Роберт собрался уходить.

— Ты не останешься? — спросила Анна. — А я думала, что этот вечер будет наш.

— Не сегодня, Анна, — сказал он, — ты ведь тоже, наверное, утомилась.

— Ах, нет, — возразила она и тряхнула головой, — только грустно, Роб.

— Мы скоро увидимся, — ласково сказал он. — Я ведь здесь надолго, но сперва мне надо осмотреться.

— Здесь никогда не знаешь, — испуганно сказала она, — что случится с нашим братом.

— У меня уже есть планы относительно нашего будущего.

— Не лучше ли было бы сразу отправить старика, чтобы сберечь эти часы для себя?

— Не надо так думать, — возразил он, — и ты ведь должна была когда-нибудь сбросить этот груз прошлого. Мы слишком долго шли друг к другу, Анна, чтобы придавать значение первому же часу.

— Ты тоже ждал меня, Роб?

— Я только теперь узнал, Анна, как ты любила меня.

Они не спеша прошли по усыпанной гравием дорожке к вдовой калитке и стояли в лунном свете перед открытой дверцей, медля с расставанием.

— Какое-то время, — тихо сказала она, растерянно поглаживая рукой свою юбку, — я даже забыла уже, как ты выглядишь.

— А теперь снова знаешь, — сказал он вполголоса.

— Да, — прошептала Анна и опустила лицо.

Он притянул ее голову к своему плечу и нежно гладил.

— У тебя волосы пахнут какой-то крепкой эссенцией.

— Не так, как обычно? — озабоченно спросила она.

— Это, может быть, ночные запахи из сада, — предположил он.

— Я боюсь за тебя, Роб. Ты никогда не обманешь меня?

Он увидел, что она дрожит.

— Дурашка! — пошутил он.

— Да, я совсем потеряла голову, — сказала она. — Из-за тебя.

Он поцеловал ее.

— И никогда не оставишь меня, Роб?

— Никогда не обману и не оставлю, — заверил он. — Классическая формула всех влюбленных!

— Поклянись!

— Клянусь, — весело сказал Роберт, — что я весь твой, душой и телом и всем, что у меня есть. Теперь еще тебе остается сказать: "Возлюбленный мой!" — а мне: "Навеки", и тогда все было бы как в романе.

— Тогда это как в жизни, — сказала она и засмеялась вместе с ним.

Когда он, дойдя до поворота, еще раз оглянулся назад, то увидел, как Анна машет ему вслед. Позади нее в бледном свете луны вдалеке неясно обозначались стены святилища — солдатских казарм. Проходя через площадь с фонтаном, он увидел в сумраке фигуру, в которой узнал господина в сером цилиндре, который ему уже раз попадался на глаза. Тот стоял неподвижно в выжидательной позе и, когда Роберт приблизился на достаточное расстояние, приподнял шляпу. Роберт ответил на приветствие, но свернул в сторону. Господин, точно он ничего другого не ожидал, облокотился на округлую стенку бассейна и более уже не глядел на Роберта. Тот направился прямо к Архиву.

В последующие дни у Роберта не раз возникало желание связаться по телефону с секретарем Префектуры. После того как он побывал в родительском доме Анны, он все сильнее испытывал потребность поговорить с кем-нибудь, кто был выше всего, что волновало его, кто мог бы все его разрозненные впечатления от города собрать в фокус.

В ту ночь, когда он впервые воспользовался своей комнатой в Архиве, городскими стражами был взят хозяин гостиницы и отправлен, как говорили, в отдаленные поля в Северо-западном направлении.

Роберт узнал об этом на другой день, когда церемонией обеда в гостинице руководил некий светловолосый господин, который представился новым экономом. Это был коренастый мужчина, носивший, как виноделы, нарукавники поверх рукавов рубашки. Никогда не знаешь, угрюмо сказал он, сколько тебе еще остается сроку и когда и для кого прозвучит рожок — сигнал отправления. Роберт признался, что он не слышал рожка ни в прошедшую ночь, ни раньше. Хозяин косо глянул на него и, опустив голову, пошел прочь. Старая Мильта при виде Роберта широко всплеснула руками, что означало скорее удивление, нежели испуг. У хозяйки было то же выражение немого послушания. Кажется, с приходом нового хозяина в ней произошла перемена. Уже скоро Роберт увидел, как она, разряженная, шла через двор под руку со светловолосым. У него все еще как будто звучал в ушах меланхолический голос предшественника, каким он говорил свое: "Временно, не так ли?"

В Архиве Роберт лишь изредка обменивался двумя-тремя фразами с старым Перкингом или с кем-нибудь еще из помощников. Как только он заговаривал о том или ином событии, касающемся жизни города — к примеру, что означает внезапное исчезновение прежнего хозяина гостиницы или кто такой господин в сером цилиндре и что это за часы упражнений, в которых участвует местное население, — то неизменно наталкивался на глухое молчание, как будто спрашивал о каких-то будничных, совершенно не стоящих разговора вещах.

Когда он осведомился у Перкинга о солдате, который будто бы разыскивал его, но с тех пор больше не объявлялся, на старом лице помощника еще резче обозначились морщины. Случается, сказал он, что тот или иной из жителей города приходит к архивариусу, занимающему особое положение, с какой-нибудь нуждой, надеясь исхлопотать что-то для себя, для облегчения своей участи, хотя это едва ли может помочь страждущему — ибо колесо всеобщей судьбы, в которую втянут каждый, катится, и ничье, хотя и самое горячее желание не в состоянии его остановить, говоря уже о том, чтобы повернуть вспять.

— Более приятные обители лежат позади нас, — заключил Перкинг свои разъяснения и обратился к текущей работе. Он составлял очередной отчет, который каждый третий день подавался в Префектуру и содержал краткие сведения о результатах обработанных архивных поступлений. Роберт выразил желание ознакомиться со списком.

— Все перед вашими глазами, — отвечал Перкинг. — Комментировать — выше моих полномочий. Табель еще не закрыт.

Роберт склонился над листом бумаги, который лежал освещенный лампой, на конторке ассистента.

Он прочел следующее:

"Общее число досье: 7839. Из них словесная шелуха обусловленная местом, временем, конъюнктурой, модой: 7312. Выбраковано без срока ожидания: 7308. Оставлено для прояснения: 4. Чистая область испытания: 527, количество листов: свыше 19 000.

По разделам: записки 18

дневники 23

письма 64

стихи 19

мысли 402

деловые

бумаги ___1___

527 (как и выше)

Размещение в Архиве: традиция — 19, мудрость — 5, благочестие — 0, жалоба — 26, судьба — 386, знание — 79, культ — 12, в сумме — 527 (как и выше). Предварительное решение: на короткий период — 508, на средний период — 9, на длительный период — б, сохранение — 4, освящение — 0. В сумме 527 (как и выше). Заполнено — 102. Погашено — 984. Таким образом, прирост — 0, потеря — 357".

Роберт еще раз проглядел список и, хотя не все понял в нем, пришел к выводу, что лишь небольшая часть текущих архивных поступлений была признана достойной хранения на какой-то срок. Он вернулся в свой кабинет, Перкинг же продолжал колдовать над списком. Эти короткие беседы не рассеивали тревожных сомнений и мыслей архивариуса относительно своей службы и пребывания здесь, но он все же надеялся, что со временем акклиматизируется в стенах Архива, втянется в дела и это поможет ему постепенно сродниться с местными условиями и порядками, которые все еще оставались непонятными ему и чуждыми. Он счел, однако, за лучшее не заниматься пока отборочной работой текущих входяще-исходящих материалов, за которыми, как он уже догадывался, крылась некая связь с жителями города, и решил использовать фонды Архива — благо что они находились, как ни у кого другого, в его распоряжении — для собственной научной работы.

Он попытался погрузиться в предмет, который и раньте уже занимал его в процессе штудий древних восточных языков, но для которого ему недоставало обширного сравнительного материала, а именно: традиции мифических мотивов в поэзии и народных верованиях. Он знал, что древние жреческие и королевские хроники неизменно вели свое начало от происхождения мира и его божеств. Вопрос как будто состоял в том, что цепь эта никогда не прерывалась, и он искал новые тому подтверждения. Что западноевропейская культура уходила своими корнями в азиатский мир, эта мысль была ему близка. Теперь оказывалось, что эта мысль как единородная сила неизменно возвращалась в образном видении многих поэтов позднего времени, словно они были наследниками духа и носителями того архаического мира. Приблизиться к истокам, к тому бытию, где человек еще оставался слитым с природой и всемогущим, — все это еще и соответствовало тому душевному состоянию, в котором Роберт теперь находился.