Всѣ государства ссылаются на законъ и всѣ нарушаютъ его каждый разъ, когда правители считаютъ такое нарушеніе для себя выгоднымъ.

Невѣрно и то заявленіе, что въ демократическихъ государствахъ законъ является выраженіемъ воли всего общества-государства, а въ деспотическомъ государствѣ выраженіемъ воли только части такого общества.

"Всѣ согласны съ тѣмъ, что преимущественное выраженіе государственной власти есть законъ, — говоритъ Л. Дюги. — Какъ же законъ въ дѣйствительности создается? Если онъ вотируется непосредственно народомъ, то съ необходимостью образуется большинство и меньшинство и законъ вотируется большинствомъ. Слѣдовательно, въ дѣйствительности, законъ не есть истеченіе изъ общей воли; онъ создается только большинствомъ индивидовь, составляющихъ народное собраніе".

Такимъ образомъ даже при томъ условіи, что законъ вотирують непосредственно всѣ граждане государства, онь — этотъ законъ — не является выраженіемъ общей воли. Конечно, и въ совѣтской республикѣ законъ не можетъ быть выраженіемъ общей воли трудового народа, Въ этой республикѣ существуетъ, напримѣръ, смертная казнь, а противъ нее едва ли не громадное большинство рабочаго населенія.

Тѣмъ не менѣе, говоря о современныхъ государствахъ, мы можемъ указать на существенную разницу между демократическими и недемократическими государствами. Власть первыхъ, опираясь на болѣе широкій базисъ, сильное, чѣмъ власть послѣднихъ. Власть устойчивое въ демократіяхъ: здѣсь больше людей, готовыхъ за совѣсть, а не только за страхъ поддерживать ее. Тѣмъ не менѣе, правъ былъ М. А. Бакунинъ, когда говорилъ — "между монархіей и самой демократической республикой существуетъ только одно существенное различіе: въ первой чиновный міръ притѣсняетъ и грабитъ народъ для вящей пользы привилегированныхъ имущихъ классовъ, а также и своихъ собственныхъ кармановъ во имя монарха; въ республикѣ же онъ будетъ точно также тѣснить и грабить народъ для тѣхъ же кармановъ и классовъ, только уже во имя народной воли. Въ результатѣ мнимый народъ — народъ легальный, будто бы представляемый государствомъ, душитъ и будетъ душить народъ живой и дѣйствительный. Но народу отнюдь не будетъ легче, если палка, которой его будутъ бить, будетъ называться палкою народной".

"Республиканское государство, основанное на всеобщей подачѣ голосовъ, можетъ быть очень деспотическимъ, даже болѣе деспотическимъ, чѣмъ монархическое государство, когда подъ тѣмъ предлогомъ, что оно представляетъ всеобщую волю, это государство будетъ тяготѣть надъ волей и свободными поступками каждаго изъ своихъ членовъ всей тяжестью своей коллективной воли".

Сознаніе, что человѣкъ обладаетъ властью — (хотя бы это сознаніе и было ложнымъ, хотя бы здѣсь смѣшивалась власть и возможность выбирать властителя) отодвигаетъ моментъ уничтоженія института власти. Расширеніе круга властвующихъ мнимовластвующихъ, возможность попасть въ ряды первыхъ, является слѣдствіемъ силы, накопленной какой-либо частью населенія. Это расширеніе круга власти можетъ совпасть съ улучшеніемъ быта какой-либо части населенія. Такое улучшеніе быта достигается, какъ разъ благодаря возросшимъ силамъ, но совершенно неосновательно приписывается расширенію круга властвующихъ.

И вотъ, вмѣсто того, чтобы стремиться къ улучшенію своего положенія и, въ частности, къ уничтоженію власти, люди стремятся къ призраку власти, къ мнимому праву на власть.

Процессъ обобществленія власти не наблюдался и не наблюдается въ настоящее время. Разъ только этотъ процессъ начнется, его логическимъ завершеніемъ будетъ уничтоженіе государственной власти, точно такъ же, какъ логическимъ завершеніемъ процесса обобществленія средствъ производства явится уничтоженіе собственности на нихъ.

И такъ, такъ-называемое "представительство" народа не отражало да и не могло отражать его воли. Оно проявляло свою волю, называя ее волей народа.

Воля правительства вовсе не воля народа, иначе, къ слову сказать, народу жилось бы получше.

Лицу, не заинтересованному въ государственномъ угнетеніи и въ государственной эксплуатаціи, трудно не согласиться со слѣдующими словами М. А. Бакунина;—"каждый разъ, какъ намъ представляютъ республику, какъ положительное и серьезное рѣшеніе всѣхъ современныхъ вопросовъ, какъ высшую цѣль, которую должны достигнуть паши усилія, мы испытываемъ потребность протестовать".

Къ сожалѣнію, все еще не мало людей, для которыхъ слишкомъ глубокой и серьезной, а потому и непонятной, является мысль Прудона о томъ, что "всякое господство людей надъ людьми, въ формѣ ли монархической, олигархической или демократической — всегда самодержавіе и въ равной степени несправедливо и безсмысленно".

Къ сожалѣнію, все еще имѣются люди, неспособные вдуматься въ слова В. Тэкера, указывающія, какъ дешево стоитъ современная выборная система, маскирующая все то же старое насиліе, претендующая на то, что истина отыскивается подсчетомъ голосовъ. "Но что такое выборы, — спрашиваетъ Тэкеръ. — "Это не больше какъ бумажное представительство штыка, полицейской дубинки и пули. Это способъ, не тратя лишняго времени, удостовѣриться, на чьей сторонѣ сила и подчиниться неизбѣжному". "Вѣдь главная цѣль избирательнаго права заключается въ томъ, чтобы найти истину посредствомъ подачи голосовъ и опровергнуть своихъ противниковъ, показавъ имъ, что они менѣе многочисленны, чѣмъ наши друзья". (Тэкеръ).

"Если у рабочаго человѣка, — говорилъ Л. Н. Толстой, — "нѣтъ земли, нѣтъ возможности пользоваться самымъ естественнымъ правомъ каждаго человѣка извлекать изъ земли для себя и своей семьи средства пропитанія, то это не потому, что этого хочетъ народъ, а потому, что нѣкоторымъ людямъ, землевладѣльцамъ предоставлено право допускать и не допускать къ этому рабочихъ людей. И такой противоестественный порядокъ поддерживается войскомъ. Если огромныя богатства, накопленныя рабочими, считаются принадлежащими не всѣмъ, а исключительнымъ лицамъ; если власть собирать подати съ труда и употреблять эти деньги, на что это они найдутъ нужнымъ, предоставлена нѣкоторымъ людямъ; если стачкамъ рабочихъ противодѣйствуется, а стачки капиталистовъ поощряются; если нѣкоторымъ предоставлено избирать способъ религіознаго и гражданскаго обученія и воспитанія дѣтей, если нѣкоторымъ лицамъ предоставлено право составлять законы, которымъ всѣ должны подчиняться, и распоряжаться имуществомъ и жизнью людей, — то все это происходитъ не потому, что народъ этого хочетъ и что такъ естественно должно быть, а потому, что этого для своихъ выгодъ хотятъ правительства и правящіе классы и посредствомъ физическаго насилія надъ тѣлами людей устанавливаютъ это".

Воля правителей — не воля общества и не становится таковой въ томъ случаѣ, если правители выбраны.

Во всякомъ случаѣ сторонники избирательной системы едва ли отвѣтятъ удовлетворительнымъ образомъ на вопросъ, надо ли подчиняться велѣніямъ глупыхъ и безчестныхъ людей, такъ какъ они стали "выразителями" воли, потому что обманули мало знающихъ ихъ людей и были выбраны въ законодатели или чиновники.

Крупная собственность почти всегда шла рука объ руку съ политическимъ могуществомъ. Но сама крупная собственность не могла существовать безъ насилія. Предшествуя такой собственности, а въ послѣдствіи всегда поддерживая ее и существуя наряду съ нею, насиліе всегда создавало и закрѣпляло фактъ "держанія" многихъ вещей, а затѣмъ институтъ собственности на вещи.

Насиліе же создавало и порабощеніе — собственность на людей, которая, въ свою очередь, создавала и государственное угнетеніе.

Первый промыселъ людей-охота, — въ своемъ первоначальномъ видѣ, встрѣчается и съ простымъ насиліемъ человѣка надъ человѣкомъ, а затѣмъ переходитъ въ нападеніе на людей, въ набѣгъ. Удачный набѣгъ, завоеваніе, сопровождались захватомъ добычи, захватомъ людей, обложеніемъ людей данью.