Убедившись, что и с наружной стороны двери была скважина, к которой подходил тот же ключ, Роберт измерил пальцами расстояние от нее до пола и вбок до конца стены, потом плотно затворил дверь со стороны подземного коридора, после чего потянул ее на себя. Она легко отворилась. Еще раз повторив то же самое, он вытащил ключ и прошел шагов тридцать в глубь коридора в направлении площади с цирюльней. Потом повернул назад и попытался найти новый ход. Уж не стояла ли за его спиной Анна, когда он в темноте снова измерял пальцами расстояние до скважины сбоку и снизу и, нащупав наконец потайной затвор в стене, отомкнул его?

Он взобрался по висячей лестнице наверх и вылез через люк в комнату: перед ним стоял Леонхард, который только что поставил на стол свечи и вино на вечер. Юноша, разинув рот, смотрел на архивариуса. Тот подвигал дверцей, немилосердно скрипевшей на шарнирах.

— Достань масло и смажь петли, — сказал архивариус.

— Я еще ни разу не видел, пока я здесь, — пробормотал юноша, — чтобы пользовались этим ходом.

— Тебе не нужно извиняться, — возразил Роберт. — Я буду только благодарен тебе, если ты без лишних слов приведешь это все в порядок.

Леонхард немедленно принес все необходимое и тотчас принялся за дело. Потайная дверца теперь не скрипела.

— Да у тебя руки дрожат, — заметил Роберт, когда Леонхард поднялся с колен и осторожно опустил дверцу.

— Это от того, что я заглянул в глубь шахты, — смущенно оправдывался юноша. — В бездне есть что-то засасывающее. — Он покраснел. — Архивариус, — быстро спросил он, — будет ужинать как обычно у себя в кабинете или мне принести ужин сюда?

— Сюда, — сказал Роберт. — И сегодня, и в другие дни — сюда. Приготовь еще бокал вина. Ваш край иссушает. И ваза, Леонхард, пусть стоит всегда с фруктами! И чтобы непременно два прибора было всегда!

После того как юноша все исполнил и удостоился похвалы архивариуса, он не сразу вышел из комнаты. Роберт, осушивший тем временем два бокала вина кряду, заметил, что юноша медлит в дверях, и осведомился, не хочет ли тот еще что-то сказать.

— Ничего, — отвечал Леонхард. — Может быть, только то что у меня еще никогда при заглядывании в бездну не дрожали так руки…

Роберт поднес ему бокал вина и предложил отпить. Юноша только чуть пригубил и робко поднял глаза на Роберта, потом вдруг схватился руками за стену.

— Это от того, — с виноватой заминкой пробормотал он, — что архивариус переживает не пережитое мной. Мне было семнадцать, когда я поступил сюда.

— Фантазер! — крикнул Роберт вслед юноше, который поспешно удалился. — Леонхард! — позвал он в открытую дверь. Только ступени скрипели под шагами посыльного.

Архивариус выпил залпом бокал, который юноша только пригубил, и уселся в кресло в своей любимой позе, заложив руки за голову. Что могло угнетать Леонхарда? И что означают его слова "переживать не пережитое"? Образ Анны встал перед глазами. В голове навязчиво вертелась фраза, которую он несколько раз слышал нынче, проходя по площади через толпы гулявших: "Не сегодня, но, может быть, завтра".

Он долго глядел на пламя свечи, которая должна сама себя пожрать. Потом задул огонь и в темноте прошел к постели и лег.

Мысль посетить фабрики вместе с Кателем, который сам предложил свои услуги, пришлась по душе архивариусу. Художник, как он сказал, давно уже собирался еще раз осмотреть фрески в старом зале для приемов на территории кирпичной фабрики. Предлог ли это был или соответствовало действительности, но Роберт охотно согласился взять товарища в сопровождающие, надеясь тем самым облегчить себе задачу.

Решено было выйти рано утром, чтобы, как пояснил Катель, своевременно добраться до фабричной зоны, занимавшей обширное пространство на восточной окраине города. От Архива они сразу же взяли путь через подземные коридоры, в сложной разветвленной системе которых мог ориентироваться и не потерять направление только человек, хорошо знающий местность. Иногда, чтобы срезать дорогу, они поднимались по скрытой лестнице наверх и пересекали тот или иной квартал городских развалин, потом через потайной лаз в подвале какого-нибудь дома спускались снова под землю и шли дальше зигзагообразными коридорами. Один, без приятеля, Роберт запутался бы в этом лабиринте ходов и переходов.

Дорогой художник избегал говорить на личные темы, ограничившись небольшими замечаниями о двух фабриках, подведомственных администрации города, этих гигантских, как он сказал, предприятиях, которые великолепным образом дополняли друг друга. В результате особой системы, на протяжении многих поколений все более совершенствовавшейся, стало возможным вовлекать в непрерывный производственный процесс почти четыре пятых населения.

По мере того как они приближались к зоне одного из этих фабричных комплексов, все оживленнее становилась картина подземного мира. В конце коридора, который вливался в широкий туннель, их остановили несколько служащих фабричной охраны. Роберт предъявил свое удостоверение Префектуры и засвидетельствовал личность художника; от проводника, предложенного охраной, он отказался. Его желание удовлетворили. Потом, правда, Катель заметил, что один из охранников наблюдает за ними, потихоньку следуя сзади.

Они прошли еще шагов двадцать и оказались у туннеля, тут Роберт остановился и прижался к скальной стене. Мимо в подслеповатом искусственном свете нескончаемым потоком текли рабочие, которые толкали перед собой вагонетки, тележки, контейнеры, груженные штабелями строительного кирпича, одновременно по другой стороне туннеля встречным потоком двигались точно такие же вагонети и тележки, груженные измельченной каменной породой. Блестели обнаженные по пояс потные тела, глухой равномерный топот сотен тяжелых деревянных башмаков напоминал перестук копыт. Лица у большинства рабочих от напряжения были опущены вниз. За каждой грузовой повозкой шло несколько человек, с усилием толкавших ее по глубокой колее, за долгое время выбитой колесами в каменном полу. В обоих направлениях тянулись и тянулись колонны, которым не видно было ни начала, ни конца. Между отдельными эшелонами иногда шел конвоир с рудничной лампой, следивший за тем, чтобы с точностью соблюдалось расстояние в несколько метров между единицами грузопотока. У некоторых конвоиров через плечо была перекинута на ремешке, как ружье, проволочная корзинка, в которую они складывали падавшие иногда с тележек кирпичи.

В грохот и визг колес вплетались негромкая брань и кряхтенье; но в натруженных, набрякших шеях и руках людей, толкавших тележки с грузом, было скорее нечто безропотное, нежели озлобленное. Над согнутыми спинами сотен и сотен транспортных рабочих, казалось, веял дух внушенной покорности. Если движение грузопотока замедлялось, то это ставило под угрозу темп работы всего конвейера. В таких случаях вмешивались конвоиры, они с грубыми окриками отводили группу, готовую вот-вот застопориться, в боковую штольню, такие были предусмотрены в качестве запасных разъездов. Временами налетало облако пыли и окутывало скопление людей и тележек; порой волнами наплывал кисловатый запах теплого пара. Тележки и вагонетки шли одна за другой плотной вереницей, так что никакой возможности не было пересечь широкий туннель. Только сбоку оставалась свободная узкая полоса, по которой следом друг за другом двигались теперь Роберт и Катель. Люди, тянувшиеся им навстречу с грузом, не обращали на них ни малейшего внимания.

Туннель стал расширяться и вскоре перешел в обширное помещение, своды которого подпирали прямоугольные колонны. Гудящий шум не давал говорить, заглушая слова. Катель свернул во внутренний коридор, круто уводивший вверх. Шум, хотя и доносился сюда, был мягче, приглушеннее. Через небольшие открытые проемы в каменной стене можно было заглянуть в зал внизу. Остановившись у одного из таких проемов, Роберт стал обозревать сверху движущуюся панораму монотонного напряженного труда. Это был один из семнадцати цехов, откуда отгружались партии готовой продукции, а именно шестигранные формовые кирпичи, производство которых состояло в ведении городской администрации. Сюда же одновременно подвозилось сырье, ссып #225; вшееся в огромные резервуары с металлическими круговыми сходнями.