уже давно не ощущала горьковатый привкус сигарет на его губах и запах дыма в волосах, и немного удивилась тому, что не замечала этого раньше. Наверное, сейчас бы я и сама затянулась.

- Ты думаешь, это ненормально - испытывать вину за своё счастье? - глухо спросила, чертя узоры в мельчайшей пыли, которую задувало из-за стены даже на такую высоту. - Думаешь, я ненормальная?

- Я думаю, ненормален мир, который ставит перед нами такие вопросы.

- "Перед нами"?..

Крис криво усмехнулся, когда я с недоумением на него покосилась.

- То, что я не рыдаю, уткнувшись носом в пыль, ещё не значит, что меня не посещают неудобные мысли.

- Насколько неудобные?

Крис медленно протянул руку и стёр с моей щеки грязный развод смоченной слезами пыли. Детское желание шмыгнуть носом боролось во мне с женским нежеланием выглядеть ещё хуже, чем я уже выглядела в этот момент.

- Достаточно неудобные, сказочница.

"Твоя мать тоже была сказочницей, - подумалось внезапно. - Во времена, когда ещё не была твоей матерью".

Независимо от своих желаний, Ханна передала своему сыну зерно света, который горел в ней до того как она потерялась во тьме.

Мы сидели плечом к плечу на одной из самых высоких крыш, и перед нами простиралась Эсперанса, гигантский город и крошечный мир, прекрасная и ужасающая одновременно.

Я не ожидала, что Кристиан вновь заговорит.

- Прежде я не задумывался о том, что будет после.

Мне не потребовалось уточнений, чтобы понять, что он подразумевает под этим кратким "после".

Я зябко пошевелилась, почти касаясь его предплечья.

"Не задумывался"... Настолько, что для него не имело значения даже то, насколько он переживёт своего врага. Свой единственный стимул к жизни. И - почти наверняка - своего отца.

- А теперь? Теперь что-то изменилось?

Он искоса посмотрел на меня со странной задумчивостью. Дрогнул угол рта.

- Пожалуй, что да. И знаешь - раньше было проще. Никаких неудобных вопросов.

Я молчала, не зная что ответить, и нужно ли вообще. Эти слова, как волшебные предметы, внутри были больше, чем казались снаружи.

- Иди ко мне, - просто сказал Крис, и я качнулась к нему, напитываясь его теплом и пытаясь поделиться своим.

Я полюбила этот дом... наш дом, как осмеливалась называть его про себя. То, что прежде казалось заколдованной темницей, стало восприниматься иначе. Несмотря на демонстративную роскошь и размеры, это была всего лишь утлая лодочка посреди штормового моря. Вскоре мне об этом напомнили.

Я как раз наливала кофе, поэтому первая оказалась у дисплея. Прежде чем появился Крис, уже успела узнать личность визитёра.

Строчки плясали перед глазами, когда Кристиан оттеснил меня от монитора, заслоняя его собой. Обхватил моё лицо ладонями и заставил посмотреть прямо.

- Не думай об этом, - произнёс с нажимом. - Я разберусь. Иди к себе.

Я могнула широко распахнутыми глазами, с усилием отводя взгляд. поймала его левую руку и задержала обеими ладонями.

- Мне нужно ответить, Вил, - он настойчиво убеждал, как маленькую. - Всё будет хорошо. Это не первое его посещение.

Я размеренно кивала, не расцепляя пальцы, а Крис пока медлил, воздействуя силой убеждения, а не мышц. Вот, почти... Ещё секунда.

- Не крутись у него перед глазами. Уходи! Ну же! - Голос Кристиана становится резче, и он легко высвобождает запястье.

Ухожу быстро и не оборачиваясь. Больше нет поводов задерживаться. Я успела.

В коридоре перехожу на бег. Здесь нужно повернуть налево, если я собираюсь последовать указанию Криса. Бегу направо, проклиная расстояния между помещениями. Запинаюсь на ковре и почти не глядя - некогда - кликаю по горящему значку.

Между коммом Кристиана и компьютером устанавливается соединение. Выключаю звук на своей стороне сигнала.

Остаётся надеяться, что Крис будет достаточно поглощён разговором с Папой, чтобы не обращать внимания на слабо подсвечивающийся дисплей комма.

Кристиан мог убеждать меня в чём угодно. Я знала, что наш медовый месяц подошёл к концу.

Я не рискнула дослушать диалог. Кристиан и без того мог в любой момент разоблачить меня, просто бросив достаточно внимательный взгляд на комм. Поэтому я разорвала соединение и ушла в свою спальню. Я уже достаточно услышала.

Хозяин Эсперансы, когда мне доводилось с ним встречаться, не расставался с куревом. По сравнению с ним привычка Криса выглядела просто мальчишеским баловством. Конечно, я знала, что эта высушенная трава первым делом бьёт по лёгким, и Водяной кашлял. Но кашель перешёл в надсадные хрипы. Похоже, одно из удовольствий Водяного обернулось для него мучением.

Похоже, лучшим врачам Эсперансы нечего ему предложить. И он пришёл за мной. Я стала единственным шансом хозяина города без надежды.

Ну что за честь.

То обстоятельство, что Водяной нанёс личный визит, говорило сразу о нескольких вещах. Его терпение подошло к концу - это одно. Он сам явился к Кристиану, хоть и, разумеется, в сопровождении, а значит, ещё в достаточной мере доверяет ему и, насколько это в принципе возможно, выказывает уважение. Нашёптывания Смайли, о которых безадресно, вскользь, упомянул Папа в начале беседы, не оказали на него особого впечатления. Но он помнит о них, взял на заметку... Окажется ли этого достаточно, чтобы Водяной обратил на Кристиана пристальный взгляд?