На втором году учебы я ампутировал себе палец на левой руке. Я знал, что вскоре он регенерирует. Для исследования требовались образцы моей плоти.

Одного пальца было недостаточно, чтобы ответить на сотню одолевавших меня вопросов. Все же перенесенная мной боль была вознаграждена сторицей. Я выяснил много нового. Костная и мышечная ткань, кровь – все значительно отличается от человеческих образцов. Кровь, как и мягкие ткани, бледнее, в ней отсутствуют многие из элементов, присущих человеческой крови. Кости, напротив, содержат компоненты, которых нет у людей. По этой причине они более крепкие и упругие, чем кости человека. Кислород, этот чудесный газ Пристли и Лавуазье, в крови и мышечной ткани присутствует в гораздо больших количествах, чем в аналогичных тканях вашей расы.

Я не знал, что означают полученные результаты, но меня просто лихорадило от одолевавших идей. Мне казалось, что отсутствие определенных элементов – именно та причина, которая лежит в основе моей потребности пить чужую кровь. В тот месяц, после того как пришла жажда и я утолил ее, я взял на анализ образец собственной крови. Состав моей крови изменился! Каким-то образом кровь жертвы в моем организме преобразовала мою собственную. Она стала богаче и гуще, во всяком случае, на некоторое время. С тех пор кровь на анализ я брал у себя ежедневно. С каждым днем она становилась все беднее и беднее. Вероятно, жажда наступает тогда, когда состав крови доходит до критического уровня, подумал я.

Все же мое предположение не давало ответа на многие другие вопросы. Почему крови животных недостаточно, чтобы утолить эту потребность? Или даже человеческой, но взятой от трупа? Утрачивает ли она со смертью некоторые из своих качеств? Почему я не знал жажды до двадцати лет? Что было в юные годы? Ответы на те вопросы отсутствовали, и я не знал, как найти их. Но теперь, во всяком случае, у меня появилась надежда, точка отсчета. Я начал составлять рецепты снадобий.

Что тебе сказать?.. Годы ушли у меня на бесконечные эксперименты, исследования. Я использовал кровь людей и животных, всевозможные металлы и химические элементы. Я варил кровь, высушивал ее, пил ее сырой, смешивал с полынью, коньяком, со всякими жуткого запаха химическими консервантами, травами, солями, железом. Я перепробовал тысячу снадобий, и все напрасно. Дважды после приема порции очередного зелья меня начинало мутить и желудок выворачивало наизнанку. Все мои попытки заканчивались неудачно. Я мог опрокинуть в себя не один кувшин с зельем, кровью и медицинскими препаратами, и все же по ночам жажда продолжала выгонять меня на улицу. Теперь я убивал без зазрения совести и чувства вины. Я искал ответ и знал, что рано или поздно сумею победить свое животное начало. Я не отчаивался, Эбнер.

Наконец, в 1815 году я нашел долгожданный ответ.

Знаешь, некоторые из моих смесей оказывались более удачными, и тогда я продолжал работать над ними. Я изменял их состав, добавляя новые ингредиенты, меняя их сочетание, и терпеливо испытывал все на себе. Каждый раз я искал новые подходы. Состав, который я наконец создал, в качестве главного компонента включает овечью кровь, смешанную с концентрированным спиртом, который, похоже, способствовал сохранению ее качеств. Конечно, это описание сильно упрощено. В него для успокоения и приятных видений я ввел большое количество настойки опия, соли калия и железа, полынь и всякие другие травы, а также алхимические препараты, долгое время не находившие применения. Три года ушло у меня на поиск заветного состава. Как-то ночью 1815 года я выпил это снадобье, как выпивал ранее другие. В ту ночь жажда не посетила меня.

На другую ночь я почувствовал признаки беспокойства, обычно предшествующие наступлению жажды, налил себе стакан зелья и выпил его. Я боялся, что мой триумф окажется только иллюзорной мечтой. Но чувство пропало. В ту ночь жажды снова не было. Я не выходил из дома и никого не убивал.

Я тотчас приступил к работе, чтобы заготовить жидкость в больших количествах. Не всегда просто приготовить ее с соблюдением точных пропорций. Если смесь приготовлена неточно, она не оказывает должного эффекта. Но я очень старался. Ты видел результат, Эбнер. Мой особый напиток. Он всегда рядом со мной. Я сделал то, чего не сделал ни один представитель моей расы, хотя тогда, в минуту триумфа, еще не понимал этого. Я начинал новую эпоху для моего народа и вашего тоже. Тьма без страха, конец охоте и жертвам, конец бегству и отчаянию. Не будет больше ночей крови и деградации. Эбнер, я победил красную жажду!

Теперь я знаю, что мне необычайно повезло. Мои знания были поверхностными, а возможности ограниченными. Я думал, что разница между нашими видами заключается только в составе крови. Позже я понял, как жестоко заблуждался. Я полагал, что избыток кислорода влияет на распространение в крови лихорадки красной жажды. Сегодня же я думаю, что он придает моей расе силу и позволяет быстро восстанавливаться. Многое из того, что в 1815 году казалось мне научным фактом, теперь, как я вижу, является полной чепухой. Но это не имеет значения, поскольку ответ не был чепухой.

С тех пор я тоже убивал, отрицать не могу, Эбнер. Но убивал я так же, как и вы, по другим соображениям. После той ночи 1815 года в Шотландии я ни разу не вкусил кровь и не почувствовал позывов красной жажды.

Однако я не переставал учиться ни тогда, ни потом. В познании для меня заключается красота, и я радуюсь любому ее проявлению. Мне еще многое предстояло узнать о себе самом и своем народе. Но после сделанного мной великого открытия цель исследований изменилась, и я начал искать представителей моей расы. Сначала я прибегал к помощи агентов и писем. Позже, когда наступил мир, лично отправился в путешествие по континенту. Тогда мне стало известно о кончине отца.

Но куда более важным было то, что в старых провинциальных архивах я обнаружил записи, в которых говорилось, откуда он родом. Я отправился на предполагаемую родину отца. Прошел земли Рейна, Пруссию и Польшу. У поляков об отце сохранились отдаленные воспоминания как о неком затворнике, которого очень боялись их прапрадеды и если упоминали, то только шепотом. Кое-кто говорил, что он был тевтонским рыцарем. Другие отсылали меня дальше на восток, к Уральским горам. Но это не имело значения, поскольку тевтонские рыцари давно канули в Лету, а Урал находился так далеко, что слепо рыскать там в горах было глупо.

Не видя другого выхода, я решил пойти на риск. Надев на палец большой серебряный перстень и нацепив крест, что, как я надеялся, должно было оградить меня от излишних подозрений, я начал в открытую интересоваться вампирами, оборотнями и другими мифами. Одни смеялись мне в лицо и усмехались, другие крестились и старались побыстрее ретироваться, однако в большинстве своем люди с удовольствием рассказывали простоватому англичанину народные сказания, которые он хотел услышать. За это я угощал их едой и выпивкой. Рассказы их предопределяли направление моих поисков.

Дела продвигались ни шатко ни валко. Годы шли, а я все искал. Я выучил польский и болгарский, научился изъясняться по-русски. Я читал газеты на десятке языков, стараясь найти сообщения об убийствах, которые походили бы на случаи красной жажды. Дважды мне приходилось возвращаться в Англию, чтобы приготовить нового зелья и уделить некоторое время другим своим делам.

И наконец они сами нашли меня.

Я находился в Карпатах, на грязном сельском постоялом дворе. Ходил и задавал вопросы. И весть об этом разнеслась по окрестностям. Усталый и подавленный, с первыми признаками приближающейся жажды, я рано вернулся к себе в комнату. До рассвета было еще далеко. Сидя перед потрескивающим огнем, я потягивал свое снадобье, когда услышал звук, показавшийся мне сначала стуком ветра о заиндевелое окно. Я повернулся.

В комнате царила темнота, если не считать горевшего в очаге огня. Окно было открыто, и на фоне испещренной звездами черноты и снега я увидел фигуру человека, стоявшего на подоконнике. Он совершенно бесшумно, с кошачьей легкостью спрыгнул в комнату. За ним вслед в комнату ворвался холодный зимний ветер, неистовавший снаружи. Были видны только смутные очертания, но глаза его горели, Эбнер, они горели.