Однако дело не только в этом. Как мы видели, Поэт чрезвычайно высоко ценил древнейшие памятники устногословесного творчества. Но столь же дороги были ему памятники письменного, «книжного» слова Древней Руси. По его определению, они являли собой «сокровищницу гармонии… прекрасные обороты, величественное течение речи», и хотя язык литературы, конечно, «оживляется поминутно выражениями, рождающимися в разговоре, но он не должен отрекаться от приобретенного им в течение веков».
А «Книга бытия небеси и земли» и тем более творения преподобного Иосифа Волоцкого имели громадное значение для развитиядревнерусского слова; это были именно ценнейшие «приобретения» уже далеких «веков», «приобретения», без которых не родилось бы и пушкинскоеслово, – независимо от того, знал или не знал Поэт эти творения прямо и непосредственно. Они оказали свое необходимое воздействие на становление того древнерусского Слова (и, разумеется, воплощенного в слове русского самосознания), вне которого Пушкин не мыслил своего собственного творчества.
В последнее время были наконец изданы в переводе на современный язык «Просветитель» (М., 1993) и «Послание иконописцу» (М., 1994) преподобного Иосифа Волоцкого, дающие возможность нынешним читателям почувствовать силу и содержательность его слова.
Помимо всего прочего есть основания полагать, что творческую роль Иосифа Волоцкого в его времяуместно в ряде отношений сопоставить с позднейшей ролью Пушкина. Вполне возможно, что такое сопоставление покажется натяжкой: деятель Церкви, богослов, борец с «ересью» или, точнее, отступничеством от православия – и Поэт, глава светскойкультуры, который в юности был даже склонен к религиозному «вольнодумству», поборник государственного и народного патриотизма…
Но за протекшие со времени кончины преподобного Иосифа и до начала деятельности Пушкина три столетия (1515–1814) основы бытия России – как и мира в целом – кардинально изменились, и духовным вождем страны в новую эпоху ее истории должен был стать не корифей монашества, а корифей поэзии…
Необходимо, правда, сказать о том, что Пушкин исключительно высоко ценил роль Церкви в предшествующей истории России. Даже в молодости, в 1822 году, когда, как уже сказано, он был настроен «вольнодумно», Поэт тем не менее написал: «В России влияние духовенства… было благотворным… огражденное святыней религии, оно всегда было посредником между народом и государем, как между человеком и Божеством. Мы обязаны монахам нашей историею, следственно, и просвещением». А незадолго до гибели Пушкин опубликовал свой высокоположительный отзыв о только что изданном «Словаре о святых, прославленных в Российской Церкви» (1836), одна из самых подробных статей в котором была посвящена преподобному Иосифу Волоцкому.
Глубокий смысл имеет пушкинское определение духовенства как «посредника» между народом и властью – как и между человеком и Богом. Преподобный Иосиф – что было показано выше – шел своим путем, основанным на его понимании истинных отношений народа и власти (в том числе церковной власти), и поэтому нередко противостоялналичному государству и церковным иерархам. Точно так же Пушкин оказывался в определенном конфликте и с властью, и в особенности с влиятельными политико-идеологическими силами.
И есть основания утверждать, что эти столь различные деятели столь далеких друг от друга эпох играли – каждый, разумеется, по-своему – стержневуюроль в духовном бытии Руси-России. Хотя преподобный Иосиф «формально» был игуменом одного из сотен тогдашних монастырей, он объединял и возглавлял всю духовную жизнь страны в конце XV – начале XVI веков, что наглядно выражалось в его взаимоотношениях с самыми различными деятелями его времени – и с «безмолвствовавшим» в своем скиту преподобным Нилом Сорским, и с «державным» Иваном III, и с гениальным иконописцем Дионисием, и с архиепископом Новгородским святителем Геннадием.
О подобной же стержневой роли Пушкина выразительно свидетельствуют его письма и стихотворения, обращенные не только почти ко всем видным деятелям литературы его времени, но и к живописцам Брюллову и Григорию Чернецову, композиторам Верстовскому и Глинке, мыслителям Чаадаеву и Ивану Киреевскому, историкам Бантыш-Каменскому и Погодину, наконец, к митрополиту Московскому Филарету и императору Николаю I…
В последние годы жизни Иосиф Волоцкий в результате происков его врагов был подвергнут Василием III жестокой опале (ему, в частности, было запрещено оспаривать письменно и даже устно нападки его противников, и он не смог перед кончиной передать свой монастырь достойному преемнику). А гибель Пушкина явилась следствием – пусть и не прямым – начатой против него мощной политико-идеологической силой зловещей интриги…
Но свершенное и тем и другим в духовном развитии страны уже невозможно было перечеркнуть или хотя бы замалчивать.
В высшей степени показательно, что широкое и пристальное внимание к наследию и преподобного Иосифа, и Пушкина, а также острая борьба вокруг их наследия начались в 1860-х годах, которые явились прямым предвестником революций 1905 и 1917 годов. А после 1917 года в течение долгого периода и преподобный Иосиф, и Пушкин подвергаются разного рода «обличениям». О первом нечего и говорить, ибо тогда «разоблачалась» русская Церковь в целом; правда, преподобного Иосифа причислили к наиболее проклинаемым воинствующим церковникам.Но резкие нападки обрушивались тогда и на Поэта – как «певца» или даже «лакея» самодержавия, предавшего-де свои юношеские декабристские устремления. Так, князь Д.П. Святополк-Мирский, ставший фанатичным коммунистом, писал в 1934 году, что Поэт-де «лакействовал» перед царем и вельможами, усматривая в этом даже своего рода закон, ибо, по его словам, «для буржуазного идеолога и поэта (в том числе и Пушкина. – В.К.) известная подлость, известное лакейство перед существующими господами было явлением нередким», и только гибель Пушкина отчасти «смыла позор его измен» – измен народу и декабристам…
Подобного рода обличения Поэта постоянно публиковались в 1920-х – первой половине 1930-х годов и прекратились лишь накануне 100-летней годовщины его гибели. Закономерно, что именно тогда, в 1937 году, выдающийся историк М.Н. Тихомиров написал первое после долгого перерыва более или менее объективное исследование о преподобном Иосифе Волоцком и его монастыре, опубликованное в 1938 году в «Исторических записках».
В преддверии великой войны изменяется отношение к историческому прошлому страны, но особо существенное значение имела с этой точки зрения сама Великая Отечественная война.
* * *
Уже говорилось, что во время войны совершается как бы окончательное утверждение величия Поэта. Вместе с тем – и это, конечно, весьма выразительный факт – сразу же после Победы, в 1946 году, выходит в свет обращенная к широкому читателю книга С. Торопова и К. Щепетева «Иосифо-Волоколамский монастырь», в которой высоко оценивается роль преподобного Иосифа и основанной им обители в созидании великой России, победившей в 1945 году смертельного врага; в этой книге сказано, в частности, что «взорванная немцами (в 1941 году. – В.К.) прекрасная колокольня… должна быть восстановлена как своеобразный мемориальный столп – памятник прошлого, памятник осады Москвы и героизма волоколамских сражений».
Это связывание исторической роли Иосифова монастыря с героизмом 1941 года имеет глубокий смысл. Напомню, что недалеко от монастыря, у разъезда Дубосеково, 16 ноября 1941 года совершили свой беспримерный подвиг воины-панфиловцы. 18 ноября Михаил Пришвин записал в своем дневнике, что идет «настоящая тотальная война, в которой встанут на борьбу священную действительно все,как живые, так и мертвые». И 19 ноября: «Теперь даже один наступающий день нужно считать как всевремя… эти дни Суда всего нашего народа, всей нашей культуры…»
Я стремился показать, что, размышляя о Пушкине, вполне естественно вспомнить и о русском былинном эпосе, и о творчестве преподобного Иосифа Волоцкого. Но столь же естественно связать этот тысячелетний путь отечественной культуры с великой войной 1941–1945 годов. Александр Твардовский опубликовал 5 декабря 1941 года во фронтовой газете стихотворение, в котором утверждал, что нынешний солдат
