Дион кивнул. Вчера Кевин назвал женское тело «системой жизнеобеспечения вагины». Ошеломляющие комментарии Кевина на тему секса были, конечно, забавными, но Дион не был уверен, произносит ли их Кевин просто ради позерства, или они являются отражением его подлинных мыслей. Это его тревожило, и становилось как-то слегка неуютно.

Они оглядывали проходящих мимо девушек. Глаза Диона заметили Пенелопу уже издали; она держала коричневый пакет с едой и покупала в одном из автоматов пачку апельсинового сока. Кевин увидел, куда он смотрит, и засмеялся.

– Понятно, понятно. Песня сирены с острова Лесбос.

Дион кивнул, напуская на себя беспечный вид.

– Ну расскажи мне что-нибудь о ней.

– Что рассказать?

– Что-нибудь.

– Хорошо. Она лесбиянка. Но я уже говорил тебе об этом, правда? – Он сделал вид, что задумался. – Дай-ка мне припомнить. Она живет с кучей других лесбиянок в винодельческом хозяйстве «Сестры Аданем». Ну, наверное, они не все сестры, но приходятся друг другу какими-то родственницами, это уж точно. Они ее тетки или что-то в этом роде. Их вино в магазине не купишь. Оно распространяется только по почтовым заказам. Наверное, его продают другим лесбиянкам.

– Ну а если серьезно?

– Серьезнее и быть не может. По крайней мере что касается винного завода. Сведения же об их сексуальной ориентации я изложил тебе, основываясь на собственных соображениях.

Дион почувствовал, что его шансы катастрофически уменьшаются.

– Значит, она богатая?

Кевин кивнул.

– Да уж, не всем по зубам.

Они оба встали, но Пенелопа взяла свой сок из автомата и исчезла в толпе.

– Не печалься, – сказал Кевин. – В нашей долине есть еще много других пиписек.

Дион заставил себя улыбнуться.

– Хотелось бы верить.

После занятий Кевин предложил Диону подвезти его до дома на машине одного из приятелей, но Дион отказался, сказав, что хочет пройтись. Кевин с приятелем сели в «мустанг». Машина рванула с места так, что аж шины взвизгнули.

А Дион пошел по обсаженной деревьями улице. Обычно от большинства видов физических упражнений он уклонялся – атлетом он отнюдь не был, уроки физкультуры устойчиво ненавидел, – но гулять пешком любил. Это позволяло ему побыть на свежем воздухе, а кроме того, здесь легче думалось. Он посмотрел на аккуратные строения по соседству. Ему нравились эти дома, ему нравилась его школа, нравились люди, с которыми он познакомился, а Напа оказалась достаточно приятным городом. Однако в здешней жизни было что-то, что делало ее слегка странной, поэтому возникал какой-то непонятный осадок. Это не было чем-то очевидным, специфическим, чем-то бросающимся в глаза. Ничего зловещего на улицах не было, и от вида зданий у него по всему телу не бегали мурашки. Нет, чувство, которое он испытывал, было более утонченным, более расплывчатым. Оно относилось ко всем окрестностям Напы. Здесь везде ощущалась какая-то тяжесть, какое-то неопределенное беспокойство, тревога, какую он никогда не наблюдал за собой в Аризоне. Это не было чем-то определенным, что влияло бы на его повседневную жизнь, но все же это нечто настойчиво заявляло о себе. Это был какой-то фон, что-то вроде белого шума, который не затихал никогда. И с этим приходилось жить. Не замечать этого он больше не мог.

Больше не мог.

Дион остановился. Здесь ему нужно было повернуть направо за угол, а улица перед ним уходила прямо по направлению к невысоким зеленым горам.

Горы.

Юноша стоял и смотрел. Открывшаяся вдали перспектива казалась какой-то знакомой и одновременно чем-то неприятной, и внезапно он почувствовал, что ему холодно, что у него мороз пробежал по коже.

Он заставил себя отвернуться, поспешно пересек улицу и зашагал к дому. «Наверное, все дело в психологическом факторе, – подумал он. – Реакция на переезд. Наверное, так реагирует растение, когда его пересаживают с корнями. Ага. Именно так. Скорее всего так. Я скоро оправлюсь, это несомненно. Сразу же, как только привыкну к новому окружению».

Он поспешил вперед, не глядя налево, не глядя на горы.

Когда он пришел, мамы дома не было, но Дион не беспокоился. Она работала до пяти. Все это время сын внимательно наблюдал за матерью и был приятно удивлен, обнаружив, что ей действительно нравится новая работа и что она отлично ладит с коллегами. Последние два вечера за ужином она подробно описывала все, что случалось с ней в течение дня: кто и что сказал из служащих банка, какие ссуды оформляли клиенты и кем они были. Мальчик внимательно слушал, пытаясь прочитать между строк правду.

Но пока все шло нормально, на работе у нее были чисто профессиональные интересы, она вроде бы не притворялась, и он решил, что в настоящее время ничьего внимания она в этом банке, видимо, не привлекла. Это было хорошим знаком. На последних двух ее работах, в Месе и Чендлере, мать уже в первую неделю приглашала к себе приятелей, чтобы, как она это называла, «немного расслабиться».

Может быть, она действительно решила начать новую жизнь?

Он заглянул на кухню, открыл пакет кукурузы, посыпал ее солью, затем прошел с ней в гостиную, где взял пульт управления телевизором и включил MTV. Но скоро однообразие музыки и видеоряда ему надоело. Пройдясь по очереди по всем кабельным каналам и не найдя ничего интересного, Дион выключил телевизор. Вот сейчас он покончит с кукурузой, врубит стерео и под музыку будет делать задание по математике. Назавтра надо было сделать двадцать примеров по алгебре. А потом придет и мама.

Дион закончил домашнее задание, прочитал все, что было на первой странице и в рубрике развлечений в сегодняшней газете, а затем просмотрел «Тайм» двухнедельной давности, который привез из Аризоны.

Уже был седьмой час, но мама не пришла и, самое главное, даже не позвонила. И он забеспокоился. Он остановил проигрыватель, включил телевизор и устроился на диване, чтобы посмотреть национальные новости. Не понимая почему, эта программа была ему по душе, и это несмотря на то что большая часть сообщений касалась убийств, катастроф и других трагических происшествий. Возможно, это глупо и невежественно, но ему нравилось, что все события прошедшего дня разложены по полочкам, проанализированы и открыто обсуждаются по национальному телевидению. Это придавало Диону чувство уверенности и убеждало в том, что, независимо от того, каким бы хаотичным ни казался этот мир, за всем случившимся в нем кто-то следит и по каждому поводу что-то предпринимает. Хотя подспудно он знал, что это, наверное, не так.

Прошла первая рекламная пауза, затем вторая и третья, и было уже шесть тридцать. Он встал и посмотрел в окно. Уже начало темнеть, оранжевая дымка начала превращаться в пурпурно-голубую, вечернюю. Мать не могла начать все с начала, это невозможно. Не могла после того, как обещала ему, что все изменится.

Он почти не сомневался, что с ней что-то случилось.

Нет.

Он выбросил это из головы.

Дион снова сел. Передавали местные новости. Он пытался сохранять оптимизм, говорил себе, что она всего лишь задержалась на работе и забыла позвонить, но тут же не верил этому.

Он только надеялся, что у нее хватит ума не приводить мужика домой.

Он был на кухне и собирался приготовить себе макароны с сыром или достать замороженный готовый ужин из холодильника, когда услышал звуки подъезжающей к дому машины. Дион хотел выйти на крыльцо или подойти к окну гостиной, чтобы посмотреть, что происходит во дворе, но остался в кухне, как будто прирос к месту. Его мускулы напряглись, ладони вспотели.

Он услышал, как открылась входная дверь.

– Я дома!

Он выглянул в гостиную и почувствовал огромное облегчение (как будто груз со спины сняли), когда увидел, что мать одна.

– Извини, что я поздно, – сказала она, ставя свою сумку в прихожей.

Пьяна она не была, но то, что пила, было очевидно. Ее голос был громче, чем обычно, веселее и живее, движения – более свободными.

– Я познакомилась с замечательными людьми! – объявила она.