— Как бы то ни было, это не важно. В любом случае, мне не позволено с ней видеться.

— Кто это сказал?

— Люди, которые управляют моей жизнью, вот кто, — говорит он, теребя волосы. — Давай поговорим о чем-нибудь другом.

— У меня есть идея получше, — произношу я. — Давай пройдемся по магазинам и наберем множество десертов и конфет. Хочешь?

Спустя несколько минут, мы уже идем по улице по направлению к парку, держа в руках мороженое в вафельном рожке. Конечно, в нем нет ничего настоящего. Но хоть оно и полностью синтетическое, по вкусу его ничем не отличить от настоящего. Я ела его несметное количество раз. А все потому, что моя мама — сладкоежка. Джексон так быстро прогладывает свою порцию, что мне остается только предположить, что до этого момента он ни разу не пробовал мороженое. Я хочу его спросить, но понимаю, что будет не вежливо обратить внимание на то, что снова может его огорчить. Ло определенно ел мороженное, как синтетическое, так и настоящее. У него есть возможность попробовать все это и у него есть мама. Должно быть, для Джексона это тяжело, признает он это или нет.

В парке растут деревья, настоящие деревья с оранжевыми, красными и желтыми листьями. Люблю осень. Люблю, как мир меняет цвета, словно в сказке.

— Это ничто по сравнению с Лог. Ты должна ее увидеть.

— На что это похоже?

— Она полна жизни и красок круглый год. Думаю, тебе бы понравилось.

— Расскажи мне о ней.

Джексон вытягивается на скамейке, его лицо погружается мысли.

— Нас меньше, чем землян. У нас такая же система обучения, как и у вас, и даже такая же рабочая система, только лоджиане могут выбирать свою будущую профессию. Нас не заставляют так, как это делают здесь.

Я инстинктивно хочу с этим поспорить. Нас не принуждают. Наше рабочее место определяют наши способности и запросы общества, но я знаю, что это не мои слова, а отца, засевшие глубоко во мне. Я продолжаю молчать, желая узнать, действительно ли мы такие плохие, какими нас видит Джексон, или же их вид обработал его так же, как наш обработал меня.

— Большинство, — продолжает Джексон, — занимается сельским хозяйством. В правительстве слишком много обмана, а что касается армии, то, так как мы миролюбивы от природы, никто не хочет туда идти. Зевс все время этим не доволен.

Я наклоняю голову.

— А что насчет твоей семьи?

Джексон напрягается.

— Что бы ты хотела знать?

— Что ж, для начала, чем они занимаются? Они, военные, как и ты? Полагаю, что RES — это что-то, связанное с армией.

Он взвешивает вопрос долгое время.

— Думаю, можно сказать, что это смесь всех четырех направлений. — Затем он стучит по часам. — Почти время тренировки. Нам лучше вернуться.

— Значит ли это то, что мой отец попросил тебя вернуться? Я переживала, что ты не появишься на тренировке, что он выгнал тебя из программы.

— Нет, я получил письмо об утренней тренировке так же, как и ты. А что будет сегодня, я не знаю. Он вызвал меня к себе. Понятия не имею, что он хочет.

Я киваю. Это может быть хорошо или очень-очень плохо. Мы идем обратно через парк, и, когда мы уже подходим к электрону, я поворачиваюсь к Джексону, останавливая его, прежде чем он может сделать хоть еще один шаг.

— Ты знаешь, — говорю я голосом, полным лживого великодушия. — Ты от этого просто так не отделаешься. Я узнаю о твоей семье, хочешь ты этого или нет.

— Знаю, — Отвечает он. — Этого я и боюсь.

Джексон не разговаривает на протяжении всего пути от электрона до папиного офиса. Нет, на самом деле, он говорит, но лишь о погоде, электроне, да и чем угодно, избегая разговора о своей семье. Что-то мне подсказывает, что какой бы там ни был секрет о его семье, в нем точно нет ничего хорошего. Может, я и не хочу его знать.

Двери лифта открываются, и предо мной предстает Сибил, уже ожидая меня в атриуме.

— Ты поздно, — говорит она, постукивая по своим часам. Однако я пришла на десять минут раньше. — Я надеюсь, что ты будешь пунктуальна в течение всего обучения. И ты, — Она бросает взгляд на Джексона. — Он ждет тебя в кабинете.

Ее тон, особенно для Сибил, кажется строгим. Я следую за ней к эскалатору химиков и, уходя, посылаю Джексону поддерживающую улыбку. Я стараюсь не беспокоиться о том, что папа может сказать Джексону, но все равно чувствую напряжение в груди, которое не исчезнет, пока я снова не увижу Джексона и не узнаю, что все в порядке.

Двери лифта закрываются, и Сибил поворачивается ко мне, ее переполняют волнение и возбуждение.

— Подожди, пока не увидишь нашу последнюю разработку.

Хорошо… какие перемены в настроении.

— Что это?

— О, увидишь, но оставь это при себе. Твой отец не хочет, чтобы произошла утечка этой информации.

У меня внутри все скручивается. Вот оно. Я чувствую это глубоко внутри. Я думаю о нас, стоящих сегодня на тренировке: сильных, но слишком юных, идущих на войну против вида, которому не могут противостоять даже самые натренированные из нас. Я не могу позволить этому произойти.

Мы подходим к двери химиков, и Сибил набирает код. Сейчас начало шестого. Коридоры погружены в темноту, в них нет ничего, кроме нескольких лампочек, освещающих путь. Сегодня третья лаборатория снова горит ярче всех, но когда мы оказываемся уже около нее, я понимаю, что так же ярко светятся и две другие. Тридцать, а может и больше, химиков усердно работают в каждом помещении, все они наблюдают за чем-то, что находится за таким же стеклом, как и в третьей лаборатории. Сибил называет их комнатами испытаний. Полагаю, это звучит более профессионально и не так грубо, как «клетки».

Сибил проводит картой по слоту в первой лаборатории. Марик стоит напротив единственного экрана в комнате. Он расположен справа от комнаты испытаний, поэтому она постоянно поворачивает голову с монитора на комнату и обратно.

— Все хорошо? — спрашивает она меня, когда мы оказываемся совсем близко. — Слышала, сегодня ты пережила свою первую Оп-тренировку. Должно быть, она была интенсивной, по крайней мере, мне так говорили. — В ее голосе чувствуется сильное желание, и мне становится интересно, может, в школе она готовилась стать оперативником, но не смогла тестирование пройти. Я слышала, что после этого многие становятся химиками, так как мы много работаем вместе.

Я пожимаю плечами.

— Было нормально. Я была подготовлена, так что это было… нормально.

Я не упоминаю свои размышления о том, что меня призвали в армию слишком рано. Не хочу, чтобы она думала, будто я боюсь, потому что это не так. Если я и боюсь, то не так, как это обычно бывает. Я не боюсь сражаться. Сражаться просто. Я боюсь, что не смогу предотвратить сражение, да и все это — ранний призыв, сегодняшнее тестирование — просто показывает, что я проигрываю.

— Итак, что это? — спрашиваю я ее, указывая на монитор, на котором медленно движется текст.

— Посмотри сюда, — Она указывает на стекло. — Здесь контролируется его уровень ксилемы. Заметила, как он увеличился? Мы собираемся посмотреть, насколько высоко он сможет вырасти. — Она нажимает что-то на экране, и воздух наполняет мягкое бип, бип, бип.

Дверь комнаты открывается, и входит Оперативник. Я сразу узнаю его — это Лейн, тот, с кем я боролась в лабиринте. Он сильный боец, но не может выстоять против Древнего. Лейн встает позицию, но находящийся в комнате Древний, который, как минимум, на голову выше своего противника, не двигается. Древний ухмыляется, затем поворачивает голову к стеклу.

— Это лучший, кто у вас есть? — Затем он прыгает на Лейна, прижимая его к полу. Он тащит его тело обратно к центру комнаты. — Человек, вставай. Давай посмотрим, на что ты способен.

Сигналы раздаются все чаще, становясь громче. Марик восклицает:

— Сибил, посмотрите на это!

Она сильно стучит по экрану, уровень ксилемы поднимается все выше и выше.