Из переполненной Господним гневом чаши

Кровь льется через край, и Запад тонет в ней.

Кровь хлынет и на вас, друзья и братья наши! —

Славянский мир, сомкнись тесней…

Единство, – возвестил оракул наших дней, —

Быть может спаяно железом лишь и кровью, —

Но мы попробуем спаять его любовью, —

А там увидим, что прочней…

Как отметил В. Попов, в книге «В мире Достоевского» Ю. Селезнев «оспорил-дополнил» теорию М. Бахтина о полифонизме произведений русского писателя и вместо ключевого для М. Бахтина понятия полифонизм (многоголосие)… предложил «иное русское имя: соборность», а также «глубоко обосновал их различия». Ю. Селезнев так определяет явление соборности в произведениях Достоевского: «Соборность, признавая равноправие каждого из входящих в нее голосов, тем не менее осуществляет себя не просто как многоголосие, но именно как единое слово, единая точка зрения, вмещающая в себя все составляющие внутринее голоса». Соборность, по мнению критика, именно та «авторитетная… живущая в нем, но… независимая от его личного самосознания» точка зрения, которую нашел Достоевский. Это «идея народа как целокупной или – скорее – соборной личности с его соборным же словом», которая сливалась в сознании писателя с идеей «идеального человека во плоти» в единое понятие.

Но соборность в произведениях Достоевского не рождается сама по себе. Для ее появления нужен особый подход к изображению человека в его взаимоотношениях с другими людьми, предполагающий равноправие, равный диалог сторон, «ибо диалог действительно возможен лишь тогда, когда полноправно говорят обе стороны». Ю. Селезнев за бахтинским понятием «диалогизм», подразумевающим «самостоятельность, внутреннюю сободу… героя», при которой «герой для автора… есть чужое полноправное «я» ( Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. – М., 1972. С. 107), прозревает нечто большее. Опираясь на «Слово о законе и Благодати» митрополита Илариона, он выявляет, что отношение автора и героя у Достоевского предполагает сознание, которое Иларион определяет словом «благодать». По мнению Ю. Селезнева, в основе благодати как типа взаимоотношений лежит «не рабское подчинение кому бы то ни было, по закону, но признание любого авторитета лишь свободным выбором сердца».

Именно такое благодатное отношение автора к героям, предполагающее духовное возвышение и связанное с осознанием величайшей нравственной ответственности человека за свободный выбор между добром и злом, проявляется в творчестве Достоевского. При этом писатель, как считает Ю. Селезнев, «оставался под впечатлением своего идеала», с наибольшей полнотой нашедшего отражение в личности Христа.

На наш взгляд, не случайно в работе Ю. Селезнева в осмыслении основ взимоотношений между автором и героями, то есть основ построения художественного мира писателя, возникает понятие Благодать. Ведь именно оно связано с торжеством христианской веры (митрополит Иларион), а также является синонимом таких понятий, как любовь, милость (В.И. Даль). Здесь уместно вспомнить, что И. Есаулов через пятнадцать лет после опубликования достоевсковедческого труда Ю. Селезнева показал, что Благодать – основа соборности.

Итак, соборность в понимании Ю. Селезнева – это, с одной стороны, христианское «духовное единение личностного сознания с общим делом, с жизнью для всех», в наибольшей степени представленное в осмыслении Достоевским народного соборного начала и противостоящее западному индивидуализму. С другой стороны, в произведениях Достоевского соборность реализуется «как единое слово, единая точка зрения, вмещающая в себя все составляющие внутринее голоса», и само наличие соборности в произведениях Достоевского связано с благодатным осмыслением взаимоотношений автора и героя.

В общем осмыслении категории соборности Ю. Селезнев не выходит за пределы творчества Ф. Достоевского, не применяет эту категорию к художественному наследию других русских писателей. Хотя, как справедливо заметил В. Попов, само по себе «введение понятия соборности в советское атеистическое литературоведение было событием очень значительным».

Работа И. Есаулова «Категория соборности в русской литературе», изданная в 1995 году, представляется нам этапной на пути изучения и осмысления истоков и основ отечественной словесности. Во введении автор исследования обозначает свое стремление к созданию новой концепции истории русской литературы, связанной с «доминантным для отечественной культуры типом христианской духовности». Он утверждает: православный тип духовности «формирует магистральный вектор развития русской культуры в целом», а соборность – и здесь Есаулов использует формулировку известного русского философа и богослова – «душа православия» (С.Н. Булгаков).

И. Есаулов анализирует работы целого ряда русских религиозных философов (митрополит Иларион, А. Хомяков, С. Трубецкой, Н. Бердяев, С. Булгаков, И. Флоренский, Н. Струве, Б. Вышеславцев, С. Хоружий) и приходит к выводу, что благодать Божия – «зерно соборности, «ее «источник, онтологическая предпосылка и конститутивный принцип» (С. Хоружий). В общем осмыслении благодати И. Есаулов, как и Ю. Селезнев, опирается на точку зрения митрополита Илариона, определенную в «Слове о законе и Благодати», в которой, утверждает исследователь, присутствуют «все без исключения атрибуты соборности, сведенные в формулу А.С. Хомяковым (свобода, органичность, любовь)».

И. Есаулов осмысляет соборность как ведущую философско-эстетическую категорию, присущую определенному типу культуры, и обнаруживает ее отражение в «Слове о законе и Благодати» митрополита Илариона, «Слове о полку Игореве», «Капитанской дочке» А.С. Пушкина, «Миргороде» и «Мертвых душах» Н.В. Гоголя, «Войне и мире» Л.Н. Толстого, «Братьях Карамазовых» Ф.М. Достоевского, «Господах Головлевых» М.Е. Салтыкова-Щедрина, рассказах «Студент» и «На святках» А.П. Чехова, творчестве И.С. Шмелева и других произведениях. Везде в своей работе исследователь стремится, применяя категорию соборности, выявить единый православный код этих произведений.

Уже сам факт появления исследования, посвященного категории соборности, знаменателен. На наш взгляд, особенно существенно то, что И. Есаулов не только обращается к осмыслению соборности, но и на практике утверждает новый подход к истории русской литературы. Однако при всех своих неоспоримых достоинствах разбираемая работа выглядит несколько неполной, поскольку И. Есаулов, обращаясь к осмыслению соборности и анализу поэтики произведений Достоевского, даже не упоминает об исследовании Ю. Селезнева, в котором творчество писателя осмыслялось во многом с православной христианской точки зрения и где впервые в современном отечественном литературоведении появляется достаточно глубокая разработка категории соборности. То ли И. Есаулов вовсе не имел сведений о книге нашего земляка, то ли он сознательно не обращается к ней, чтобы не идти вслед за чьей бы то ни было концепцией, – мы этого не знаем. Но в любом случае мы видим факт игнорирования и умалчивания (умышленного или неумышленного) селезневской позиции, которая довольно сходна с позицией И. Есаулова.

Практически одновременно с выходом в свет книги И. Есаулова в журнале «Москва» появляется статья Ю. Сохрякова «Благодатный дух соборности» с подзаголовком «О соборном характере русского художественно-философского мышления». В назначении статьи фигурирует понятие благодати, но о ней самой, как об основе соборности, не сказано ни слова. Мысль Ю. Сохрякова скачет от соборности к общинности, от полифонического звучания русского хорового пения к полифоническому роману, от современного экологического кризиса к понятию страдания.

Настораживает уже сам подбор цитируемых Ю. Сохряковым мыслителей, на авторитетные суждения которых он ссылается (при этом, как правило, не указывая на наличие между ними серьезнейших идеологических противоречий): митрополит Иоанн, Ф.М. Достоевский, К.Н. Леонтьев, П. Сорокин, Л.Н. Толстой, Тейяр де Шарден, И.С. Тургенев, Н.С. Трубецкой, С. Беллоу, И.А. Ильин, В.Вулф, В.В. Розанов.