Боун витиевато выругался и сморщился.

– Что ж вам монахи-то не угодили? – удивился я.

– Ха! Приезжают, понимаете, и пожертвований требуют. Вот дай, и все!.. Ну и даем, что делать. То молока, то масла, то кукурузы воз навалили. Нам, понятно, не жалко вовсе, дело, как говорится, святое, только наглые они тут какие-то. Один напился пьян-распьян и стал, представьте, демонами пугать. Дескать, скоро их отец-настоятель с демонами стакнется, тогда порядки совсем другие пойдут, только держись.

– Как это вы говорите, старина, – столкуется с демонами? – правдоподобно засмеялся я. – Это как же, святой настоятель и с демонами? Хорошее дело, ничего не скажешь!

– Да пьяный был, говорю же! Только, ваша милость, сами понимаете, не очень приятно нам такое слушать. Тем более что вино-то он, гад такой, мое пил. И не заплатил, конечно. Это я, стало быть, прямиком в его брюхо пожертвовал.

– И много их тут шляется? – поинтересовался я, закусывая свинину ломтиком сыра.

– Не-е, их отец-настоятель вообще почти не выпускает. Теперь, правда, пьяндалыги эти нечасто приходят, обычно вместо них девочку отправляют, черненькую такую. Аристократочка по виду, и чего ж ее, бедную, в обитель-то понесло? Никак разорилась фамилия, вот и деться некуда. Ну ей, понятное дело, подают со всей душой. Тихая такая, молчит все, слова лишнего не дождешься.

– Бывает… – согласился я. – Да, надо будет съездить посмотреть на монастырь. Обитель, я слышал, древняя? Эдна говорила, ее недавно совсем по новой освятили?

– Так, сударь, лет, почитай, сорок пустая простояла. Да только без толку это, ваша милость, не пустят вас.

– Как так не пустят? С каких это пор в монастырь не пускают? А ежели я воскурить хочу? Предков там умаслить или еще чего? Как же так?

– А вот так. Строят они там что-то, а что – не разберешь. И не пускают никого. Настоятель, говорят, важных гостей ждет, а до того – ни-ни. Да ну их, святош этих! Без них жили, ну и дальше проживем. У нас тут свой храм есть, и духовник свой, и служка, все как положено, нужны они нам…

Вечером, сидя у себя на чердаке, я резал ножом окорок по-боцмански, который прикупил у добряка Боуна, и неторопливо переваривал услышанное. С одной стороны, за все эти дни я так толком ничего и не выяснил, но с другой – я четко уяснил себе, что с монастырем что-то не так. Вот только как же все это понимать? Что там плел этот пьяный монах – демоны? Настоятель Уннас, получается, собирается иметь какие-то дела с демонами?

Значит, можно предположить, что Джардеш намерен каким-то образом изменить свой статус Посредника, н-но… куда уж выше? Он собирается впутать в это дело полупомешанного настоятеля? Бред какой-то. Кто ему, спрашивается, позволит?

Одни вопросительные знаки.

В принципе я мог сматывать удочки и убираться в столицу. В монастырь меня все равно не пустят. Но… а если подождать еще? Пошляться по округе, может быть, поймать какого-нибудь сборщика пожертвований, напоить его до полусмерти и пощекотать лезвием? Наверняка даже простой монах знает больше, чем я.

Я подлил в дорожный бокал доброго красного, задумчиво поглядел на неяркий огонек масленки и поймал себя на мысли, что мне просто не хочется отсюда уезжать. Здесь, на этой бедной одинокой ферме, мне было так славно и уютно, как, пожалуй, никогда в жизни. Что, интересно, ждало бы меня, не напади на мою бедную родину завоеватели-южане? Наверное, сейчас я учился бы в каком-нибудь гайтанском университете, слушая нелепые лекции напыщенных богословов и спуская на пиво и дешевых шлюх невеликие папашины грошики. Ходил бы в сером камзоле, перепоясанным простецким кожаным ремешком, бродил, утопая в грязище древнего университетского города, население которого ломится на петушиные бои и платит подати тупому расфуфыренному кэрду, предки которого получили этот самый город только за то, что исправно пили за королевским столом прокисшее вино, корча тухлую рожу в льстивой ухмылке.

Вместо всего этого я – князь Лоттвиц-Лоер, Посредник, сижу на чердаке старой пеллийской фермы, прихлебываю отменное винцо и размышляю о материях, чудовищно далеких и от Гайтании, и от богословия, и от петушиных боев… как быстро все изменилось!

Наверное, случись мне сейчас повстречать кого-либо из своих старых приятелей, меня бы просто не узнали. Тропическое солнце и океанские ветры изрядно поработали над моим обликом. Качающаяся палуба изменила походку. Привычка к оружию, с трудом обретенное чувство собственного достоинства сузили глаза и родили первые, не по сроку еще морщинки.

Между беспечным гайтанским студентом и пеллийским князем лежала пропасть куда более широкая, чем тысячи миль океана, отделяющие Пеллию от Гайтании, – и я был благодарен за это судьбе. Хотя, если быть до конца честным, сознательно я такой выбор сделать бы не смог. Я бы попросту смалодушничал, испугавшись тысяч смертей, крадущихся за мною по пятам, тысяч решений, которые мне приходится принимать, да, может быть, просто – тысяч ветров, наполняющих паруса моего корабля. Но главное решение принимал отнюдь не я – и да благословенны будут небеса, решающие за нас!

Я полез в карман за кисетом и неожиданно ощутил странную вибрацию у себя на груди и в потайном кармашке нательной рубахи, где лежал второй талисман, принадлежавший Монфору. Я вытащил оба, положил перед собой на кровать, глубоко вздохнул, потом нажал на выступающие по центру камни.

Надо мной вспыхнула феерическая, ни на что не похожая зеленоватая картина.

Она, бесплотная, недвижно висела в воздухе! Я знал, что это должно выглядеть именно так, но все же был потрясен волшебным зрелищем. По коже побежали мурашки… Приглядевшись, я понял, что все верно: передо мной горела карта.

И это был Йош!

А ниже стояла дата в привычных мне пеллийских цифрах. Я со свистом втянул в себя воздух. Времени у меня оставалось мало, очень мало.

Но все же оно было…

Утром я непривычно долго валялся в постели. В голове вертелся Энгард с его дядюшкой-жрецом и таинственная смерть советника Толлена. Проклятые святоши наверняка знали больше, чем мы думали, догадываясь о том, что с обителью Меллас что-то не так. Новый настоятель, конечно, замазал им глаза, но рано или поздно любопытство должно было привести сюда кого-либо с Форума, и тогда…

Тогда, получается, у Джардеша времени не очень-то и много. Или «заговор принцев» может перевернуть и религиозную жизнь королевства? Может быть, у них уже есть кандидатуры на руководящие посты в духовных канцеляриях? Хм, это объясняет поддержку Уннаса. Но все-таки, что же он там строит? Я сбросил с себя одеяло и принялся умываться. В животе урчало от голода – я привык завтракать гораздо раньше.

Наскоро перекусив, я оседлал лошадь и неторопливо двинулся по дороге, что вела к монастырю. Ослепительный диск солнца катился к зениту, легкий ветерок шевелил листвой, и я, усмехнувшись, вдруг подумал о том, что на самом деле мне просто не хочется возвращаться в столицу с ее вечной суетой и шумом.

Не слезая с лошади, я раскурил трубочку. Лина, уже зная, куда мы едем, перебралась через ручей и двинулась в глубь леса. Неожиданно впереди раздалось негромкое поскрипывание, и вскоре я увидел печального серого ослика, влекущего тележку, на которой сидел монах в балахоне с глубоко надвинутым на лицо капюшоном. Я широко улыбнулся и спрыгнул на землю. Рука скользнула под одежду, взводя затвор пистолета.

– Прекрасное утро, братец, – начал я, хватая осла за уздечку. – Вы не могли бы уделить мне пару минут для важного разговора? Сегодня, видите ли, мне крайне необходимо воскурить в поминовение…

Монах тем временем повел себя настолько неожиданно, что я осекся на полуслове и шарахнулся в сторону, увлекая за собой несчастное животное: узкоплечая фигура вихрем слетела с тележки и бросилась ко мне. Секундой позже я услышал ее голос и чуть не сел от изумления.

– Ты нашел меня! Ты все-таки нашел меня, о боги!..

Она обхватила меня, прижалась губами к моей шее, я выпустил пистолет – мягко шлепнул в траву – и глубоко вздохнул, захлебываясь хорошо знакомым мне запахом.