Капитан Рамирес с воинственным видом делает несколько шагов.

– Майор Мануэль Уриарте, – торжественно произносит он, – вы арестованы и вплоть до новых распоряжений будете содержаться под стражей.

Время словно распухло, соблазн предаться воле судьбы неумолим, как жара, серые тени наползают сквозь переплет оконца, через которое видны огни в корпусах напротив и в городе, грубо разбуженном среди ночи сигналом воздушной тревоги. Двенадцать часов, проведенных в маленьком подвале здания Комиссии, кажутся майору Уриарте длиннее предыдущих сорока шести лет жизни. Он слышит далекие крики во дворе, звяканье оружия, шаги солдат, видимо, строящихся в роты, но как-то беспорядочно, урчание машин, которые заводят под навесами, бесконечную трель телефона непонятно где, явно остающуюся без внимания. Вот опять пронзительный звонок, и так каждые несколько секунд, с монотонной настойчивостью.

Спрятавшись за колонной на площади Сук эль-Фуки, укрытый с головы до ног джильбабом, Алонсо Гарсес читает приклееную к оштукатуренной стене листовку. Все стены в Тетуане залеплены этими бумажками.

Гарсес мрачно водит глазами по строчкам: он уже ни о чем не думает, кроме этих слов и их зловещего смысла.

Глаза быстро пробегают все пятнадцать статей.

В конце улицы в последних оранжевых лучах заката поблескивает оружие военного конвоя, и явно встревоженные торговцы торопливо собирают с циновок свои специи, чтобы успеть спрятать их на повозках.

Несколько часов спустя в квартале эль-Блад два кавалерийских прапорщика и сорок пять штурмовых гвардейцев сталкиваются с батальоном легионеров и полком регулярной армии. Алонсо Гарсес с перепачканным лицом, заняв позицию среди мешков и ящиков импровизированной баррикады, слышит первые хрипы войны, еще не сознавая, что это война, чувствует запах пороха, дышит, как загнанный в нору зверь, никак не решаясь выбрать цель, не в состоянии приладить винтовку, оглушенный постоянной стрельбой и всем обликом осажденного города. Опять сухие выстрелы, эхом отдающиеся в ушах. Молоденький гвардеец рядом с ним сначала падает на трясущиеся, как желатин, колени, а потом вообще складывается пополам и валится на землю, и пока двое товарищей пытаются поднять его, бормочет что-то невразумительное, слышны только отдельные слова, фашисты чертовы, мать вашу… Гарсес склоняется над ящиком с боеприпасами, заряжает винтовку, ловко вскидывает ее, подносит к перекошенному от ярости лицу и наконец прицеливается, выбрав в качестве мишени блокирующий площадь отряд легионеров. Склад оружия на главной улице незадолго до этого был атакован молодежью из Народного дома, и теперь нападавшие бегут по превращенному в поле боя кварталу с криками «Да здравствует законное правительство!». Какие-то парни стреляют по фашистам с плоских крыш медины. Выстрелы звучат почти бесперебойно, в ход пошли минометы и гаубицы. Страшный шум накрывает город, в дыму почти ничего не видно. Трудно понять, что происходит: пожары, падающие с неба факелы, красноватые вспышки, а надо всем этим – ожесточенный сигнал тревоги, в котором смешались полицейские сирены, пронзительные гудки машин «скорой помощи» и колокольчики пожарных. Несколько санитаров торопливо проносят раненого через сады при мечети в направлении военного госпиталя. Группы солдат оцепляют район.

С наступлением ночи взрывы становятся реже. Прожектора, вращаясь, втягивают в расходящиеся пучки света усыпанные обломками перекрестки. Военные грузовики, наполненные мешками, ездят между костров, где суматошно сжигают документы, письма, картотеки… Становится известно, что лидеры правительственных и рабочих партий, а также руководители Народного дома арестованы. С крыш никто больше не стреляет, но на земле кое-где видны параллельные красные линии – видно, кого-то волочили под мышки, и от пяток остался кровавый след.

У кладбищенской стены не прекращаются винтовочные залпы. Осколки картечи, зияющие дырами стены, обрушившиеся балконы, дома без крыш в клубах старой известки, металлическая и пороховая пыль на согнутых до земли деревьях. В одном из дворов лежит мертвая лошадь с распоротым брюхом и черными внутренностями, шевелящимися от мух. Начиная с десяти вечера по улицам ходят лишь военные патрули.

Тем не менее Гарсес в сопровождении Исмаила направляется в Танжер. Во избежание патрулей на главной дороге они едут верхом по горной тропе, какой обычно пользуются торговцы скотом, и уже оставили позади сады с их темной глиной и голыми, похожими на когтистые лапы деревьями. Война стучит в висках быстрее, чем кровь; среди белых камней и уступов она продолжает бомбить, хрипеть, стрелять, с каждым километром подступая все ближе к горлу. Он, Алонсо Гарсес, который надеялся избежать всех опасностей эпохи, оказался жестоко вырван из своей геологической капсулы, полной минералов и окаменелостей, и подхвачен величайшим мировым смерчем, а вырвали его те, кто, провозгласив себя спасителями родины, восстал против законно избранного испанцами правительства, кто навязал закон, разрешающий открывать двери прикладами, составлять списки неблагонадежных, расстреливать на рассвете и сжигать книги с криком «Долой разум!». Несколько колонн легионеров и регулярных войск, преисполненных веры в справедливость таких действий, уже готовы к отправке из Сеуты в Севилью. Гарсес почему-то представляет их закованными в броню и с инквизиторскими крестами на груди, он даже слышит их крики и завывания, в которых изливается фанатичная злоба. А на другой стороне пролива – летняя ночь, лицемерная и обманчивая в своем веселье. Никогда он не думал, что страна может быть настолько своей, близкой, а ее земля восприниматься как собственная плоть. Гарсес все больше укрепляется в мысли любым способом добраться из международной зоны, каковой является Танжер, до берегов Испании. Но Танжер – это еще и зал ожидания будущего, и пристанище прошлого, и узкая лестница в квартиру Керригэна, и запах гашиша, и привычный стук домино в кафе «Париж», и хрупкие мачты рыбачьих шлюпок у пристани, и лавки у моря, и луна, карабкающаяся по ограде отеля «Эксельсьор», и исходящий от кожи слабый запах духов. Все эти образы витают вокруг Гарсеса, пока он молча следует за Исмаилом. Слегка подгоняемые ночным ветерком, они держат путь на острые вершины гор, которые к северу теряют свою остроту.

В одном из кабинетов Управления научных исследований Пастеровского института Филип Керригэн, склонившись над столом, внимательно рассматривает диаграмму и графики с цифрами и стрелками, которые ему показывает руководитель управления месье Рено. Такая скрупулезная работа, несомненно, заняла у специалистов не один час.