Или решил, что его новый Олимп должен выглядеть именно так?

Пенелопа медленно двинулась вперед. Домики все были довольно маленькие, не выше двух метров – размер небольшого сарая. Фасад одного из них выглядел, как плохая пародия на Пантеон – фанера и ветки имитировали белый мрамор, – но подражание было каким-то несолидным, и, кроме того, другие строения ничего общего с этим не имели.

Пенелопа с трудом вытащила из нечистот босую ногу и заглянула в открытую дверь первого домика.

На грязном полу темной лачуги лежала голая мать Марго.

Пенелопа в испуге отступила, но не отвернулась. Помедлив несколько секунд, она снова двинулась вперед и вошла внутрь.

Мать Марго лежала, свернувшись в эмбриональной позе, ее лицо искажала гримаса боли. Раздутое тело чуть ли не лопалось, грязная кожа на жирном лице, чрезмерно толстых руках, огромных слоновьих ногах, невероятно вздутом животе была туго натянута. Она вскрикивала, дергалась, конвульсивно выгибала окровавленные бедра, затем опадала назад и вскрикивала снова, причем крик этот временами переходил в маниакальный хохот.

– Мать Марго, – прошептала Пенелопа.

Мать Марго замолчала, вскинула глаза, слабо, понимающе улыбнулась, а потом произнесла через силу:

– Это Зевс. Он зреет внутри меня.

Пенелопа окаменела, ее всю обдало холодом. Она мгновенно поняла, что произошло. Значит, раз она не захотела соединиться с Дионисом, чтобы произвести на свет остальных богов Олимпа, поэтому вместо нее мать Марго предложила Дионису себя.

Но сейчас, глядя на нее, Пенелопа не могла сказать, что все получилось. Мать Марго была беременна, но родить бога не могла. Не была способна.

Более того, эта беременность ее убивает.

Она опять дико захохотала, потянулась за чем-то, что лежало позади нее в тени, и вытащила мех с вином. Подняв его над лицом, мать Марго влила красную жидкость в рот.

– Если бы ты знала, какой он большой!

Пенелопа прошла дальше в комнату. В голове у нее звенело, только не понятно, от вина или от стресса. Когда дверной проход освободился, в комнату проник солнечный луч, и только сейчас она разглядела, почему бедра матери Марго окровавлены.

Между ее раскинутыми ногами зияла огромная дыра.

Мать Марго была разорвана пополам.

Внутри дыры двигалось что-то маленькое и белое. И пищало.

Кевин рванулся вперед, поднял отвертку, но Пенелопа его удержала.

– Не надо, – сказала она.

– Но ведь она…

– Она умирает.

– Но она рожает!

В голове у Пенелопы стучало. Она чувствовала запах крови, вкус вина, и ей захотелось убивать. Она представила, как прыгает на мать Марго, впивается ногтями в ее кожу, рвет ее плоть, вырывает сердце.

Она закрыла глаза. Нет. Она не сдастся. Это все нужно сохранить для Диониса.

– Я поимела его раньше тебя! – захихикала мать Марго. – Даже если ты трахнешься с ним, я все равно была первой! И я ношу его ребенка! Я ношу его отца! Я ношу Зевса!

Пенелопа взяла Кевина за руку и потащила к выходу из домика.

– Оставим ее.

– Я убью ее, если ты не можешь.

– Она все равно умрет.

– А может быть, и нет.

«А ведь он прав. Рисковать ни в коем случае нельзя», – подумала она и молча выпустила руку Кевина.

Он пошел обратно в хижину, а она опустила глаза в землю и стала ждать. Несмотря на то что мать Марго в агонии, у нее еще достаточно сил, чтобы разорвать его на части, – ведь она менада, а он всего лишь выпускник средней школы. Но Пенелопа не пошла за ним, не стала ему помогать. Пусть случится то, что должно случиться. Это от нее не зависит. Она должна сохранить себя для Диониса.

Через пару минут она услышала, как мать Марго вскрикнула. А затем раздался еще один звук, более низкий, глубокий, какое-то захлебывающееся бульканье.

Зевс?

Еще через пару минут ее плеча коснулась рука, и она увидела Кевина. Его лицо было белым. Свою отвертку он оставил там.

Она не проронила ни слова, и они пошли дальше, заглядывая в каждую хижину и не находя там ничего, кроме грязи, засохшей крови и костей. Все хижины были пустые.

Пенелопа закрыла глаза и глубоко вздохнула, пытаясь остановить болезненные толчки в черепе.

Это не помогло.

Вот ведь что интересно: существовало целое общество, призванное остановить эту катастрофу. Существовало в течение многих веков. Они специально готовили себя к этому, но оказывается, и понятия не имели, как с этим справиться.

Но может, так и должно быть? Похоже, так называемые эксперты по разного рода авариям и чрезвычайным ситуациям, убеждающие себя и всех остальных, что готовы к любым катаклизмам, тоже, когда придет время, спрячутся за спины других? Нет, вряд ли. Просто эту чрезвычайную ситуацию никто и вообразить не мог, даже последователи Овидия.

«И вот теперь я осталась одна, и от меня одной зависит, закончится весь этот кошмар или нет.

Конечно, я в этом деле не совсем посторонняя и имею к нему некоторое отношение. Правда, роль я сыграла второстепенную, но тем не менее сыграла».

Пенелопа открыла глаза и оглянулась. Где же Дионис? Здесь его нет. Неужели он вернулся обратно в долину? Ее глаза рыскали по берегу озера.

Никого.

Они поспешили вперед, миновали последнюю хижину…

И он был там.

Он лежал на земле, как будто в беспамятстве, почти незаметный среди деревьев, окружающих береговую линию. Его ноги были вытянуты между двумя кустами, которые почти не претерпели трансформации.

Она посмотрела на Кевина.

«Повезет ли нам на этот раз? А ведь пока везло. Нам пришлось пройти через очень многое, даже не верится, что человек может это выдержать, но мы выдержали. И вот после всего этого сможем ли мы справиться со своей последней задачей, самой трудной? Ведь на карту поставлено все. Не только наша жизнь, но и жизни всех людей, возможно, всего человечества. От нас сейчас зависит, будет ли продолжать существование наша цивилизация, или землю населят зомбированные фанаты Диониса».

Дионис лежал. Казалось, он был расслаблен полностью.

Затем начал дергаться.

Пенелопа с Кевином остановились как вкопанные.

Раздался рев – бог зевнул, – затем огромная нога согнулась в колене.

Бог встал и увидел их.

Пенелопа глядела на него во все глаза.

На Диониса было больно смотреть. Он начал разлагаться, плоть на его огромном скелете начала сжиматься, под кожей лопнули капилляры, оставив на ней цветные разводы в виде цветов, похожих на татуировку. Его лицо теперь все время менялось. В какую-то секунду он был больше похож на Диона, а уже в следующую на бога.

– Время кончается, – сказал он, и хотя его голос был громким, но прежний повелительный тон исчез. В нем появилась какая-то загадочность, уязвимость. – Все… случилось… слишком быстро. Быстрее, чем должно было.

Пенелопа кивнула.

– У меня должен был быть в распоряжении по крайней мере год.

Она откашлялась.

– Я знаю.

– Сезон уже кончился.

Он умирал. Хотя бы в этом последователи Овидия оказались правы. Процесс распада начался, и теперь он не остановится. Дионис был одновременно и палачом, и жертвой.

– Я знаю, почему вы здесь, – сказал он, обращаясь к ней. Затем посмотрел на Кевина. – Вы оба.

– Дион, – тихо произнес Кевин.

– Его больше нет. – Он протянул руку за дерево и извлек огромный мех с вином. – Чертовски хочется пить. – Поднеся мех к лицу, Дионис рывком открыл его. Вино хлынуло в рот, проливаясь на подбородок и грудь. Он тяжело вздохнул, видимо, удовлетворенный, и сделал несколько шагов вперед. Затем скорчил гримасу, сконцентрировался, и в воздухе сразу что-то задрожало и замерцало. Его кожа стала глаже, мускулы рельефнее, татуированные разводы побледнели.

Он направился к ним, не отрывая глаз от груди Пенелопы. Она ощутила, как в ней поднимается желание. Несмотря ни на что. Она знала, что его нужно убить, но одновременно ей хотелось быть беременной его семенем.

Как будто прочитав ее мысли, он улыбнулся и тихо, насколько мог, произнес: