— Но как я могу помочь вам, если даже не знаю вашего имени?

— Прощайте, сэр.

Он не пошел за мной. Уже через минуту я промокла насквозь. Вуаль липла к лицу, как вторая кожа, и щеки ужасно чесались. Жизнь в черном цвете? Какая чушь!

И как жестоко! Он сказал это лишь потому, что я не назвала своего имени. Мужчины бывают так беспощадны! Думают только о себе! Самые важные для них вещи — те, которых они хотят и добиваются.

Дедушка умер. Я искренне и глубоко скорблю. Да и кто бы не скорбел о таком человеке? Но я вовсе не окружаю себя черным облаком.

Встретившись с ним в третий раз, я по-прежнему не имела понятия, кто он. Он беседовал с другом моего дедушки, лордом Теодором Анстоном, джентльменом, все еще по стародавней моде прикрывавшим лысину густым курчавым париком. Лорд Анстон носил панталоны до колен повсюду, а не только в клубе «Олмэкс» по средам. Он катался в обществе своры гончих в Гайд-парке, но охотился не на лис, а на хорошеньких дам и их горничных. Дедушка как-то поведал мне, тихо смеясь и прикрывая рот ладонью, что Тео надел черные атласные панталоны даже на кулачный бой, проводимый в Хаунслоу-Хит, и один из боксеров был так поражен, что уставился на лорда, забыв обо всем, а противник воспользовался моментом и послал его в нокаут.

Лорд Анстон улыбнулся, показывая на удивление хорошие зубы, похлопал незнакомца по плечу и стукнул тростью с набалдашником в виде львиной головы о плиту тротуара. На нем были черные атласные туфли с большими серебряными пряжками. Для человека, поднятого на два дюйма над землей, он двигался с поразительной грацией.

Шагай я чуточку быстрее, мужчины не увидели бы меня, но мне взбрело в голову сначала воззриться на туфли лорда Анстона и прикинуть, как бы они выглядели на мне, потом остановиться перед лужей. Зачарованно глядя на грязную воду, я думала, что он непременно ступит в нее и забрызгается с головы до ног, и, конечно, замешкалась. Он немедленно оказался рядом, открыв в улыбке все тридцать два зуба, и негромко осведомился:

— Как? Опять без Джорджа? Бедняга, скоро он растолстеет от лени и неподвижности.

— Джордж, к сожалению, страдает от приступа лихорадки. Правда, ему немного получше, но все же слишком рано подвергать его испытанию плохой погодой.

Надо сказать, день выдался ясным и солнечным, но он кивнул и с мудрым видом изрек:

— Да, лихорадка — штука опасная. Я держал бы Джорджа взаперти, пока он не сумеет одновременно поднять хвост и лизнуть вашу ладонь.

Я прыснула, представив Джорджа за завтраком и рыжий флажок-хвостик, которым он усердно вилял, пока миссис Дули скармливала ему с руки добрую дюжину маленьких рольмопсов из семги, приготовленных специально для него.

— Наконец-то я вас поймал, — объявил он, и я отступила, прежде чем поняла, что это совершенно ни к чему.

Он вопросительно склонил голову набок, но я не собиралась признаваться, что ни на йоту не доверяю ни ему и ни одному мужчине в мире.

— Не бойтесь, — вымолвил он наконец, недоуменно хмурясь. — Просто я имел в виду, что если мужчина способен рассмешить женщину, значит, она попала в его сети.

Я все еще качала головой, когда он добавил, снова улыбаясь:

— Это шутка, но в каждой шутке есть доля истины. Лорд Анстон открыл мне, кто вы. Я просил его не окликать вас, боясь, что вы испугаетесь и убежите. И знаете, что он ответил? «Что-что, Джон? Отпугнуть девицу Джеймсон? Ха! Ни капли страха в этом изящном маленьком создании! Она ведь поет, и, следовательно, голос у нее сильный. Возможно, чувство ритма внесло лепту в грациозность ее движений, а занятия танцами сделали совершенной фигуру, хотя мне трудно судить. Может, она мила и добра?» Да, именно так и объявил лорд Анстон. И добавил еще, что знаком с вами с того момента, как вы срыгнули молоко на воротничок его сорочки.

— Вполне возможно, — согласилась я. — Только не помню, как это было. Лорд Анстон — старинный друг моего деда. Но пою я куда хуже, чем играю на фортепиано.

— Он сказал мне, кто вы. Должен признать, что немало удивлен. Так вы кузина Питера Уилтона?! Мы вместе учились в Итоне. Вы Андреа! Он часто о вас говорил!

— Нет, — покачала я головой. — Вы совершили ужасную, но вполне понятную ошибку. Такое бывает. Не стоит терзаться угрызениями совести. Завтра все забудется. Прощайте. Желаю приятно провести день.

Я все-таки не выдержала и оглянулась. Он стоял, глядя мне вслед, все еще вопросительно наклонив голову. И поднял было руку, чтобы махнуть мне, но тут же медленно опустил и отвернулся.

Вот уже в третий раз вижу его и по-прежнему не знаю, кто он. Только имя: Джон. Обычное, ничем не примечательное, совершенно не отражающее его сути. Но с меня и этого достаточно. Я ощущала с роковой определенностью, что он опасен.

Всякий человек, для которого смех привычен, как старые удобные шлепанцы, крайне опасен.

Я лежала на одном из дедушкиных изумительных аксминстерских ковров, подняв ноги на подлокотники большого кожаного кресла, и читала о своем герое лорде Нельсоне. Будь я на борту «Виктории» рядом с ним и оберегай его спину, он и по сей день был бы жив. Теперь же Нельсон — часть истории, существует только на страницах книг. Но я отдала бы все, лишь бы он сидел рядом, повествуя о своих приключениях, особенно об амурных, тех, где речь идет о леди Гамильтон. «Ах, какая безнравственность!» — сказал бы дед. Не то чтобы я одобряла этот возмутительный роман, но так уж сложилось. И хотя меня это бесило и казалось отвратительным, так уж сложилось.

«Настоящий мужчина, — не раз говаривал дед. — Ненавидел беспомощность и некомпетентность, презирал безумие короля, сражался с министерством, чтобы выбить побольше денег на корабли и жалованье морякам, храбро боролся с проклятыми лягушатниками и оставался верным стране. Я хорошо его знал и в жизни не видел более храброго и мужественного человека».

Иногда, придя в хорошее настроение и залихватски подмигивая, дедушка рассказывал, что леди Гамильтон хотела его, а не лорда Нельсона, но дед, к сожалению, был женат, и Эмме Гамильтон пришлось довольствоваться Горацио Нельсоном.

«Знаешь, Энди, он был коротышкой. Смешным коротышкой, но восполнял все недостатки умом и сообразительностью. Хотя, впрочем, и мозги не всегда ему помогали. Никак не мог взять в толк, как сделать даму счастливой. Впрочем, и леди глупыми назвать было нельзя. Взгляни хотя бы на бабушку: вот эта женщина всю жизнь держала меня по стойке „смирно“. Язык у нее работал так же безупречно, как мозги. Одинаково хорошо смазаны… Так вот, Энди, хочу сказать, что лорд Нельсон был мастак по части замечательных новых стратегий и уловок, но ни одна из них так и не смогла сделать женщину счастливой».

Мне часто хотелось спросить деда, откуда он взял столь интересную теорию. Кроме того, я умирала от желания объяснить, что для мужчин самое главное — собственное счастье. Как только женщина оказывалась в их власти — чего еще желать?! И не о чем волноваться.

— Энди, где, черт возьми, ты пребываешь?

Подняв глаза, я узрела своего кузена Питера.

— Питер! Господи, да ведь ты в Париже! Ох, ну какая я глупая! Ты приехал! Наконец-то!

— А ты валяешься на ковре, задрав ноги и уткнувшись в книгу! Не представляешь, сколько раз я воображал тебя в подобном виде.

Я подскочила и бросилась ему на шею. К счастью, Питеру удалось вовремя поднять руки и подхватить меня на лету. Я покрыла его поцелуями, вплоть до кончиков ушей.

— Ты дома, — прошептала я, продолжая целовать и обнимать кузена.

Питер, смеясь, стиснул мои плечи. Наконец он поставил меня на ноги и, отстранившись, принялся изучать.

— Неплохо выглядишь, — признал он, и я грустно усмехнулась, распознав ложь: слишком тонко чувствую не правду, вот и не поддаюсь на лесть.

Я продолжала гладить его руки, словно желая убедиться, что он действительно здесь.

— Откуда ты взялся? Я не ожидала тебя. О Боже, неужели что-то случилось?