– Но со временем я его полюбила. Не за деньги, не за комфорт его дома или уверенность в завтрашнем дне, хотя они много значили для девушки, которой, несмотря на всю ее красоту, будущее не сулило ничего, кроме тех же наемных квартир, где она родилась и выросла.

Чудовище не то проворчало, не то прохрюкало что-то нечленораздельное, но опытное ухо старой женщины уловило в этом звуке вопрос. Они так давно были вместе, что она научилась понимать его без слов.

– Я полюбила его за доброту, – сказала она.

Гарриет пришла в себя от холода. Дрожа, она села и огляделась: она была в незнакомой комнате, покрытая ворохом одеял, от которых несло плесенью. Помещение, судя по всему, представляло собой часть большого заброшенного здания. Стены абсолютно голые, если не считать остатков краски и штукатурки да фрагмента граффити, жизнерадостно предлагавшего всякому, кто его прочитает, предпринять некое действие, которое, с точки зрения Гарриет, осуществить было физически невозможно.

Мебель тоже отсутствовала. Единственным источником света служила короткая толстая свеча, стоявшая в луже застывшего воска на подоконнике. Снаружи завывал ветер. В комнате, как и во всем здании, было тихо. Однако, прислушавшись, Гарриет уловила еле слышное бормотание, которое доносилось откуда-то издалека. Похоже, кто-то вел нескончаемый монолог с самим собой, потому что один и тот же голос бубнил и бубнил, не переставая.

Свое падение с велосипеда и двухметрового гиганта Гарриет помнила смутно, как сон. Когда она только очнулась, у нее было стойкое ощущение, что она находится не там, где ей положено, но теперь и оно ослабло, тоже как во сне. То есть, конечно, ее беспокоил вопрос, где же она все-таки оказалась, но не слишком. Сознание словно заволокло туманной дымкой.

Она встала, подумала немного, вытянула из кучи одно вонючее одеяло, накинула его себе на плечи, как шаль, и направилась к двери – единственному выходу из комнаты. Шагнув за порог, она оказалась в коридоре, просторном, но таком же заброшенном и пустом, как комната, из которой она только что вышла. Идя на голос, она прошла весь коридор насквозь и попала в какое-то фойе. У самого входа она остановилась, прислонилась к стене и стала изучать открывшуюся ей странную сцену.

Семь свечей в лужах воска горели на семи деревянных ящиках, полукругом расставленных перед какой-то старухой. Та сидела спиной к стене, поджав под себя ноги, покрытые примерно полудюжиной юбок. Ветхая шаль скрывала седые волосы женщины и спускалась ей на плечи. Лицо, все в паутине морщинок, было худое, осунувшееся от холода и недоедания. Рядом с ней, на полу, стояла коулмановская горелка, на которой в большой жестянке кипела вода. Другую жестянку, поменьше, женщина держала в руках, судя по запаху, который наполнял комнату, в ней было что-то вроде травяного чая. Женщина негромко разговаривала с кем-то невидимым для Гарриет.

Старуха подняла голову и поглядела на Гарриет в тот самый миг, когда та начала прикидывать, как бы к ней подойти. Ее глаза вспыхнули отраженным светом, как зрачки кошки, выхваченной из мрака подворотни фарами проезжающего автомобиля.

– А ты, милочка, кто такая? – спросила женщина.

– Я... меня зовут Гарриет. Гарриет Пирсон. – У нее вдруг возникло странное желание сделать этой старухе книксен.

– Можешь называть меня Флорой, – отозвалась старуха. – Вообще-то мое имя Анна Бодекер, но Флора мне нравится больше.

Гарриет рассеянно кивнула. Гладкий поток вяло текущих мыслей впервые натолкнулся на острый клин беспокойства. Она вспомнила, как упала с велосипеда... неужели она головой ударилась?

– А что я здесь делаю? – спросила она.

Глаза старухи насмешливо сверкнули.

– Откуда же мне знать?

– Но... – Туман в голове Гарриет, похоже, сгустился еще сильнее. Она пару раз моргнула, потом откашлялась. – А где мы? – начала она снова.

– Где-то к северу от Грейси, – ответила Флора, – в той части города, которую люди твоего поколения, если я не ошибаюсь, именуют хип-хапом. К сожалению, точного адреса назвать не могу. Хулиганы, видишь ли, все таблички с домов посрывали, но, думаю, мы сейчас неподалеку от пересечения Флад-стрит и МакНил-стрит, где прошло мое детство.

Сердце Гарриет упало. Значит, она в Катакомбах, в районе, некогда бывшем голубой мечтой всех застройщиков Ньюфорда. Старым, усталым многоквартирным домам, бизнес-центрам и заводам предстояло уступить место раю по образцу яппи, снос прежних построек уже шел полным ходом, когда проекту вдруг было отказано в финансировании, и подрядчикам срочно пришлось сворачивать работы, чтобы не разориться вчистую. Кварталы заброшенных домов, перемежающиеся заваленными строительным мусором пустырями, – вот и все, что осталось от города мечты. Сейчас только бездомные, байкеры, наркоманы, люди, скрывающиеся от полиции, и вообще всякого рода отщепенцы селились здесь, самовольно захватывая опустевшие дома.

В целом Ньюфорде не было места опаснее этого.

– Как... как я сюда попала? – снова спросила Гарриет.

– А что ты помнишь? – вопросом на вопрос ответила Флора.

– Я ехала с работы домой на велосипеде, – начала Гарриет и выложила все, что помнила, о метели, о великане, который вдруг вышел перед ней на дорогу из вихрящегося снега, о том, как она упала. – И тут я, наверное, потеряла сознание.

Она подняла руку и начала ощупывать голову в поисках какой-нибудь ссадины или кровоподтека, но ничего не обнаружила.

– Он тебе что-нибудь сказал? – спросила Флора. – Ну тот... мужчина, которого ты испугалась?

Гарриет мотнула головой.

– Значит, это был Фрэнк. Он тебя и принес сюда.

Гарриет принялась вдумываться в смысл старухиных слов.

– Значит ли это, что кроме Фрэнка есть кто-то еще? – спросила она наконец. Когда она попыталась вспомнить иссеченное шрамами, обезображенное лицо гиганта, ей показалось, что память играет с ней злую шутку. Второй человек с таким лицом просто не может существовать.

– В каком-то смысле их двое, – ответила Флора.

– Вы не очень ясно выражаетесь.

– Сожалею, но иначе не могу.

«Не очень-то похоже на то, чтобы она сожалела», – подумала Гарриет.

– Так, значит... Фрэнк э-э-э... немой? – произнесла она вслух.

– Ужасно, правда? – отозвалась Флора. – Та кой высокий, здоровый парень – и немой.

Гарриет согласно кивнула:

– Но я все равно не понимаю, в каком это смысле их двое. У Фрэнка что брат есть?

– Он, как бы это сказать... – Старуха замялась. – Спроси-ка ты лучше у него сама.

– Но ведь вы же говорите, что он немой.

– Думаю, сейчас он в том коридоре, в самом конце, – продолжала Флора, не обращая вниманияна возражения Гарриет. Рукой она указывала на выход, противоположный тому, через который девушка попала в фойе. – Он обычно уходит туда поиграть.

Гарриет долго стояла и смотрела на старуху. Эта Флора, Анна или как там ее наверняка выжила из ума. Нормальные люди так себя не ведут.

Наконец она поглядела туда, куда показывала старуха. Мысли все еще путались. Долгое стояние утомило ее куда больше, чем должно было бы, язык, казалось, распух и занял собой весь рот.

Пойти домой – вот все, чего ей хотелось в тот миг. Но если она и впрямь в Катакомбах, самой ей отсюда не выбраться, она ведь не знает дороги. Да и защита от всяких кровожадных типов, которые, по слухам, нередко попадаются здесь, тоже не помешает. Хотя кто знает, может, этот самый Фрэнк еще страшнее их окажется...

Она оглянулась на Флору, но та по-прежнему не обращала на нее никакого внимания. Только закуталась поплотнее в свою шаль да отпила чаю из жестянки.

«Вот черт», – подумала Гарриет и двинулась через фойе.

Уже на середине коридора она услышала голос: ребенок тихонько мурлыкал какую-то песенку. Слова она разобрала не раньше, чем оказалась на пороге комнаты, занятой еще одним эксцентричным обитателем этого дома.

Фрэнк, скрестив ноги, сидел на полу посреди комнаты, перед ним были разбросаны вещички из сумочки Гарриет. Сама сумочка валялась в углу. Гарриет уже хотела тихонечко выйти из комнаты, пока Фрэнк ее не заметил, но его пение буквально пригвоздило ее к месту. Тот детский голос, который она слышала еще в коридоре, принадлежал ему, с его искореженных губ срывались эти высокие, невозможно сладкие звуки. Так могла бы петь маленькая девочка, прыгая через скакалку: