Прошла неделя.

Это была очень насыщенная неделя.

Теперь по утрам Альберт будил меня, не облизывая, а тыкал носом под рёбра, всё настойчивей и настойчивей, пока я не вставал. За эти дни усвоил, что собаки хотят есть всегда, но кормить их всё же лучше два раза в день. Объяснил Альберту, почему он должен закапывать свои какашки (Альберт сначала возражал, говорил, что собаки так не делают, но я уверил его в том, что говорящие собаки только так и делают).

Нечаянно поинтересовался его отношением к кошкам, и неожиданно получил в ответ целую тираду.

Оказывается, ничего против «них» в целом Альберт лично не имеет, и относится с пониманием. Ну и любой нормальный здоровый пёс тоже. Ну кошки и кошки, всё нормально, пока они не начнут лезть ко всем со своей кошковостью — гадить в тапки, драть мебель и ковер. На моё замечание, что немногие кошки так делают, Альберт почти с горечью сказал, что вот, из-за меньшинства страдают нормальные коты и кошки. Когда же я сказал, что с точки зрения человека домашние собаки и кошки по функционалу почти одно и то же, Альберт строго ответил, что мысль о том, что собаки похожи на кошек, неверна, и что собаки и кошки разные в принципе. Я спросил тогда, как отличить нормального кота от плохого. Альберт туманно пояснил, что нормальные — они вообще нормальные, кошки и кошки, почти как собаки, а ненормального сразу видно. Он, сказал Альберт, может даже и нормальный, но вот у него в башке сдвинуто что-то, и он считает шиком вести себя как «настоящий» кот. Эта, как её, мода, горько сказал Альберт.

Я же ответил на кучу вопросов относительно человеческого поведения. Вопросы были самые разные. Например, зачем я хожу на работу. Или почему ушла Лариса. И почему потом ушла Лена. И почему от меня все уходят.

Или зачем телевизор.

Кстати, о телевизоре. Я смотрел по кабельному футбол. Мне нравится смотреть английский футбол, есть в нём что-то первородное, игра как она есть. Тут звякнула на кухне микроволновка, сообщая миру, что фаршированная курица согрелась.

Когда я вернулся в зал с подносом, по телевизору уже вещал «National Geographic». Какие-то хищники прыгали по экрану, валя с ног резвых антилоп, и внимательный Альберт смотрел на это дело, не отрываясь.

Я подобрал с пола валявшийся подле Альберта пульт, переключил на футбол и положил пульт возле себя на диван, и вот тут-то до меня и дошло, что пока меня не было в комнате, кто-то включил «National Geographic». Пока я в тяжком изумлении осмысливал произошедшее, Альберт подошёл к дивану, взял пастью пульт, положил его на журнальный столик, подталкивая носом, нацелил его на телевизор, и носом же переключил канал. Остолбенение моё как рукой сняло.

— Эй, — сказал я, — собака наглая! А ну отдай пульт!

Альберт тут же взял пульт в пасть, и, косясь на меня, боком отбежал в сторону.

Я разозлился. Стянул с ноги тапок и, резво шагнув к псу, с силой шлепнул его тапком по спине.

— Я же, гав, друг! Гав! А друзей, гав, не бьют!

От возмущения Альберт обильно пересыпал свою речь лаем, пульт при этом однако из пасти не выпустил, из-за чего говорил немного невнятно.

Я наладился стукнуть его снова, и тогда он выпустил пульт и с тихим рычанием обнажил клыки.

— Ты смотри, — сказал он, — я ведь и цапнуть могу.

— Не дотянешься, — ответил я.

— Недооценка собачьих возможностей — большая человеческая ошибка — сказал он. — Собаки очень быстрые.

Ешкин кот! То есть пёс. Как сильно изменилась за эту неделю его речь.

— Вот ты, значит, как. Кусаться надумал. Всё, паразит, — сказал я, чувствуя собственное бессилие. — Я с тобой не разговариваю.

А что прикажете делать? Бить его, видимо, стало опасно. Не кормить, так он чего доброго меня самого на харчи пустит.

И тогда я выдернул из розетки шнур телевизора.

Так сказать, ни себе и ни людям. То есть собакам.

Вечером, часов в семь, Альберт пришёл извиниться.

Я сидел на балконе, этаж третий — всё видно, всё слышно, и не так высоко, как, к примеру, пятый, что при наличии отсутствия лифта фактор весьма существенный.

Во дворе, на лавочке курили девочки. Впрочем, какие они девочки, вон какие вымахали. Зрелище было свойства сомнительного, но приятное тем не менее. И вот я, значит, сидел, наслаждался этим сомнительным зрелищем и неторопливо думал о том, как я теперь буду жить. Сильно удручало то обстоятельство, что всё происходящее меня особо не впечатляло. Нет, я понимал, чем мне может всё это дело грозить, но — как-то не трогало. Но мысли о том, что вот такая бесчувственная дубина, навевало.

Не совсем полноценен, так сказать.

Рядом со мной тихо возник Альберт.

— Пойдём гулять, — сказал он просительно. За последние два дня он стал довольно выразительно интонировать.

Я Альберта проигнорировал.

Тогда он легонько потянул меня зубами за штанину.

— Пойдём, а? — сказал он, не разжимая зубов.

— Да пошёл ты, — сказал я.

— Я бы с удовольствием, — отпустил штанину Альберт. — Но без тебя у меня не получается.

Скотина какая, подумал я, хоть бы притворялся немного.

— Кусаться он вздумал.

— Я же пошутил!

Я посмотрел на Альберта. Он опять сидел в этой идиотской позе воспитанной болонки и смотрел на меня широко открытыми глазами.

Врёт ведь, сволочь.

— Да чтобы я укусил тебя! Ты же друг!

— Плохая шутка, — сказал я.

— Извини! — Альберт упал на спину и начал извиваться. — Больше не буду! Я ж собака! Я ж не умею шутить!

— Ладно, — сказал я. — Пошли.

Для начала мы зашли в круглосуточный магазин. Альберт интеллигентно сидел возле входа, пока я покупал пиво. Потом мы пошли по вечернему городу неторопливо, как и подобает человеку, находящемуся в отпусках и не затеявшему никакого безумия вроде ремонта.

Перед нами шла девушка. В светлой блузке, в отлично сидящих джинсах, в босоножках на каблучке-шпильке. Я обратил на неё внимание ещё в магазине. Потому что симпатичная, потому что кроме нас никого больше в магазине не было. Альберт трусил по левую ногу, изредка поглядывая на меня.

— Нравится? — спросил он вдруг.

— Чего? — я и в самом деле в первый миг не понял, что он имеет ввиду.

— Девушка впереди, — пояснил он.

— Да, — сказал я, — пожалуй.

— Счас, — сказал он и слегка прибавил шагу. Поравнялся с девушкой и негромко гавкнул. Девушка вскрикнула и отскочила в сторону. Каблучок-шпилька сыграл на камушке, и она упала. Альберт отскочил в сторону, сам, по-моему, напуганный таким разворотом событий.

— Фу! — заорал я дурным голосам и кинулся девушку поднимать. Впрочем, было похоже, что не очень-то ей моя помощь нужна. Она уже вставала с асфальта, глядя на меня сердитыми глазами.

— Это ваша собака? — спросила она требовательно. Я в некотором замешательстве посмотрел на Альберта и уже открыл было рот, и даже успел произнести звук «н», но тут этот подлый пёс подошёл и потерся о мою ногу.

— Моя, — сказал я обречённо.

— Может, мне в суд на вас подать? — сказала она задумчиво. Словно прикидывая, сколько можно с меня содрать. Какая-то на редкость спокойная девушка.

— Да он не кусается, — сказал я неубедительно.

— Ага, — сказала девушка.

— Он смирный, — попробовал я ещё раз.

— Ага, — сказала девушка.

— А хотите я вам пива куплю?

Альберт медленно повернул голову, вот так — снизу вверх, и посмотрел на меня.

— То есть хотите откупиться бутылкой пива, — сказала девушка.

— Бутылкой хорошего, вкусного пива, — уточнил я.

— Удачи, — сказала она. Не в смысле «попытайся», а в смысле «пока».

Я смотрел, как идёт она, удаляясь от меня в неверном фонарном свете. Сожалеть, в общем-то, было не о чем, и всё же подобные обломы поднятию духа не способствуют ну никак.

— Ты зачем гавкнул, дебил? — спросил я Альберта. Слово «дебил» я произнёс с особенным удовольствием. Во-первых, хотелось, а во-вторых, имел законное право.