И все-таки Сопрано справилась. Синтезировала вещество, связывающее летучий токсин прямо на слизистых дыхательных путей (и вызывающее жуткий насморк). Проверять работу антидота времени не осталось, и я допустил первую вахту к парусам, сам встав у штурвала. Что ж, за борт не выпрыгнул и не выпал — уже хорошо. Что плохо: я, отчаянно чихая и кашляя, далеко не сразу понял, что “Рыба” разгоняется куда хуже, чем раньше. Словно еще десяток тонн груза на себя приняла. Но разбираться было уже некогда.

Небо покрылось тучами так, что аж потемнело. Порывистый ветер стал кидать в спины капли дождя. Циклон, а за ним и шторм — пришли, и только тогда “Рыба моей мечты” наконец-то стала обгонять катящиеся волны, взбираясь на вершины и режа форштевнем пенные шапки. Впереди нас ждал поворот берега и барьерного рифа на юг, так что с циклоном рано или поздно мы разойдемся курсами. Если только не налетим на мель, но сам риф, на берег, не подставим волне борт, не потеряем ход, управление, паруса, мачты, другой такелаж…

В это сложно поверить, но мы продержались двенадцать часов. Семь до астрономического заката и еще пять в полной темноте, освещая себе путь только фонарями и магией, а полную картину буйства воды и ветра видя только во время ударов молнии. Дольше всех продержался мой прицел — как раз до конца пятого час темноты, пока кристаллы-накопители окончательне не сели. Все это время я был “глазами” Сольпуги. Но когда и этот источник информации пропал… конец штормового плавания стал немного предсказуем.

Разумеется, мы обвязасись штормовыми страховочными фалами — иначе я бы половины экипажа после не досчитался бы. Разумеется, я загнал в свою каюту Шону и Лану — иначе шанс потерять ребенка от случайного удара был бы слишком велик. Шелковица сама себя зафиксировала в корнях фито-конструкта в нижнем трюме, одновременно создав себе персональную спасательную капсулу и пункт прямого управления бортовыми растениями. Что пригодилось.

Сколько раз мы чиркали по мелководью дном или бортами — я сбился со счета. Но конкретно барьерный риф вставал перед нами в считанных метрах перед форштевнем стеной аномальных волн раз шесть. От дикого скрежета металла о коралл трясло весь корпус — но таранная обшивка всякий раз справлялась. В отличи от ударов, что приходились на деревянную часть корабля ниже ватерлинии: каждый раз открывались новые течи. Дошло и до пробоин в днище, но их оперативно заткнули корни.

Мы все промокли до нитки, измучились, стёрли руки в кровь. Многих не по разу уносило с палубы за борт перекатившейся через фальшборт волной — назад помогали вернуться только страховочный канат и дикое желание выжить! Под конец стали отказывать лебедки — потрепанные тросы начали проскальзывать по натертым до зеркального блеска барабанам… И тут стихия начала отступать. Ветер потерял былую силу, волна “сдулась”, на глаза теряя белые барашки, кончился дождь… И окончательно ослепшая “Рыба” величаво пропахала носом прибрежную мель.

Последняя перегрузка превысила запас прочности стоячего такелажа, отчего прямо у самой палубы, в хлопках рвущихся канатов, подломило бизань-мачту. Все, отплавались. Но и ветер с волнами больше не могли нанести застрявшему на мели рейдеру ущерб. Один-один, так сказать. В какой момент я отвлекся от устранения самых опасных последствий аварии и упал спать — после так и не смог вспомнить…

…И проснулся с криком от кошмара, что днем выбра эвакуацию на берег вместо изоляции на борту — и теперь “Рыба” мелкими щепками разбросана по пляжам, морю и пустыне в радиусе двух сотен километров! Нет, все хорошо, хорошо, успокойся. Ставшая домом каюта вокруг, даже остекление кормовое каким-то чудом уцелело. Корабль поврежден, и значительно, но еще цел — шпангоуты выдержали все удары, геометрия корпуса не пострадала. Восстановим мачту из запасов ремонтных материалов на борту, столкнем на глубину — если понадобится, новую мангровую рощу вырастив. Еще поплавает наша Рыбка. И Сунан теперь точно найдем. Раз уж в такой мясорубке выжили.

Четыре недели спустя и сорока пятью градусами южнее.

Береговая линия окончательно потерялась в лабиринте шхер, как, собственно, и стена барьерного рифа. Здесь, в холодных водах, подводная преграда теряла целостность, распадаясь на отдельные мели — а теперь и вовсе пропала, уступив место каменному хаосу. Отчаянно зеленеющему и цветущему хаосу, надо сказать — местные растения пытались использовать приполярное лето с максимальной пользой. Над самыми высокими скалами-островками бесконечным галдящим хороводом кружили чайки и другие морские птицы. Эти тоже старались успеть оставить потомство, и побольше. А внизу их уже ждали морские котики…

— По объективной оценке припасов осталось на два месяца, — выползла на квартердек Шона, плавно неся свой немаленький животик. Пришлось чуть ли не руками голову поворачивать, чтобы оторваться от этого залипательно гипнотического зрелища. А у меня штурвал в руках! — Если продолжить поиски, надо провести заготовку мяса под длительное хранение. И, желательно, ягод и злаков.

Бронированный нос “Рыбы моей мечты” с недовольным металлическим звуком оттолкнул совершенно прозрачную льдину метра три в поперечнике. Далеко не первую за сегодня.

— Пресный лёд, — прокомментировал я. — Где-то тут в море впадает река.

— Или несколько ручьёв, которые наполняют мелководный залив, как мы уже трижды встречали, — напомнила Широхэби.

— Или так, — кивнул я.

Безжизненная пустыня осталась на севере, сменившись сухой степью и только пару дней назад мы достигли тундровой зоны. Здесь берег регулярно получал достаточно воды — и жизнь просто била ключом! Припасы мы тут точно сможем набрать. Вопрос — сколько это времени займёт? Что-то, как мне видится, в районе месяца. То есть мы снимемся с якоря в аккурат под конец короткого приполярного лета.

Сунуться в первую же найденную большую реку — так можно и на зимовку застрять. С постройкой заимки и всеми другими прелестями, про которые я читал в детстве, заболев полярной романтикой. Надо сказать, эти же книжки меня от “болезни” и вылечили. А ещё мне придётся принимать роды у супруг. В тайге и глуши. Супер, блин. С другой стороны, вернуться сейчас — оставить Сунан там, где она застряла, ещё как минимум месяца на четыре… И Хо, мягко говоря, обидится.

Я, наверное, ещё долго взвешивал бы все “за” и “против”, но тут “Рыба” наконец-то пробралась между двумя высокими скалами и вышла на относительный простор.

— Стакселя долой! — скомандовал я, во все глаза разглядывая акваторию, но не забывая доворачивать штурвал. До половины — ничего необычного, волны и волны, а потом — край ледового поля, даже не думающего трескаться и таять! — Приплыли. Блин.

— …Это поле пакового льда тут хрен знает когда застряло между шхерами! Ещё и течение холодное под ним — вот и не тает неизвестно сколько лет. То есть тает, но очень медленно. В подземных озерах в каждом третьем так. Дальше опять должна быть чистая вода.

— Сравнила, тоже мне, кое-что с пальцем! Ничего себе “поле” — Кирби край льда с южной стороны не увидела.

— Сложно что-то увидеть, когда тебя пытаются заклевать бакланы…

— Птицы с ближайшего базара приняли её за летающего хищника, а у них тут гнёзда и яйца! И вообще, не уходи от темы!

— Спокойно, спокойно, всё хорошо, — мне пришлось вклиниться между Шоной и Ланой, внезапно устроивших абсолютно глупую перепалку на пустом месте. Каждую обнял рукой, с усилием прижал, чтобы головы спорщиц коснулись моих плеч. Фу-ух, расслабились! Ну здравствуйте, перепады настроения при беременности. Началось. — Я придумаю, как устроить доразведку льда безопасно. А вы пока отдохните…

— Отдохнёшь тут, — фыркнула мне в ухо Безродная.

— Спать ложишься и не знаешь, как корабль вахту спустя найдёшь: на мели, под водой или вовсе по облакам плывущим, — поддакнула ей Широхэби. Вроде и правда успокоились.