— Мой милый Хобсон скоро оправится, а потом выпьет три чашки очень крепкого чая. Таков уж его обычай. — И с улыбкой прибавила:

— Надеюсь, он сумел помочь вам, леди Девбридж?

— Да, мэм, — обронила я, не найдясь, что еще сказать или объяснить, что в доме царит зло, недавно совершенное, но живое, как случайно уцелевшая змея, которая время от времени поднимает голову, стараясь ужалить. Оно тут, я это знаю. Тут. И выжидает.

Но чего?

На следующее утро, за завтраком, я слушала рассказ лорда Уэверли о разрушенном замке в Корнуолле, рядом с Пензансом, в котором он лично обнаружил двенадцать весьма активных, если можно так выразиться, призраков умерших людей.

— Ни один не желал покидать руины, хотя там давно никто не обитает. Они ясно давали понять, что им там хорошо. Призраки никогда не беспокоили местных жителей, зато наслаждались, терроризируя приезжих англичан, которые желали осмотреть замок.

Я не хотела верить этому, но пришлось. Виконт, кроме того, собирался осмотреть маленькую комнату, где заснула Амелия. Лоренс, накануне провожая меня до спальни, обмолвился, что хотел бы при этом присутствовать. Он улыбнулся мне, нежно притронулся ладонью к щеке и похвалил:

— Вы так хорошо справляетесь со своими обязанностями, Энди. Я очень горжусь вами. Вчера, когда был в деревне, я слышал, как вас восхваляют в каждой лавке, где вы так мудро потратили немного денег. Теперь все торговцы от вас без ума. Молодец!

Он поцеловал меня в щеку, к чему я уже привыкла и больше не отстранялась, даже мысленно. «Прогресс, — подумала я, — доверие к мужу». Лоренс хороший человек, и я снова пообещала себе, что никогда не забуду, сколько он сделал для меня.

Но что же именно он сделал для меня?

Превратил в хозяйку прекрасного дома, дал свое имя, не требовал выполнения супружеского долга. А я? Чем ответила я?

Я не какая-нибудь неловкая краснеющая барышня, но так ли уж это важно? Не злобная, не подлая, не сварливая. Он часто твердил, что я развлекаю его. Я неплохо ладила с его родными и слугами. Мы с его дочерью подружились, ко всеобщему благу, конечно.

Но теперь я сумела понять, что все это время была невыносимо высокомерна. Диктовала свои правила и предполагала, что все будут следовать им.

И хуже всего, что я была невероятно глупа. Совершеннейшая идиотка. Только полная кретинка могла совершить эту роковую ошибку — стать женой Лоренса. Но что сделано, то сделано. Никогда, никогда Лоренс не увидит от меня ничего, кроме симпатии и уважения, доброты и преданности, которые я готова отдать ему.

Этим утром за столом, кроме меня и, разумеется, Джорджа, была лишь чета Уэверли. Виконтесса просто влюбилась в Джорджа, и тот бессовестно этим пользовался.

Я как раз намазала маслом тост, скормила Джорджу кусочек хрустящего бекона, от которого тот должен был бы отказаться, не будь таким обжорой, ибо леди Уэверли уже пожертвовала ему целых три ломтика. Но тут на пороге возник Брантли с серебряным подносиком.

— Письмо для вас, миледи, — объявил он и покинул комнату так же тихо, как появился.

— Я с самого начала знала, что он библейский Моисей, — сообщила я, улыбаясь гостям. И в следующий же миг пришла в такое волнение, что едва не разорвала конверт. — Это от моего кузена!

Я старательно расправила листок бумаги. Вряд ли это ответ на мое приглашение: слишком рано. Может, Питер хочет примириться со мной? Какое длинное послание! Две страницы!

Я принялась читать первую.

25 ноября 1817 года

Брюссель, Бельгия

Моя дорогая Энди!

Я буду с тобой, как только смогу оставить Брюссель. Прошу, нет, умоляю прочитать вложенное в конверт письмо от твоего отца. Он отправил его мне, боясь, что ты не захочешь даже развернуть его послание. Кроме того, насколько я понял, он опасается, что письмо перехватят и оно до тебя не дойдет. Хотя причины его волнения мне не известны, он вне себя от страха за тебя и всеми силами рвется в Девбридж-Мэнор.

Прочти письмо, Энди, хотя бы ради меня. Увидимся к Рождеству. Пожалуйста, побереги себя.

Любящий тебя Питер.

Я подняла голову, и хотя слышала голоса, лица присутствовавших расплывались перед глазами. Отец. Только не он, этот мерзкий предатель! Я всегда считала, что он мертв. Он давно уже должен был сойти в ад, где ему место! Однако он пишет мне! Мне, после того как убил матушку, которая вот уже десять лет лежит в могиле!

Дрожащими пальцами я медленно расправила измятую страничку. Большие, округлые, слегка наклонные буквы.

22 ноября 1817 года

Антверпен, Бельгия

Дражайшая дочь!

Молю Бога о том, чтобы ты прочла это письмо. Не стану тратить время, рассказывая, сколько горя принесла мне наша долгая разлука. Возможно, скоро ты дашь мне шанс все объяснить и я увижу, какой ты стала.

Я узнал о твоем замужестве. Этого быть не может, Андреа. Ты в опасности, смертельной опасности. Я знаю, тебе трудно поверить, но сделай то, о чем я прошу. Немедленно оставь Девбриджа и позаботься, чтобы никто не проследил, куда ты поедешь. Вернись в Лондон, в дом деда. Я буду с тобой, как только смогу, и все объясню. Питер ждет, пока я закончу письмо, и я могу лишь добавить, что безмерно люблю тебя.

Твой отец Эдвард Кент Джеймсон.

Я встала из-за стола, улыбнулась лорду и леди Уэверли и, извинившись, сказала, что у меня много дел. Джордж с лаем побежал за мной. Я прошла в бальную залу в самой глубине дома. Здесь никого не было, хотя всего неделю назад слуги суетились, вытирая пыль и полируя паркет. Хрустальные подвески люстр сверкали, словно драгоценные камни. Тяжелые парчовые шторы, закрывавшие высокие окна, сняли и выбили накопившуюся за пять лет пыль.

Я снова развернула письмо, подошла к дальним окнам, таким чистым, что стекол, казалось, не было, и перечитала каждую строчку.

Отец хотел, чтобы я немедленно уехала отсюда. Но почему? В чем причина? Почему он не объяснил? Вероятно, потому, что так спешил и не хватило времени. Но это вздор! Какие могут быть причины? Просто хотел снова вкрасться мне в доверие? Зачем? Неужели ему не хватает своих денег? Собирается попросить у меня? А может, побоялся, что письмо попадет в руки посторонним и вспугнет мнимых злодеев?

Значит, он проведал о моем замужестве и считает, что именно поэтому мне грозит опасность? Чушь! Да, но разве старуха не пыталась прикончить меня кинжалом Джона?

Я стала разглядывать садовников, косивших траву на восточном газоне. По дорожке важно выступали два павлина с гордо распущенными хвостами. Такая обычная мирная сценка!

Но что-то в самом доме было необычным, странным, зловещим. Черным.

Означало ли это, что мишень сил зла — именно я?

Сложив письма, я вернулась к себе. Белинда раскладывала мои щетки и расставляла флакончики на туалетном столике. Подойдя к бюро, я вынула шкатулку в итальянском стиле для писем. Она была пуста. Я положила туда письма, заперла шкатулку и уже хотела было положить в ящик маленький золотой ключик, но передумала. Нашла золотую цепочку, нацепила на нее ключ и повесила на шею.

Потом сунула в карман «дерринджер». Никто не дождется, чтобы я покинула собственный дом, но, с другой стороны, осторожность не помешает. Что бы ни имел в виду мой отец, я готова встретить опасность. Если старуха снова явится, я пристрелю ее. Кто бы мне ни угрожал, я всажу в него пулю. И пусть только драгоценный папаша попробует встретиться со мной!

Но этой ночью никто не потревожил меня.

Глава 19

На следующий день все мы сопровождали лорда Уэверли в комнату, где когда-то была музыкальная комната Кэролайн. Амелия отказалась войти туда, и я ее не осудила. Взяв под руку Лоренса, мы вслед за виконтом шагнули внутрь. Я, не двигаясь, наблюдала, как лорд Уэверли обходит помещение. Он долго молчал, прежде чем поднять голову и провозгласить: