– Как получилось? Почему Слай жив?

И фиалкийка успокоилась, становясь вновь доброжелательной и весёлой, освобождая от себя напрягшуюся до дрожи Натин.

– Господин Слай матушку хотел навестить, - защебетала беззаботной птахой Ра-Таа, хотя в её голосе и чувствах проскальзывала нотка сомнения: девушка, словно бы защищая господина, оправдывая его в глазах привлекательной гостьи, выдавала официальную версию событий, которой сама не придерживалась. - Но напутал что-то в заклинании…

Опять это слово! Образы и воспоминания перемешались в голове Натин, но все их оттеснило в сторону объяснение Слая: "Кодовые слова, если угодно. Пароль". Объяснение, правдивое, но… как вуаль невесты: вроде бы - вот она, да что толку и лицо прячет.

– Вот только эти дряни не знали, с кем связались! Господин Слай ведь только по батюшке человек, и не каким-то там суккубам с ним тягаться! Говорят, - на миг вернулась прежняя ненависть, но теперь расцвеченная торжествующим злорадством, - среди них болезнь началась - стареют! - и снова грусть. - Однако и господин Слай изменился…

– Ничего, - улыбнулась гостья… эх! Понять бы, о чём речь. - Это пройдёт.

– Конечно, - уверенно кивнула Ра-Таа. - Матушкина кровь не отпустит.

Теперь доминировало восхищение, но страх, чуть изменённый, никуда не делся. Сознание наполняла пугающе-тоскливая картинка кроваво-алого мира.

В спальне Натин встретил сервированный столик и два пуфика, один из которых оккупировал жующий Диня. Сын, упакованный в костюмчик а-ля Слай в детстве, был само благочиние - бери и голограмму для какой-нибудь церковной школы готовь. Матери эта картина не понравилась, притом от ребёнка не исходила ни намёка на вину - то ли проступок настолько велик, что его следует скрывать, то ли скрывать-то как раз нечего, а у Натин паранойя. Есть, над чем задуматься.

Скрыв мысленный вздох, телепатка с неожиданной грациозностью присела напротив сына - движение получилось естественным, не без толики самолюбования, хотя первые шаги в длинном платье (не могла Натин назвать своё облачение банным халатом) дались с трудом. Женщина космоса впервые в жизни носила костюм, к которому не прилагались штаны - это было непривычно. И приятно. Куда исчезла старая одежда, гостья спросить не успела - дольше нужного Ра-Таа не навязывалась.

– А… - потянувшись к еде, мать многозначительно посмотрела на Диню.

– Ага, там тоже ванная, - откликнулся он. - И цветы! Местные по ним свихнулись!

– Это почему?

– Ну не знаю… - сын пожал плечами. - Раковина - лилия какая-то, лампы - колокольчики. То есть, эти… звеньки! Коврик - вообще поляна! А мы?.. - Действительно, и по платью, и по динькиной рубахе вился плющ с жёлтыми цветами, похожий на тот, что рос у двери для слуг. Вассальная символика или украшение? - А на окнах - бабочки! Какая бабочка без ромашки? Правда ведь?

– Ты уже всё облазил? - Натин не очень-то удивилась. Подхватив какой-то плод, она поднялась и подошла к витражам. Цветные стёклышки её не интересовали - взрослой женщине просто-напросто хотелось ещё раз пройтись по комнате, ощутить, как тяжёлый подол цепляется за ковёр и замедляет движения, заставляет идти плавно и величественно. Это было красиво! А тут и повод отыскался.

– А как же, - улыбнулся Диня. Мама-принцесса ему нравилась. - Не скучать же!

Натин пропустила шуточку мимо ушей - лёгкая заторможенность сознания заставляла воспринимать окружающее как-то по-другому, отсекая незначительное и мелкое. Пропустив укор, мать наслаждалась радостью, которой с ней щедро делился сын. Он был счастлив: они вдвоём, им не мешают, рядом нет никого, даже любимчика, Слая.

На окнах в окружении колокольчиков танцевали бабочки с человеческими телами.

– Ещё я изучил пути побега.

– Да? - лень не выветрилась из сознания, но потеснилась для удивления. - Разве Слай не твой друг?

– Мой, - Динька, казалось, уже забыл обиду, не помнил обмана. Сын простил своего первого и пока единственного приятеля. - Но у него есть враги, и я решил всё прознать. На всякий случай. - Или не простил? Никак не разобрать, искренен ребёнок или оправдывается перед собой. - Через окно не убежишь - там пропасть, самая-самая настоящая!

– Пропасть? - Натин попыталась отворить окно, но решётка витража оказалась намертво впаянной в камень стены.

– Я тоже не открыл, - признался Диня. - У меня есть выход на балкон.

Мать круто развернулась и направилась в соседнюю комнату. С каждым, всё более стремительным шагом голова прояснялась и возвращались чувства - лишь, когда они хлынули в Натин, она поняла, что почти ничего не ощущала. Она слышала только слова сына, но не замечала настырного стрёкота насекомых, шелеста одежды и шороха собственных шагов. Её окутывал аромат банных трав, сквозь который не пробивался запах выпечки и жаркого; желудок не просто пустовал, а настойчиво требовал пищи; плод в руках утратил неестественность бильярдного шара, приобретя щекочущую пальцы шершавость. Разум девятым валом - телепатка была однажды в штормящем голографическом океане - накрыли чужие мысли. Ничего не разобрать и никак не отгородиться.

От сумасшествия её спас ветер. Холодный, порывистый, на мгновение отвлёкший - и естественная блокада разума, которую менталы вырабатывают с детства (иначе не выжить!), восстановилась сама собою.

– Как ты, мама? - рядом, так же как и Натин опираясь на перила, замер Диня. Он вдруг оказался неожиданно и удивительно высоким. Он ведь уже перерос Дло, а мать и не заметила.

– В порядке, малыш мой. Я просто устала.

Сказав, Натин поняла, что нисколько не обманывает сына: она действительно устала - не от путешествия по Фиалке, не от жизни под всевидящим оком Берри Лиара, а от того, чему положил начало Континус Инвинц, генерал МАТа. И отец Денилы, её ребёнка, её малыша… От того, чему Континус положил начало и о чём он напомнил… н-да, напомнил… в своей излюбленной манере - головой да об стену… напомнил на Азтоне - она устала от страха быть пойманной, от непрерывного бегства.

Космос! Берри подобрал Натин чуть ли не на Амуре, и она прожила на "Фениксе", никуда не двигаясь, не скрываясь, одиннадцать лет… и всё-таки она бежала. Бежала, стоя на месте. А теперь ей надоело! Она не хотела бежать… но и не желала искать тайник, где они с Диней могли бы спрятаться на всю жизнь. На это не было сил.

– Устала… - повторилась телепатка.

Они вдвоём, мокрые и разгорячённые, молчали на маленьком балкончике, не чувствуя холодного ветра, не замечая новой загадки, которую щедро преподнесла Фиалка - спустившись в долину, они оказались на заснеженной вершине… Но ни сына, ни мать не волновали чужие секреты - только огромные звёзды на расправленном от складок покрывале неба. И мысли. Мысли, у которых не было никакого оттенка. Мысли, которые просто мысли.

И тайны. Свои. От себя.

– Мама, расскажи о нём, - маленький Диня оказался не только высоким, но и взрослым. Старше своего дружка-аборигена, старше матери. Старше Берри Лиара.

– Зачем, малыш? - тихо в ответ спросила Натин. - Зачем? Чтобы подумать, что я тебя не люблю?

Взрослому можно задавать взрослые вопросы. Вопросы, которые не задашь себе.

– Нет.

– Чтобы отомстить?

– Не знаю.

– Чтобы понять?

– Не хочу.

– И не надо, малыш, не надо, - она запрокинула голову. Так не хотелось показывать сыну слёзы… но взрослый всё видит. - Пожалуйста, не учись его понимать! Не надо - никогда, ни в чём. Если поймёшь одно, он сделает так, чтобы ты понимал и другое. Я знаю, что это. Я его понимаю. Но тебе этого делать не надо! Тебе надо лишь помнить: он страшный человек - он умеет доказывать свою правоту. Бесспорную, неопровержимую…

– Как Лиар?

– Что ты, сердечко моё! - Натин ласково потянулась к щеке Дини, но отчего-то побоялась прикоснуться. Лишь нежные мысли не успела остановить. - Берри… он не самый хороший человек, но он… он - Берри, - неуклюже закончила мать.

Если бы она сама знала, как ответить на такой вопрос! Ведь, если приглядеться, подумать, сравнить, есть ли разница между Берри и Континусом? Размах разный, но и тот, и другой часто поступали, мягко говоря, не по-доброму, имея на то и оправдание, и право. Тот и другой искренне заботились о друзьях (а у обоих они были) и подчинённых. Тот и другой… Да мало ли что! Общего много, но именно Берри хотел обнять, тьфу, облапить Натин, когда она умирала от ужаса под напором Континуса. Берри тогда не спасал свою шкуру, а желал видеть рядом пусть неприятного ему, но человека, когда генералу Инвинцу требовалось лишь безоговорочно подчинённое ему существо. А Натин слишком хорошо помнила, каково быть таким существом. Но в первый раз всё казалось правильным, во второй будет лишь понятным. Чересчур хорошо Натин знала самого Континуса, когда Берри Лиара она знала только так, как один человек, даже и ментал, мог знать другого… Но разве это объяснение для маленького мальчика? Пусть сейчас взрослого, но на самом деле такого маленького!